[27]. Охранная система, запертые на замок почтовые ящики, смотритель. Незатейливая безликая мебель, как в третьесортном приморском отеле. Эвелин даже немного пожалела его, глядя на блеск патины, покрывавшей ее старинный буфет и полированный обеденный стол георгианской эпохи.
Она догадывалась, что после того, как Робинсон вышел в отставку, его жизнь потускнела и измельчала, он чувствовал себя никому не нужным, ибо у него, как она выяснила, не было ни жен, ни детей, ни любовниц. Не муж, не отец, не дедушка, не возлюбленный. Обычный пенсионер, живущий на скромный доход. Все его достижения остались в прошлом. После долгих лет службы пустое существование, сжатое до аскетичной монотонности: бесплатные или дешевые развлечения, какие мог предложить Лондон; чтение газет в клубе, в котором он состоял (туда он ходил пешком, чтобы сохранять хорошую физическую форму); вечером скудный ужин в пустой квартире. Он был не из тех, кто по выходе на пенсию удаляется в глушь, где живет экономно, разводя кур и выращивая георгины: забота о собственном общественном положении и престиже сделала его рабом лондонских привычек. А значит, рассудила Эвелин, он должен польститься на куда более роскошный загородный особняк, приличествующий человеку его высокого достоинства, каким он себя мнит.
«Дорогой полковник Робинсон, – написала она, – я уточнила свои планы, и оказалось, что я действительно собираюсь приехать в Лондон на концерт Баха в следующем месяце. Если вы еще не раздумали отобедать со мной (каждый платит сам за себя, я на том настаиваю), это было бы чудесно».
Конечно, как она и ожидала, Робинсона ввел в искушение адрес на именной почтовой бумаге – это его заинтересовало даже больше, чем предложение «каждый платит сам за себя». Название «Кингсли-Манор», отпечатанное черным рельефным шрифтом в верхней части листа из кремовой филигранной бумаги фирмы «Кроксли Бонд», выглядело очень внушительно. Эвелин предположила, что Робинсон не устоит перед соблазном позвонить ей и условиться о встрече.
– Я закажу столик на двенадцать дня, – произнес он бодрым командным тоном. – Вас это устроит?
Ее это вполне устраивало. На десятичасовом поезде она приедет в Лондон, выпьет кофе на вокзале Ватерлоо, где женский туалет весьма приличный. Важно, решила Эвелин, не всколыхнуть в нем давние воспоминания о ней, когда она, робея, стояла перед ним в военной форме цвета хаки. Она поправит прическу, подкрасит губы, но не пойдет ни в «Тейт», ни в «Питер Джонс» за тканями, а сядет в такси и прибудет на концерт во всем своем блеске – изысканная и элегантная в голубом костюме á la Шанель, сбоку на видном месте самая большая мамина брошь с сапфирами и бриллиантами, волосы безупречно уложены, через руку перекинут плащ на тот случай, если погода внезапно изменится.
Робинсон был готов к встрече, ждал ее в ресторане, галантным жестом предложил занять свободное место. Пожимая ему руку, она сказала:
– Очень рада, полковник.
– Можно, просто Стивен. Прошу вас.
– Тогда и вы зовите меня Эвелин, – улыбнулась она ему.
– Вы выглядите очень по-весеннему, – заметил Робинсон, окинув взглядом ее наряд и ослепительную сверкающую брошь.
– За городом уже вовсю чувствуется весна, – отвечала она, – хотя и лондонские парки тоже украшают восхитительные нарциссы.
– Вы правы. На днях мне случилось проходить через Сент-Джеймсский парк. Там полно нарциссов. Как это там у Вордсворта?
– Сонм. Сонм нарциссов золотых. На самом деле эту фразу придумала его сестра.
– Вот как? – Робинсон неодобрительно фыркнул. – Я и на деревьях цветы видел.
– Вообще-то, вишне зацветать рановато. Может, это магнолии? В Лондоне они зацветают раньше. Я всегда молюсь, чтобы мои подождали, пока морозы уйдут.
– Вы, я вижу, знаете толк в садоводстве, – изучая меню, Робинсон поглядывал на нее поверх стекол своих очков в форме полумесяца.
– Немного разбираюсь. Я выросла с этим. У нас всегда был сад, участок, они требуют ухода.
Они сделали заказ, и он попросил:
– Расскажите про ваше поместье Кингсли-Манор. Наверное, оно подавляет своим величием.
– Вовсе нет! – рассмеялась Эвелин. – Во всяком случае не меня. Я там выросла. Для меня это всегда был просто родной дом. И, поскольку родителей теперь нет в живых, я распоряжаюсь там по своему усмотрению. Я – вдова, так что мне никто не указ.
– Великолепно. А я вот заплесневелый старый холостяк, только и занимаюсь тем, что летом хожу на крикетные матчи, а все остальное время года – на концерты.
– Ну многие сочли бы, что это тоже приятное времяпрепровождение. Но лично я люблю разнообразие. Дома у меня живность и сад, но, если мне хочется вкусить лондонских удовольствий, я на поезд и в город. Ехать недолго. Конечно, содержать старый дом непросто. Мне он иногда напоминает Форт-Бридж[28]. Как сильный ветер, так черепицу срывает, а то деревья падают или стоки забиваются. И так без конца и без краю.
– Сколько лет стоит ваш дом?
– С середины четырнадцатого века. В семнадцатом его модернизировали, в двадцатом расширили, – Эвелин рассмеялась. – Звучит как заученная фраза, но так проще всего его описать. Каждая семья, которой дом когда-либо принадлежал, внесла свои перемены. И, насколько мне известно, в большинстве своем все там жили счастливо.
– А ваша семья давно им владеет?
– С начала столетия. Мамина родня подарила на свадьбу моим родителям. Пока они были в Индии, дом сдавался в аренду, а по возвращении мама с папой пристроили библиотеку, конюшни переоборудовали в помещения для прислуги. – Эвелин покачала головой и рассмеялась. – Нет, дом вовсе не такой уж огромный. Прислуги уже нет, я одна. Ну и раз в неделю уборщица с садовником приходят.
– И все равно, судя по вашему описанию, поместье у вас внушительное. Сам я живу скромно в маленькой квартирке, очень удобной, надо признать, но вашим просторам я завидую.
– В таком случае вы должны непременно побывать там как-нибудь, – сказала Эвелин. – Навестите меня в ближайшее время, пока цветут магнолии. Они великолепны. Я попрошу мороз отступить, если буду знать, что вы приедете.
Глава 30
21 марта 1985 г.
Любимый мой, дорогой!
Словами не передать, как вспыхнули его глаза, когда он увидел мамину брошь! Думаю, у него руки чесались – так хотелось ему сорвать ее с моего костюма и тотчас же где-нибудь заложить. Разумеется, по окончании обеда он заплатил только за себя, как я и предложила. Но истинный джентльмен, как ты, дорогой, попытался бы оплатить счет целиком или хотя бы огласил свои намерения. Жду не дождусь, когда заманю его к себе домой. Но я понимаю, что действовать нужно не спеша и осторожно, если я хочу, чтобы он оказался там, где хозяйкой положения буду я.
О, я вся в предвкушении, дорогой! Надеюсь, не напрасно я училась в разведшколе. Мое время, наконец-то, пришло.
Со всей своей любовью, твоя Эви.
P.S. Я люблю тебя.
Глава 31Эвелин
15 апреля 1985 г.
Почти неделю Эвелин наблюдала, как распускаются бледно-розовые и белые чашечки. Она молилась, чтобы погода не испортилась и ночные заморозки не побили цветы. Это был не самый важный аспект визита Стивена Робинсона, но не зря же она пригласила его именно в это время. Весной во многих садах цветет магнолия, но мало где ее цветущие деревья являют собой столь великолепное зрелище, как Magnolia grandiflora (магнолия крупноцветковая) в усадьбе Кингсли-Манор. Бывает, если теплая весна наступает рано, одновременно с магнолией зацветает и вишня, но в этом году только ее скульптурные цветки украшали тот уголок обнесенного оградой сада, где под искривленными деревьями тут и там проглядывали головки примулы и фиалок.
– В этом году магнолии бесподобны, – Эвелин показывала на нарядные деревья, ведя полковника по саду. – Родители, должно быть, посадили их сразу же, как только поселились здесь, и, по-моему, теперь они великолепны как никогда.
Робинсон мельком посмотрел на усыпанные крупными цветами магнолии и обратил взгляд на газон и лежавшие за ним поля и лес.
– М-м-м, потрясающе, – произнес он. – И это все тоже ваше?
Она этого ожидала. Естественно, его больше интересовала площадь ее дорогостоящего поместья, чем цветы, в которых она души не чаяла. Эвелин приставила ладонь козырьком ко лбу и тоже устремила взгляд вдаль.
– Наши земли простираются до дороги и до тропинок с каждой стороны, – она обернулась и махнула рукой в противоположном направлении. – А туда – до самой реки.
Она увидела, как заблестели глаза полковника: он оценивал площадь принадлежащей ей территории в акрах. Ее так и подмывало сию секунду разделаться с этим алчным паразитом, но она умерила свой пыл. Эвелин понимала, что нужно проявить терпение и дождаться сезона охоты.
Он повернулся вместе с ней, окидывая взглядом поля:
– А рыба в реке водится?
– Форель иногда заплывает. Мне сказали, рыбы будет значительно больше, если почистить дно – убрать нападавшие сучья и все такое. Берег с этой стороны весь наш, до самой границы. Хорошее место для купания. Я до сих пор люблю здесь поплавать, если течение не очень сильное.
– Вода, наверное, чертовски холодная, – Робинсон снова дернул подбородком. – Так сколько у вас земли в общей сложности?
– Примерно сто пятьдесят акров и еще чуть-чуть с учетом сада и придомовой территории.
– Отлично, – кивнул он. – Славненькое у вас «небольшое» поместье.
– Мы всегда любили свою усадьбу, – улыбнулась Эвелин.
– И что вы делаете со всей этой землей?
– Давайте прогуляемся, и я вам покажу.
По ухоженному газону они пошли в сторону пастбищных загонов и лежащих за ними лугов. У забора остановились, и Эвелин широким жестом обвела выгон:
– Эти поля в настоящее время сданы в аренду под пастбища. Весной мне нравится наблюдать, как здесь пасутся овцы с ягнятами. Вон, смотрите, и сейчас там резвится небольшая отара.