– Маму всегда забавляло, когда я в детстве говорила, что обожаю вкусные печенюшки.
В угоду ей он кривит губы в сдержанной вежливой улыбке. Пэт что-то бурчит в стороне, а потом подходит к Эвелин и сует ей под нос разорванную фотографию:
– Вот, взгляни. Когда это случилось?
Эвелин всматривается в черно-белое фото, что показывает ей Пэт:
– Что это, дорогая? Ой, какая измятая фотография! Должно быть, давнишняя.
– Да, давнишняя. Мы обе это знаем. Но я о другом. Когда ее порвали? Еще несколько дней назад она такой не была.
Пэт снова взмахивает фотографией перед носом тети, показывая на неровный край:
– Смотри, сейчас на фото всего три человека. А я уверена, что на нем был еще и четвертый, когда мы на днях просматривали снимки. Ведь был, да? Я же его не выдумала.
Она передает фотографию инспектору Уильямсу:
– Не знаю, как это случилось, но я уверена, что на этом фото было четыре человека, и один из них – тот, о ком вы спрашиваете. И я уж точно не помню, чтобы фотография была разорвана. Видно же, что от нее оторвана полоска. И смотрите, это моя тетя. В военной форме, как на том портрете. Вот она, слева.
– Снимок сильно измят, – отмечает инспектор, разглядывая фотографию, – и в середине еще один разрыв. Возможно, он уже был порван, а вы не обратили внимания. Миссис Т-К, помните, когда было сделано это фото?
Эвелин качает головой. Кофе выплескивается на блюдце, и она ставит его на журнальный столик сбоку от нее.
– Подумайте, – настаивает инспектор. – Случайно не помните, кто еще фотографировался с вами?
Она морщит лоб, затем снова качает головой.
– Это был он, – заявляет Пэт. – Точно он. Очень характерное лицо. Я знала, что где-то видела его, и теперь уверена, что именно на этой фотографии, несколько дней назад.
Рассерженная, она складывает на груди руки:
– Нельзя было оставлять ей банку. Я просто подумала, ей будет приятно посмотреть снимки, вспомнить былое.
Эвелин поднимает глаза, на ее лице расплывается широкая улыбка:
– Пэт, дорогая, ну, конечно. Ты только что отгадала ответ. Какая же ты умница.
Пэт озадачена:
– Ты о чем вообще сейчас говоришь?
– О кроссворде, дорогая. «Прекрати таскать старую газету, прославляющую прошлое» – это и есть ответ. В память о добрых старых временах. Ты просто умница, дорогая.
– Ох, ну что ты, тетя! При чем тут твой кроссворд? Сейчас нас интересует, куда делась часть этой фотографии.
– Давайте мы с вами методично переберем все снимки, – предлагает инспектор Уильямс, поднимаясь на ноги. – Может быть, пропавший фрагмент все еще среди фотографий?
Он подходит к груде снимков, что Пэт рассыпала на пристенном столике, и начинает складывать их в аккуратные стопки. Пэт ему помогает, и несколько минут они вдвоем перетасовывают фотографии, словно колоду игральных карт.
Эвелин, наблюдая за ними, бормочет:
– Добрые старые времена…
Повторив эту фразу несколько раз, она принимается напевать Аuld Lang Syne[31] – поначалу тихо, но потом, видя, что ее не слышат, все громче и громче, пока не появляется медсестра.
– О боже! – восклицает та. – Думаю, миссис Т-К переутомилась. Позвольте я отведу ее в комнату, пусть немного отдохнет?
– Будьте так любезны, – разрешает Пэт. – Сегодня мы от нее ничего не добьемся.
И, качая головой, она снова занялась фотографиями. Эвелин не удержалась от улыбки. Ей помогают встать с кресла, и, направляемая медсестрой, она ковыляет из комнаты. У выхода кивает на прощание инспектору:
– Наша беседа доставила мне большое удовольствие. Надеюсь, вы скоро снова придете.
Глава 41Миссис Т-К
1 декабря 2016 г.
– Пэт, кого ты сегодня привела с собой? – за спиной племянницы стоит уже знакомый ей полицейский с улыбкой на лице. Дурной знак, она надеялась, что больше его не увидит.
– Тетя, ты помнишь инспектора Уильямса – следователя, что уже приходил сюда? Он хотел бы показать тебе несколько фотографий. Ты ведь не откажешься на них взглянуть, да? – Пэт одаривает тетю, как ей кажется, ободряющей улыбкой. Насчет своей улыбки она глубоко заблуждается.
Инспектор выступает вперед и, взяв стул, садится подле Эвелин:
– Доброе утро, миссис Т-К. Я принес несколько фотографий. Вот, взгляните, пожалуйста.
Он раскладывает перед ней на журнальном столике снимки. На них – форма Женского вспомогательного территориального корпуса, различные документы с указанием ее имени, паспорта, оружие, а также некогда кремовый, а теперь пожелтевший от времени вязаный свитер и светло-коричневые вельветовые брюки.
– Помните, на днях я показывал вам фотографии вещей, которые были найдены в старых чемоданах? Я просто хочу, чтобы вы взглянули на них еще раз, если не возражаете.
Неужели и впрямь спрашивает у нее позволения?
– Что ж, показывайте, – кивает Эвелин. – Надеюсь, это ненадолго. А то у нас на сегодняшнее утро запланирована автобусная экскурсия. Мы скоро уезжаем. В Богнор-Риджиз[32]. Будем есть там жареную рыбу с картофелем фри.
– Никуда она не едет, – шепчет Пэт, наклоняясь к полицейскому. – Я уточняла. На утро у нее нет никаких планов, и вообще из лечебницы она никуда не выезжает.
Инспектор Уильямс прокашливается, прикрывая ладонью рот, и показывает на два снимка – со свитером и брюками.
– Как я говорил, эти снимки вещей, что хранились в старых чемоданах, которые мы нашли в одной из комнат Кингсли-Манора. – он на мгновение умолкает, давая ей время рассмотреть фотографии. – Скажите, вы узнаете эти вещи?
Перед ней лежал теплый кремовый свитер аранской вязки[33] из грубой шерстяной пряжи, с раскинутыми в стороны рукавами, словно приглашая ее вспомнить тот отмеченный жестокостью день с холодным голубым небом и ярким белым снегом. На груди и завернутых манжетах – предательские брызги крови, давно уже не красные, а ржаво-бурые, но все равно заметные на светлом фоне.
– Это ваш свитер? – инспектор подносит фотографию ближе к ее лицу, так что она почти касается свитера, почти ощущает кисловатый запах шерсти, ее колючее тепло, обволакивающее тело.
Сквозь стекла очков Эвелин всматривается в фото, затем, моргнув, вопрошает:
– Что это за старье? Твое, что ли, Пэт?
Она поднимает глаза на племянницу. На той один из ее бесформенных неглаженных джемперов, в которых она обычно ее навещает. Эвелин снова переводит взгляд на снимок:
– Или, может, мое, то, в чем я возилась в саду? Хорошие вещи я никогда не надевала, когда работала в саду. И тебе не советую, Пэт.
Она окидывает племянницу критическим взглядом:
– Навоз и шипы роз не украшают одежду, дорогая.
– А брюки? Их вы узнаете? – инспектор показывает ей фото мешковатых вельветовых брюк, которые во время лыжных прогулок она старалась закрепить на своей тонкой талии, а потом, во время ужасного нападения, еще сильнее старалась не потерять. Они тоже были разложены; штанины раздвинуты, приглашая к проникновению. Брызги крови, некогда заметные, со временем слились с коричневым вельветом, но все равно они должны там быть. Эвелин поправляет очки на переносице и, щурясь, снова всматривается в фото:
– Похожи на старые рабочие штаны Джима.
– Джима? Кто такой Джим?
– Мой садовник. Пэт, ты должна немедленно вернуть ему эти штаны. Нельзя же, чтобы он возделывал сад Кингсли в хорошей одежде.
– Джим? – охает Пэт. – Он у тебя уже сто лет не работает. Не удивлюсь, если его давно нет в живых.
Она наклоняется к инспектору Уильямсу и театрально шепчет:
– Сомневаюсь, что это его брюки. Если б были его, с какой стати они оказались бы в том чемодане?
– Нет в живых? Джим умер? Почему ты мне не сказала? Ты же знаешь, я всегда ценила помощь Джима. Безобразие, Пэт. Ты не должна скрывать от меня факты. Так, где мой ежедневник? Нужно сейчас же послать цветы его вдове.
Эвелин принимается рыться в своей сумке. Пэт ее останавливает:
– Позже, тетя, позже. Пусть инспектор сначала задаст все свои вопросы.
– Ну хорошо. Только ты не должна ничего утаивать от меня, Пэт. Нельзя же быть такой забывчивой, – она улыбается следователю. – Итак, на чем мы остановились?
Тот снова тактично прокашливается:
– Мы обнаружили пятна на обоих предметах одежды. Здесь, здесь и здесь.
Карандашом он показывает на обведенные в круги участки с пятнами на обеих вещах:
– Экспертиза установила, что это пятна крови, предположительно старые. Не знаете, как они там появились?
Эвелин прекрасно помнит, как на ее одежду брызнула кровь, как он закричал, как она застала его врасплох. Ей страшно хочется – аж пальцы зудят – взять в руки острый карандаш, но прежде нужно сформулировать ответ. Она смотрит на фото, переводит внимание сначала на Пэт, потом на полицейского, затем снова утыкается взглядом в снимки.
– Однажды мне пришлось в срочном порядке везти Джима в больницу, в отделение неотложной помощи, – наконец говорит она. – Он весь истекал кровью. Кажется, сильно поранился о ветку, подрезая плетистую розу. По-моему, «кифтсгейт». Она оплетала тот дуб – знаешь, да, Пэт? Ветка хлестнула его чуть выше глаза и по правому уху. Ух и кровищи было! Слава богу, что глаз не задело. Я знаю человека, которого однажды ослепила роза. Джиму тогда пришлось накладывать швы. Бедняга Джим всегда проливал кровь из-за меня!
– Ясно, – инспектор Уильямс собирает фотографии, но Эвелин, наклонившись вперед, останавливает его и показывает на один из снимков, на котором возле каких-то бумаг стоит бутылка с этикеткой.
– Ой, смотрите. Это же бутылка сливовицы. Как она туда попала? В Германии мы постоянно пили сливовицу. Инспектор, вы не стали бы возражать, если б я ее отведала? Может, принесете с собой в следующий раз? А то у меня не осталось ни капли хереса.