«Я здесь родилась», – подумала она.
– Ты родилась не здесь, а в больнице.
– Что вы сказали?
– Что ты родилась не здесь, это не твой дом.
Как старуха могла прочесть ее мысли? Может, она сказала это вслух?
– Тебе нечего здесь делать, здесь живет семья моей дочери.
– Вы так говорите, словно я любовница ее мужа, – огрызнулась Катя.
– Ты хуже. Ты, что, думаешь, я не знаю, кто ты? Ишь, пришла предъявлять права, укорять. Ты демон! – старуха сверкнула сильными черными глазами.
«Да она не в себе… Она больна, поэтому и выглядит так. Она же всегда была такой ухоженной, а сейчас тронулась умом, халат старый, лохматая».
– Вы Ирина Васильевна?
– Не смей! Не смей даже называть моего имени! – старуха, словно закрывая ей рот, выставила вперед ладонь.
Катя уставилась на эту ладонь, потрясенная нереальностью всего происходящего.
Ирина Васильевна перехватила ее внимательный взгляд, прищурилась, стала что-то бормотать, пытаясь стащить с артритной руки кольцо. Оно не проходило в суставе, наконец, поддалось.
– На. Держи его. Не снимай никогда. И забудь сюда дорогу, – сама взяла Катину безвольную руку и надела колечко, – это мое обручальное кольцо.
Катя попятилась, боясь повернуться к ней спиной, чуть не упала на пороге, постоянно оборачиваясь.
– Иди уже! Вода твоя соленая, еда твоя горькая…
«Господи, Господи! Как страшно, – и уже на улице, когда сердце перестало выпрыгивать, подумала – цыганка какая-то. Да, просто цыганка настоящая».
В такси она тупо разглядывала ночной город сквозь стекло в засохших грязных каплях дождя. Ехали по центру. Вышла напротив дома, хотелось пройтись, но ноги не держали. Закурила. В свете фонаря остро блеснуло кольцо на ее руке.
В следующую секунду показалось, что свет померк.
Как добралась до дома – не помнила, но дошла, даже, как выяснилось, позвонила Соне. Та ничего не поняла, но почувствовала беду и прибежала. Прибежал и Митя, правда, не сразу – ждал, пока Маша снова уедет. И сразу поехал к знакомому уже дому.
Дверь открыла незнакомая молодая женщина в фартуке. Улыбнулась очень по-свойски, и он сразу понял, кто это.
– Проходи. Тапочки тут есть у тебя?
– Да не надо, какие тапочки. Она здесь?
– Здесь, иди к ней скорее. Она в спальне, лежит и смотрит в стенку уже который день. Попробуй ее расшевелить. Ничего серьезного, врач говорит – просто сильный стресс, что-то ее потрясло, но это обязательно пройдет. Ты извини, я на кухню, у меня там сырники горят.
Митя не слышал. В дверном проеме он видел Катю. Дорогую маленькую Катю. Черные волосы разметались по подушке, а взгляд был затравленный и виноватый. Она сразу протянула к нему руку – Митя больно сжал ее и начал целовать ладонь, каждый пальчик… И сразу наткнулся на кольцо. Явно подарок – размер чуть больше. И похоже на обручальное.
Страх просто сковал его изнутри.
– Катенька, как ты?
Она молча улыбнулась, кивнула.
– Какое колечко у тебя красивое.
– Люди иногда носят кольца, – улыбнулась она.
«Кошмар. Не могла же она выйти замуж».
– Георгий подарил?
– О, ты запомнил его имя? Раньше постоянно забывал.
– Я пойду попью.
Митя в бешенстве вышел на кухню.
Соня положила ему руку на плечо.
– Что опять?
– Ты кольцо у нее видела?
– Нет. Что за кольцо?
– Я бы тоже хотел знать. Она не могла выйти замуж?
– Ты совсем рехнулся? Садись и ешь.
Есть не хотелось. Но было вкусно. Соня сидела напротив, подкладывала ему сметану и улыбалась неизвестно чему. Потом встала, положила в тарелку два сырника и ушла кормить Катю.
В дверях остановилась, задумалась и вернулась назад, протягивая тарелку Мите.
– Лучше ты. А то я весь день на ногах. Пойду, а ты покорми ее.
Он покорно взял сырники и пошел за ней в прихожую. Она задумчиво надела пальто прямо на фартук, он заметил, но почему-то не сказал.
Молча смотрел, боясь встретиться с ней взглядами. Дверь она закрыла сама.
Чувство вины не покидало Митю никогда. Оно было самым надежным якорем, удерживающим его рядом с Катей, надежнее любви. Сейчас он просто тонул в этом чувстве, в жалости, желании как-то обогреть ее, дать ей хоть что-то.
Маша не звонила из Китая, внезапно приехать тоже не могла, а работа… работа могла и подождать.
Он остался на ночь. Ели сырники вместе. Все равно ей нужен был уход.
Митя наслаждался ее присутствием, ее любовью, редким вечером без ссор и истерик. Болтали о том, о сем, о нейтральном. О Соне, например.
– Вы ведь впервые сегодня увиделись, да?
– Да. Ты знаешь, это так смешно – знать о человеке почти все подробности его жизни, и не знать, как он выглядит.
– Какие такие подробности ты о ней знаешь?
– Да все. Мы же подолгу разговариваем.
– Да, я знаю, часами.
– Ну, не часами…
– Я часто набираю ее, а потом тебя. У вас обоих телефон постоянно занят.
– Ну, мало ли…
– Что ты разнукался! – Катя рассердилась. – Дай мне лучше яблоко.
Митя покорно вышел на кухню.
– Митя!
– Что?
– А ты ее скрываешь от своей клуши?
Он так и застыл над раковиной с яблоком в руках. Его ранило все сразу – и слово «клуша», которое никак не подходило его жене, и еще какая-то ехидная интонация в Катином голосе, которую он пока не мог себе объяснить.
Стало обидно за Машу. Она была молодой, веселой, очень энергичной и хорошенькой. Но рядом с Катей, да, любая женщина казалась ему клушей. И ее можно понять – она ревнует и цепляет его специально, все логично.
Лучше всего было промолчать.
– Я никого ни от кого не скрываю.
– Но меня-то скрываешь. Ты и ей звонишь, когда твоя Маша с «Уралмаша» ложится спать.
– С какого «Уралмаша»! – он не выдержал, швырнул яблоко на постель, рванулся в коридор. Но сразу остыл, вспомнил, что Катя больна, что ее нельзя сейчас оставить одну.
– Я тебя просил уже. И прошу. Не задевай мою жену. Она хороший человек и ни в чем не виновата.
– Я виновата, да?
– Никто не виноват. Давай сменим тему.
– Давай.
Но молчать долго Катя не умела. Ей было скучно в спокойном состоянии, она искала, как бы ей еще его взбесить. К тому же он уже задремал, сказывалось напряжение последних дней.
– И как тебе Соня?
– Какая Соня? А, Соня. Хорошая, да.
– Внешне как? Красивая?
– Нет, ты что.
– Как нет? Она красивая.
– Ты лучше.
– Просто ты маленьких любишь.
– Да, маленьких…
– Ну, а лицо?
– Что – лицо?
– Понравилось?
– Да, у нее такое лицо, – сонный Митя перевернулся на другой бок, – такое лицо… его хочется долго рассматривать, но как-то неудобно. Интересное лицо, таких я раньше не видел.
Катя опешила.
– Как не видел? Митя, ты знаком со всеми актрисами, ты проводишь кастинги, ты видишь сотни лиц в день. И такого не видел?
Он расслабился и уже почти заснул, поэтому ответил то, что думал.
– Нет, таких никогда. Мне вставать рано, дай, пожалуйста, поспать.
«Лучше бы он ушел», – в ужасе думала Катя.
Разумеется, ей не спалось. Мешали мысли, мешала луна, мешало присутствие любимого мужчины. Он любил спать в темноте, всегда задергивал шторы, а тут уснул, отвернувшись к окну.
Катя рассматривала его лицо, непривычное без очков, совершенно некрасивое, но с мужественным квадратным подбородком, даже и с ямочкой, такое дорогое, почему-то лучшее лицо на свете.
«Никогда таких раньше не видела, – она вдруг осеклась. – Он сказал то же самое о Соньке».
В темноте привычно нащупала на тумбочке уголь, вернулась в спальню. Одна стена была почти свободна от ее рисунков. Света маловато, но она хорошо видела в темноте.
Рисовала увлеченно, левой рукой. Но все равно, проснувшись утром, в первых солнечных лучах Митя узнал это лицо – это была Соня. Очень похоже. И можно было рассматривать ее, не стесняясь. Что он и делал, пока не понял, что проспал.
Вечером он встретился с ней еще раз – она приходила готовить, помогать Кате днем, приносила продукты.
Ужинали втроем.
Катя внезапно рассказала им обоим о своем визите к бабке. И показала кольцо, которое ей подарила престарелая звезда.
Они оба странно переглянулись между собой, Митя хотел что-то сказать, но Соня наступила ему на ногу под столом.
– Катя, мне кажется, твой отец был грузином, – Соня резко сменила тему.
– Почему грузином?
– Да, – Митя согласился, – я давно так думаю. В тебе есть что-то из фильмов Иоселиани, такой тонкий четкий профиль, томный взгляд, линии…
– Мить, а ты ее сними где-нибудь у себя, будешь как Иоселиани.
– В смысле? В фильме?
– Катя, ты хотела бы?
– Нет.
– А, что, Сонь, я бы мог… Актерские данные у тебя есть, Кать… Почему нет?
– Да пошли вы оба, – она разозлилась и вышла.
Митя просидел до поздней ночи, Соня ушла раньше.
Ночевать он не остался. Начал нести бред о сестре Маши, которая придет зачем-то к нему среди ночи стирать, потому что у нее что-то сломалось… И, если она не застанет ночью его дома, то расскажет все его жене.
У Кати в этот раз не было сил даже на истерику.
Боль внутри разливалась как яичный желток. Остановить ее, собрать было невозможно. Она заливалась во все щели, проникала в каждый уголок сознания, не давала даже минутной передышки. Надо было кому-то позвонить, поговорить, убедиться, что он ее любит…
Он уже добрался до дома, скорее всего, еще не спит.
Катя схватила телефон, набрала номер. Занято. Так.
У Сони тоже занято.
Хорошо.
На следующий день она сама позвала Антона. Он приехал с камерой.
– Давно я у тебя не был, – оглядывался он. Отложил камеру, прошелся по комнатам, – много новых рисунков. Недавно рисовала?
– В основном.
– О. Какое лицо! Это кто?
– Это конь в пальто.
– На коня не похоже. Необычное лицо.
– Да что вы все пристали ко мне с этим лицом!
Антону не привыкать к ее вспышкам. Ей всегда казалось, что он видит ее только через камеру. И никаким другим способом.