– Маша – дура несчастная.
– Почему – дура?
– То есть, почему – несчастная – ты знаешь.
– Дура, потому что ни о чем не догадывается?
– Это ты не догадываешься, а она обо всем знает. Просто надеется, что ты перебесишься. Поэтому и дура.
– Почему… Перебешусь.
«Но пока еще нет», – подумал он про себя.
Перед началом монтажа сериала у него выпадало несколько выходных дней. Он уже знал, что в эти дни Альберт Казаков встретится в Москве со своими поклонниками – на сайте издательства видел большой анонс. И не в каком-то там магазине, а на большой книжной ярмарке на ВДНХ.
Митя был уверен, что именно в эти дни все решится, главное – не опоздать.
Он был прав. Зарегистрировать брак Катя с Альбертом могли только в Москве, куда они приезжали на выставку. Альберт в эти же дни собирался получить развод.
Все было продумано, учтено и подготовлено. В издательстве ему разводиться запретили. Вся его личная жизнь была оговорена жесткими договоренностями, которые не мог сломать даже его звездный статус. Неожиданно выручила жена – она пообещала сохранить их развод и новый его брак в тайне, встречаться с ним и делать семейные фотографии для соцсетей, в которых за личной жизнью кумира следили его преданные поклонники.
Все соцсети вели два личных помощника Альберта и сотрудники издательства, занимающиеся связями с общественностью, но тексты и фотографии Альберт давал сам. Он и самостоятельно мог что-то разместить, но часто стал забывать об этом, особенно в последнее время.
Первые два дня в Москве Альберт провел с детьми. Фотографировались впрок все вместе – в загородном доме, во дворе, на велосипедах и роликах. Бывшая жена сама привезла ему все документы, заметив только, что не видит причин для такой спешки. И вообще, для формальностей.
«Твоя будущая мадам Казакова такая молодая, а уже старомодная», – горько пошутила она, но во всем помогла и приняла.
Альберт чувствовал себя виноватым, благодарным и обязанным, поэтому в Москве Катя сидела одна.
«Вот, – скучно подумала она, когда Альберт не пришел к ней домой в первую же московскую ночь, – даже чемоданы не занес. И здесь начинается то же самое».
Она снова сидела одна перед камином, в ожидании звонка. Решила как-то развлечь себя, вышла на улицу, с забытым удовольствием села в машину.
Просто каталась, радуясь городу, который как-то неуловимо изменился, не думала о маршруте, поэтому сама удивилась, припарковавшись у знакомого подъезда в Текстильщиках.
«Ладно, пусть, – решила она, обиженно косясь на молчащий телефон, – раз так, то просто увижу его на минуточку. Увижу, и все пройдет. А потом Альберт позвонит в бешенстве, спросит, где я шляюсь ночами, накричит на меня и снова будет ждать на лестнице, потому что у него нет ключей. И больше уже никогда не оставит меня одну. Я только увижу, и все».
Но встретить его так и не удалось. Она даже позвонила в звонок – никто не открыл.
Похоже, Митя уехал, как это часто бывает. Или не ночует дома. Или…
Сонька! Сонька, вот кто мог точно знать, где он шляется ночами.
Почему-то позвонить по телефону просто не пришло в голову. Езды было бы минут пятнадцать, если бы не пробки, от которых Катя уже отвыкла.
Проталкиваясь в сторону центра, прикидывала разные варианты: где и с кем он может быть.
Сонька должна знать, они стали с ним так близки в последние месяцы. Это чувствовалось по неопределенным паузам в телефонных разговорах, которые были наполнены тишиной и смыслом – одна умышленно не спрашивала, вторая умышленно не рассказывала. Но это лишь дружба, не более того. Плюс работа, насколько Кате удалось понять, съемки нового фильма вот-вот начнутся, а Соньке надо где-то работать…
Дверь открыл сам Митя. Вот просто взял и открыл. Словно стоял за порогом и ждал. В Сонином белом банном халате, который на мужской фигуре не запахивался полностью и открывал волосатую грудь с нательным крестиком, какими-то иконками… не разглядеть, было темно.
И не иконки поразили Катю – их она уже видела. Этот халат. И то, как он открыл дверь.
Вся картина жизни стала в этот миг совершенно ясна, даже странно, как она не догадалась раньше.
Потрясенная, она стояла в дверях, разглядывая любимого человека… Вспоминала, сколько его не видела. И не испытывала радости.
По другую сторону порога он, готовившийся к их встрече последние двое суток, тоже был застигнут врасплох и молчал, машинально продолжая вытирать мокрые остатки волос.
Хотелось сказать хотя бы: «Привет», нужно было это сказать, но звук не шел. Сначала от неожиданности, а потом от понимания ситуации.
«Черт возьми, она подумала … Что тут можно подумать? Но ведь это же не так».
Раскрылись двери лифта, вышла Соня. Обрадованно ахнула, не поняла, удивилась.
Катя оттолкнула ее и побежала вниз по лестнице.
– Да не специально я, как ты только мог такое нафантазировать!
– Специально! Ты все делаешь специально, ты знала, что она придет, знала! – орал уже одетый Митя, – ты хотела ей продемонстрировать, что я у тебя в квартире.
– Что ты такое плетешь, ничего я не знала, она внезапно приехала, ты же ее знаешь…
– Ах, какой это лепет!
Соня смотрела на него с легким удивлением и не узнавала.
«Какие, однако, дела… Ему всегда нужна будет только Катя, что бы она ни вытворяла, что бы он ни говорил о ней… Он может бояться ее до дрожи в коленках, бояться ее выходок, истерик, шантажа, но влечение к ней все равно окажется сильнее. Это болезнь, да, болезнь. Называется – любовь. А ты можешь разбиться ради него в лепешку, сидеть ночами над его безумными идеями, вникать в его жизнь, вытирать сопли, а он даже не заметит, поглощенный только отношениями с ней, даже если она далеко, замужем, трижды замужем, черт возьми».
Это внезапное открытие так поразило ее, что она перестала слушать Митины крики и обвинения.
Видимо, он воспринял ее долгое молчание как признание вины, потому что вышел, хлопнув дверью так, как это было невозможно сделать технически – дверь была легкая.
«Как хорошо, что он ушел, не пришлось выгонять. Что же с фильмом теперь будет, он меня не оформит в группу… И к лучшему, к лучшему, не видеть этого всего. Но как жалко потраченных сил, времени, денег же не заплатили пока ни копейки, только «завтраками» кормят… Устроит он теперь завтрак…».
Но Митя вовсе не думал о ней. В голове все полыхало, как на пожаре. Продуманный до мелочей план рухнул, теперь уже ничего нельзя было изменить, Катя потеряна безвозвратно.
Он хотел выпить, но знал, что завтра встреча Казакова с читателями, нужно быть трезвым, нужно использовать этот шанс, чтобы просто увидеть ее.
Митя не думал о том, что сам оттолкнул эту девочку, что сейчас оттолкнул Соню, что может жалеть об этом поступке с тем же отчаянием. Нет, он не мог думать на перспективу. Только сейчас, только одна картинка перед глазами – профессиональная деформация, можно сказать мягче – особенность.
Маши, конечно, дома не было.
Весь вечер он просидел с рюмкой корвалола над изрезанными диалогами, подправляя, шлифуя, выполняя эти мелкие почти механические действия.
Не спал. Не мог спать.
Рано утром он уже бродил по ВДНХ. Успокоился, выпил кофе, посидел у фонтана.
Катя уже стояла у стенда в толпе читателей и улыбалась сдержанно, как улыбаются люди, стесняющиеся своего счастья. Сам писатель показался Мите слишком самодовольным, уставшим и презирающим собравшуюся аудиторию.
Улыбка вымученная, ответы на вопросы односложные, новый вопрос, ясное дело – один из тысячи.
Отработал и убежал. Очень торопился.
Катя исчезла вместе с ним. Альберт нервно ждал ее у машины, пока она покупала мороженое в ларьке. Но, увидев ее, снова расцвел, и они ели одну порцию на двоих, постоянно стирая с лиц друг друга несуществующие капли – это был повод касаться друг друга.
Митю они не заметили, сели в машину и выехали на Проспект Мира.
Он долго смотрел им вслед, и ни одна мысль не появлялась в его голове – слишком все было очевидно и закончено. Он ждал и боялся этой минуты, а теперь ощутил полнейшую беспомощность, но и освобождение от назревающей неприятности.
Было непонятно, какое чувство сильнее. Но это уже не имело никакого значения.
Оформили брак, сделали все визы и уехали.
Альберт ни на шаг не отходил от молодой жены. Она была спокойна и ласкова, Соне позвонила всего один раз, Мите не звонила вовсе, а он, пользуясь отсутствием Маши, все-таки запил.
Уже отснятый сериал застрял в монтажке, работа над новым фильмом встала полностью.
Митя по привычке звонил Соне, плакал, пытался произносить какие-то неузнаваемые слова, потом в трубке слышался грохот и звон разбитого стекла.
Соня ждала несколько дней, потом, опасаясь, что продюсер не станет терпеть такую ситуацию, и куча людей, включая ее саму, останется без работы, вызвонила знакомого нарколога.
Вместе они вломились в квартиру сопротивляющегося Мити, промывали какие-то ссадины, ставили капельницу.
Нарколог время от времени тяжело вздыхал, садился на стул и молча разглядывал печальную картину, которая образовалась за время отсутствия в квартире хозяйки: горы грязной посуды, толпы тараканов даже в комнате, повсюду объедки и разбитые бутылки.
К приезду жены все это было уже убрано самим же протрезвевшим Митей.
Обостренное чувство вины здорово помогало ему в работе, можно сказать, утраивало его рвение.
О Кате он поначалу вспоминал, даже приезжал к ее дому. Сидел во дворе, трогал рукой ее грязную машину, проходил мимо огромных окон ателье. Но вскоре решил забыть обо всем, раз уж она ему не суждена.
Рядом были другие женщины, требующие его внимания – жена, которую он легко мог потерять, узнай она обо всей этой истории, и Соня, которая стала смотреть на него разочарованно, как смотрят на того, кто обманул самые лучшие ожидания.
Глава 5
Венские кофейни снаружи похожи на домики-игрушки с осв