Мои друзья.
С разинутыми ртами, с перекошенными и побелевшими от ужаса физиономиями, они сбились в кучку и хватались друг за друга в поисках защиты.
«Нет же, только не уходите!» — хотела я попросить их, но не могла издать ни звука.
А Себастьян, хотя и пытался прежде преодолеть незримый барьер и прийти мне на помощь, уже успел сделать шаг назад.
Он отступил.
Я все поняла, и внутри груди у меня вдруг что-то опало и обрушилось; наверное, суровая, неумолимая правда собрала там остатки надежд и разбила их на осколки. Впрочем, чему тут удивляться? Не питай иллюзий — и не разочаруешься. Не верь никому, никого не люби — и не придется страдать. Я сама же отступила от собственных правил. Да и какой нормальный или хотя бы мало-мальски здравомыслящий человек не удерет при виде меня, не обделается или не впадет в шок? Винить здесь некого.
Крэнк, уцепившись за руку Генри и прижавшись к ней щекой, таращилась на меня круглыми, как летающие тарелки, глазами. Ребята продолжали потихоньку пятиться. Все, кроме Виолетты. Девчушка стояла как вкопанная и медленно задирала на лоб карнавальную маску. На ее личике застыло выражение по-детски неподдельного изумления и восторга.
Генри кинулся к ней и дернул за руку, но Виолетта резко обернулась и обнажила клычки. Генри, будто ужаленный, тут же ее выпустил. Вся компания уже отошла за ограду и, взявшись за кованую решетку, окликала оттуда Виолетту. Я едва слышала их голоса, которые тонули в хаосе боли и страдания, смерчем заполонившем мой мозг.
Будто в знак протеста, Виолетта, скрестив ноги, уселась на землю. Другие оставили попытки дозваться ее. Генри оттащил Крэнк и Даба от решетки, и они вместе кинулись прочь по улице, уводящей от кладбища. Себастьян перед воротами еще помедлил, обернувшись и напоследок бросив на меня свой непостижимый взгляд, а потом устремился вслед за приятелями.
Афина наконец выпустила меня, и я рухнула наземь как подкошенная, со свистом выдохнув из легких застрявший в них воздух и щекой приложившись к влажной почве. Какая приятная прохлада.
Слишком ослабевшая и затравленная, я была не в силах пошевельнуться.
Афина спрыгнула с крыши склепа и направилась ко мне. Носком башмака она ткнула меня в плечо и перевернула на спину.
Я глядела в лицо богини-язычницы, жестокосердой ведьмы, для которой в аду, если он существует, наверняка уготовано особое место. Она же опустилась на корточки и заботливо утерла с моей левой щеки слезные потеки, а потом заговорила, опершись локтями о колени:
— Ты им не чета, детка моя. Они все отвергли тебя. И он тоже! Даже им ты не нужна. Тебе нет места ни в Новом-два, ни вообще в этом мире, потому что ты чудовище. Твое пристанище — рядом со мной!
Все в моей груди немилосердно сжалось от несказанного отчаяния и одиночества. Афина говорила правду. Ведьма была права.
— Даю тебе время на раздумья до сумерек. Войди под мою сень, дочь Медузы! Я дам тебе и кров, и богатства, какие только пожелаешь! А ты за это покорись мне и признай меня госпожой, — Она взяла прядь моих волос, потеребила ее в пальцах и, не сумев скрыть во взгляде зависть и обиду, добавила: — А иначе что тебе предстоит? Куда тебе идти? Кто знает… может, со временем я и сниму с тебя проклятие и дарую тебе жизнь, как у всех. Будь же послушной девочкой, Аристана, стань моей любимицей, и я подумаю!
Афина поднялась и скрылась из виду, и по моей щеке вновь пролегла мокрая дорожка. Я устало сомкнула веки, перевернулась на бок, свернулась калачиком и стала тихо орошать слезами сырую траву. Все у меня болело — и внутри, и снаружи. Наконец-то я поняла, что значит быть разбитой. Я уже не могла противиться всепоглощающей тоске и безвольно отдалась во власть онемелой безысходности.
Через некоторое время рядом опустилась Виолетта, а затем улеглась, прижавшись спиной к моей спине. Незначительный с виду поступок девочки вызвал у меня невыносимую муку и новые потоки слез. Только эта крошка не отреклась от меня — наоборот, выказала и сочувствие, и доброту, и преданность.
Я проснулась оттого, что на лицо моросил тепловатый дождик, по спине было тепло. Нехотя расправив затекшие мышцы, я приняла сидячее положение и поглядела через плечо. Виолетта сладко спала, свернувшись на траве, а рядом с ней растянулся Паскаль. Ее ручонка, хрупкая, почти младенческая, покоилась на жухлых листьях перед ее лицом.
Я протерла опухшие от рыданий глаза. От рези в них все заволакивало туманом. Зато на меня лавиной нахлынули воспоминания: о моих предках, о проклятии, о стараниях Афины подчинить меня своей воле.
Я тяжело вздохнула, собрала разметавшиеся волосы и перекинула их через плечо. Теперь я понимала, отчего моей матери пришлось расстаться с жизнью и почему все ее предшественницы закончили свою так же плачевно. И мне стала ясна причина, гнавшая гарпию подальше от людей, в болото. В одиночестве гораздо спокойнее, несравненно лучше, чем видеть вокруг себя перепуганные, искаженные ужасом лица, в том числе и тех, кто тебе дорог.
Издали донеслись нелепые для кладбища звуки музыки. Духовой оркестр. Труба. Барабаны. Литавры.
Виолетта сморщила носик, и ее черные ресницы на бледных щечках дрогнули. Стиснув в малюсенькой горсти мягкий мох, она тоже села, заправила пышные темные волосы за ухо и запрокинула голову, вглядываясь в пасмурное небо.
Я беспокойно поерзала на месте. Одежда снизу вся отсырела от лежания, волосы с одной стороны тоже намокли: дождевая влага стекала на них со щеки.
— Виолетта, почему ты не ушла?
Паскаль осторожно забрался девчушке на колени. Она погладила тонкими пальчиками его спину и, отвернувшись от накрапывающего дождика, подняла на меня черные загадочные глаза.
— Ты была такая красивая, — многозначительно призналась она.
Мое изъязвленное сердце опять пронзила боль. Я сглотнула набежавшие слезы, но заставила себя рассмеяться.
— Спасибо.
Только Виолетта, куколка-гот, неравнодушная к земноводным тварям и карнавальным блесткам, не чуждалась меня. Со времени моего приезда в Новый-2 мы с ней совсем мало бывали вместе, но и недолгое наше общение породило подобие дружбы, основанной, как я для себя определила, на уникальности двух созданий, признавших друг в друге родственную душу. Вот почему она осталась подле меня, не покинула в трудную минуту, и я поняла, что совершу ради нее все, что угодно.
— Шествие приближается, — сказала Виолетта и мотнула головой в сторону музыки, — Детский парад. Мы тоже должны были в нем участвовать. Уже смеркается.
Мои ноги и руки мгновенно покрылись мурашками. Прямо над землей тонким серым покрывалом, наброшенным поверх мокрой травы, висела влажная пелена дождя, а небеса скрывала от глаз плотная дымка вперемешку с густыми тучами. Узловатые ветви раскидистого дуба поблизости прорезали небосклон наподобие черных молний.
— Она скоро вернется, — произнесла Виолетта. — Что ты тогда будешь делать?
Я бросила взгляд на острую верхушку гробницы, где недавно восседала Афина, и призналась:
— Понятия не имею.
— А ты ее убей!
— Я? Убить богиню?
Пожалуй, Виолетта права.
Девочка пожала плечами и встала, стряхивая с платья и волос сухую траву, камешки и прочий мусор. Затем она поправила на макушке маску, но оставила личико открытым. Музыка звучала все громче, но участники шествия Марди-Гра оставались неразличимы в тумане. Я тоже поднялась, взмахнув неубранными волосами и невольно сотрясаясь всем телом. Теперь-то я знала, кто я и что со мной вскоре случится… В голове промелькнула мысль: сколько моих предшественниц все же предпочли жизнь смерти, смогли примириться с превращением и дальше существовать в образе чудовища? А скольких из них прикончил клинок ловца τέρας? В конечном итоге, участь у нас у всех одна. Почему же Афина пощадила именно меня?
Выбора у меня, кажется, нет — надо уйти с ней. Или сбежать куда-нибудь. Но куда ты денешься? И как ты намерена уживаться с этой мерзостью внутри тебя? Проклятие Афины пострашнее, чем сама смерть.
— Она пришла! — подтолкнула меня Виолетта.
Я быстро обернулась. Афина сидела поодаль на толстом дубовом суку. Она тут же спрыгнула на землю и неторопливо направилась ко мне.
— Ты решилась, горгона?
Эта тварь, даром что богиня, была причиной стольких смертей и страданий в моем роду, за целые столетия загубила тысячи женщин, и в этот самый момент я поняла, что ни за что не покорюсь ей. Лучше умереть, как все прочие. Но все же мне хотелось как-нибудь отомстить ей.
— Да пошла ты, Афина!
Виолетта схватила меня за руку и крепко стиснула в своей. Надо было бы оттолкнуть девочку, велеть ей бежать отсюда, но это привлекло бы к ребенку ненужное внимание Афины.
Богиня залепила мне оплеуху с такой поспешностью, что застала меня врасплох. Я ахнула от боли, в ушах зазвенело, и лицо обдало жаром.
Стиснув зубы и сжав кулаки, я постепенно овладела собой. Афина грубо взяла меня за подбородок, стиснула его в своих цепких пальцах и нагнулась ко мне. Ее глаза источали непостижимое сияние, и, если бы не жестокая ухмылка, она могла бы показаться даже прекрасной.
— Попридержи язык, малышка, или я насажу твою голову на кол, как поступила с твоей мамочкой!
— Моя мама покончила с собой, — с трудом выговорила я, взбешенная тем, что Афина посмела упомянуть о ней.
— Я забрала ее тело. И выделила для него чудесное местечко рядом со своим храмом.
Гнев ослепил меня, и перед глазами на миг все побелело. Собрав все силы, я замахнулась на Афину, но она перехватила мою руку. Пригнувшись ближе и не обращая внимания на мои попытки освободиться, богиня прошипела:
— Ты слышишь музыку, Аристана? Там твои друзья, все выкормыши Нового-два. Сейчас они пройдут мимо кладбища и сложат головы под натиском моих воинов!
Серая дымка позади Афины пришла в движение, туман заклубился, распадаясь на клочья и ошметки — призрачные воплощения ее воли. Одни притаились за надгробьями, другие медленно расхаживали туда-сюда, третьи прыгали на землю с веток деревьев — мерзкие, уродливые творения, достойные фантазии самого Франкенштейна. Воинство Афины.