— Легко отделался. Вывих получил. Я большего боялся. А царапины заживут, — улыбался проводник. И снова оказался прав. Легкие ушибы быстро забываются. Так случилось и в этот раз. Привыкшие к тайге парни осмелели. И перестали слушать советы проводника. Считая себя не менее опытными таежниками.
Сколько раз заставлял Василий геологов не пренебрегать брезентовками, надевать в любую погоду и не выходить без них в тайгу. Ребята слушались не всегда. Летом, по теплу, да и весной, когда солнце тайгу греет, не то что в брезентовой штормовке — в рубашке жарко. Да и работать в ней тяжело. Пот глаза заливает. Даже майку к вечеру — хоть выжимай. А Василий бранился. Чудак! Придраться больше не к чему…
За ослушание поплатился Ашот. Не сразу почувствовал он озноб. Не вмиг. Но к вечеру тайга перед глазами закружилась, пеленой подернулась. А потом в единое месиво переплелась. Жара охватила. В руках и ногах силы не стало. Едва до будки добрался.
— Переработал. А может, консервами отравился?
— Отвык от солнца. Удар получил.
— Да нет. Простыл наверное, — слышал он голоса, но не мог определить, кто говорил.
— Ладно, грамотеи. В своем вы, может, и сильны. А тут дайте мне глянуть, — отодвинул их Василий.
Лишь через неделю, побледневший, исхудалый, Ашот встал на ноги. Оказалось, что таежный клещ чуть не убил его. Впился в голову Слюну ядовитую пустил. Ашот и не почувствовал. А клещ пил кровь. Раздулся. Его Василий быстро обнаружил. Кожа на голове вокруг укуса посинела. Потом и чернеть стала.
Всю неделю отварами проводник отпаивал Ашота. Вместо воды березовый сок давал. Живицей слюну ядовитую из головы Ашота вытягивал. И выходил. Снова помог. Молча.
Парни все поняли. Теперь им о штормовках напоминать не приходилось.
И уж казалось всем, что испытала их тайга всеми силами своими. Нет других тайн. Все познали. Иссякли у леса силы и средства. Устал он бороться с ребятами. Все пройдено и узнано. Но тайга никогда не наказывала одинаково. Ее арсенал был куда изощреннее даже самых фантастических предположений. И вскоре опять сумела показать себя
геологам. Снова избрав своею жертвой его, Ашота.
Не любил Василий смотреть, как ребята раскидывают муравейники. Они, видите ли, портят вид профиля. Торчат чириями на пути. Не эстетично как-то.
— Да погодите вы муравейники губить. Они и без вас свой дом в другое место перенесут. Дайте время. Коль дерево срубили, под каким они жили, дайте срок другое облюбовать. Они не будут жить на открытом месте. Им от дождей и ветров, от снега и мороза тоже защита нужна. Не торопите их. Они сами спешить будут. А мешать станете — себе беду наживете. Они в эту нору яички откладывают. Не лишайте их крова.
Но не слушали Василия геологи. И — чуть где станет на пути муравейник — оглянутся ребята, нет ли поблизости проводника, и раскидают мурашиный дом во все стороны, подальше с профиля. Чтоб Василий и не догадался, а сами муравьи обратного пути не смогли бы сыскать.
Погода в те дни стояла отменная. И геологи по вечерам, возвращаясь с работы, уже не лезли в будку. Поев, по тайге разбредались. Сон в лесу — одно удовольствие.
Однажды, засидевшись у костра до ночи с проводником, решил выспаться в тайге и Ашот. Выволок из будки спальный мешок, огляделся. И пошел к деревьям, где погуще. Где храп ребят не слышен. Забрался в глушь. Кинул мешок на траву. Лег. Уснул вмиг. Не помнит, сколько времени прошло. Проснулся от щекотки. Открыл глаза. Темно. Но что это? Отчего глаза режет и ничего не видно? Все тело болит. Вспухло и саднит. Хотел идти к будке, но — где она? Ослеп. Закричал. Разбудил ребят. Те удивленно смотрели на Ашота. Лицо, руки, ноги — красные. Белки глаз и те покраснели. Привели Ашота в будку. К Василию. Тот не поленился, сходил туда, где парень спал. И, указав геологам на муравейник, рассмеялся:
— Вот кто его допек. За беды свои. Но ничего, эта беда — лишь в пользу. Ревматизма знать не будет Ашот. Наперед вылечили, не желая того. А глаза отойдут. К утру.
И, отварив кору дуба, велел проводник Ашоту помыться отваром. К утру словно и не было ничего. Лишь глаза побаливали еще дня два.
Но потом случилось Ашоту уснуть на цветах борца[3]. А утром, чуть живого, опять отхаживал его Василий. И, указывая на синие, безобидные на вид цветы эти, предостерегал как от заразы, убийцы. Говорил, что борец не только человека — медведя погубить может.
Теперь уж не вспомнить и не подсчитать, сколько раз каждому из них в свое время помог проводник. Лечил и спасал. Ничего взамен не требуя.
Давно состарился отряд. Давно не виделась пятерка. По тайге, по разным базам и отрядам разобрали геологов. Где теперь, на каких профилях и пикетах они? Но все живы. Все.
— Не обижайся, Ашот! Не обессудь. Не хотел тебе делать больно, — встал за спиною геолога дед Василий и, шмыгнув носом, добавил: — А на добром слове спасибо. От первого услышал. Теперь знаю, что не был я помехою вам тогда. И в памяти ты про меня худого не держал.
Занимался рассвет. Ашот прислушался. Кто-то торопливо шел к землянке Василия.
Терехин вошел сконфуженно. Поздравил старика с наступившим Новым годом. Опасливо на Ашота покосился. Понял, что попал во время серьезного разговора. Но, зная характер Ашота, решил остаться. Уж лучше пусть здесь все скажет. Сразу.
— Скотиной ты стал! Сволочь и негодяй! Я так и знал, что такие, как ты, Терехин, на мелочи… Небольшую должность дали, а ты и показал нутро. Все подтвердил, что я предполагал! И на ком?
— На что ругаешься? — подошел старик к Ашоту.
Но тот внезапно попросил:
— Оставь нас одних ненадолго.
Василий молча вышел. Терехин присел к столу. Курил.
— Ты Василия и то забыл. Живет дед по-собачьи. Фланелевое одеяло на зиму выдал. Дырка на дырке. Им мешки, наверное, на складе укрывали. А ты ему… У тебя в коридоре на полу более приличное валяется. Ноги об него вытирают. А старику пожалел, мерзавец! Жизнью своею не меньше моего ему обязан! Иль забыл? Без простыни спит дед. Без подушки. Под голову шапку кладет. Зато начальник базы… С-сука! — подошел Ашот вплотную к Терехину.
Тот вжался в стену спиной.
— Тебе он свои сухари отдавал. Помнишь? На Кыдыланье. Ты, дохляк, сдох бы там, если б не он! За помощь хорошо благодаришь. Иль память высрал? Так я тебе ее вставлю на место! — Хлесткая пощечина обожгла лицо Терехина. Он открыл было рот, но Ашот опередил: — Молчи! Заранее знаю, что скажешь. Но помни! Мы не просто начальник и подчиненный. Кое-что еще связывает. Помимо работы. Это с них, со своих, ты спрашивай как хочешь. У меня ты ответ особый держать будешь. У тебя праздничек! Полна землянка жратвы! Наверно, всю ночь повара из столовой ведрами таскали. А тут сухой корки нет! А все ты! Ты, гад! Зажрался! За своим брюхом никого не видишь. Знаешь, старик сам никогда не просил ничего и не придет к тебе. Тебе-то удобно. Меньше мороки и забот! К тому ж и забыть легче. Коль память у тебя как заячий хвост, так помни: никуда я тебя не возьму. Даже рядовым геологом в отдел. И на площади, близкие к городу, не надейся. В пекло загоню. В такое, что взвоешь. Как ты со стариком, так и я с тобой обойдусь. Но глаз с тебя не спущу! Помни это!
— Да уж запомню. Вовек не забуду. И пощечину эту сторицей тебе верну. Да так, что до смерти помнить будешь. Я людьми не дорожу?! На профиле не бываю! Так знай, что я на базе за весь год всего три дня был. Включая и сегодняшний день. По табелям можешь проверить. Кстати, именно потому не был я у деда Василия. Некогда стало. Не до сантиментов. А насчет людей, так знай, что не могу я одновременно во всех отрядах бывать. Физически не успею. Потому за каждым не уследил. Грозишь мне тем, что отправишь к черту на кулички! Так я этого не боюсь. Отбоялся всего. Да и пугалка из тебя… Не один свет в окне. Повыше тебя начальники есть. И на тебя управа имеется. Сам-то из тайги не с добра ушел. Тоже мне, безгрешный. Зажрался в управлении! Разучился по-человечьи говорить.
— С тобой, что ли?! Так на каком языке? Не первый раз предупреждаю!
— Себя предупреди вначале! Ты своих детей в городе растил! А моя… Ведь мы с Нинкой оба на профиле. А дочь! Ты меня спросил, где Аленка в это время живет? Дед Вася — мужик. А она? Может, самостоятельно сумеет жить? Это тебя интересует или нет? — кипел Терехин.
Ашот молчал. Багровое лицо вспотело. «Неловко получилось, — подумал, — спрашивал не о том. Нашумел, накричал, руки в ход пустил. А Юрка словами влепил. Да как… А ведь прав…»
— А где же и впрямь дочь живет?
— У чужих, у геологов. По разным землянкам. Сегодня — у одних, завтра — у других! Приезжаем с профиля, не знаем, где искать.
— Да, надо что-то придумать, — пролегли морщины на лбу у Ашота.
— Спасибо. Теперь не надо. Заботы твои у меня поперек горла. Сам обойдусь. Пусть тебя не касается. — Терехин шагнул к выходу.
— Что ж… Обходись. Но работу на профиле проверю. Во всех отрядах.
— Это твое дело. Смотри. Только транспорта для тебя у меня нет. Сам обходись, — усмехнулся начальник базы.
— Хрен с тобой. Не впервой мне. Возьму с собой старика. На базе все равно без дела сидит. А мне нужен будет.
— Бери, — толкнул дверь Терехин и вышел.
Дед Василий вначале ушам не поверил: Ашот
на профиль зовет! И обрадованно засуетился. Собираться стал. Ведь вот помнит. И теперь он, дед, не совсем лишний среди геологов. Еще пригодился. И не кому-нибудь, самому Ашоту. А уж он — геолог из геологов! В начальники дурака не возьмут.
Утром следующего дня, чуть свет, они покинули базу и, поскрипывая лыжами, скрылись в тайге.
Глава 4. Встречи таежные
Геологи уже вернулись с базы на профиль. Кое-кто из них знал о приезде Ашота. Но, услышав, что его вездеход сломался, решили, что не сунется в тайгу главный геолог. Ведь времени у того всегда в обрез. А потому никто не ждал его у себя. Да и Терехин, не зная, куда направится Ашот, никого не предупредил.