Режим понял, что не может навязать народу тотально ислам в связи с характером народа и давлением извне. Отсюда внутренние конфликты режима с самим собой. Они хотят сказать: есть у нас демократия, но это исламская демократия; есть у нас права женщин, но – исламских женщин. Они дают определенную свободу печати, но без малейшей возможности критики религиозной гегемонии в стране. Они разрешают привозить литературу и культуру Запада, но подвергают их цензуре. Так в 1996 году в Тегеране состоялся фестиваль фильмов Оливера Стоуна, но его фильм об убийстве Кеннеди они сократили со 120 минут до 60. Показали по телевидению фильм «Гамлет», но вырезали всю линию Офелии. Они выбросили слово «вино» из книг, изъяли из фильмов все любовные сцены.
Они тратят огромную энергию на обсуждение глупостей. Так один из аятолл говорил о необходимости разделения тротуаров – для мужчин и для женщин. То же он предлагал сделать на телевидении: программу только для мужчин и программу для женщин.
Режим этот начал свой путь с верой в его справедливость, но продолжает его по инерции. Он, по сути, гнилой изнутри и продажен, как власть в бывшем СССР. «Стражи революции» употребляют отобранный алкоголь и пытаются напоить девиц, вместе с ними совершающих аресты «неблагонадежных элементов». Существует разделение между мужчинами и женщинами в автобусах, но в маршрутках сидят в тесноте, почти один на другом. И многие мужчины используют это, чтобы приставать к женщинам, а у них нет никакого права жаловаться на мужчин. Никто их и слушать не будет. Одну из моих студенток муж-шофер постоянно избивал. Она пожаловалась в полицию, дошла до судьи-следователя, который потребовал от нее проверить саму себя, в чем она согрешила, что муж ее избивает. Взятки надо давать в любое государственное учреждение за любую малейшую просьбу или обращение.
Часто задают вопрос: если всё так плохо, почему же эту власть не сбрасывают? Почему люди не выходят протестовать на улицы, как они это делали против шаха?
Отвечаю: потому что это не шах. Они стреляют в любого, кто встает против них».
Ранние «сумерки богов»
Чтобы устоять, режим проявляет определенную терпимость и открытость по отношению к критике внутри страны, и это в достаточной степени снижает опасность подпольной борьбы с властью.
Вот один из примеров, которым можно проверить границы терпимости властей Тегерана к внутренней оппозиции. Сын Хомейни – Саид Ахмед был среди тех, кто в середине 80-х годов призывал к диалогу Ирана с США и Израилем. Он был главой канцелярии отца и не скрывал желания наследовать отцовское место.
После того, как он проиграл Хаменеи в борьбе за власть, призвал к ее роспуску и созданию Совещательного собрания в духе ислама. В марте 1995 года средства информации сообщили, что сын Хомейни умер от разрыва сердца в возрасте 50 лет. Сын его – внук Хомейни – Хасан сказал над могилой отца: «Все тяжкие тайны ты взял с собой…». Сын открыто говорил, что отца отравили агенты службы безопасности. Ахмед Хомейни был погребен рядом с отцом на кладбище Бааджат А-Заара, южнее Тегерана.
После смерти было опубликовано интервью с ним, взятое несколько недель до его кончины. В этом интервью он резко критиковал власти, говорил, что отец хотел завершить войну с Ираком еще в 1983 году, после того, как иранские войска успешно вторглись в Ирак, но ему не позволила это сделать группа высокопоставленных военных и Рафсанджани.
В 2006 году внук Хомейни Хасан дал интервью в связи с 17-й годовщиной со дня смерти деда. В нем он назвал сегодняшний режим в Иране «режимом диктатуры аятолл, которые властвуют над всеми областями жизни», и призвал к вмешательству извне, чтоб сбросить этот режим. Внук Хомейни сказал, что Эли Хаменеи, который заменил его деда, абсолютно лишен талантов духовного лидера, необходимых в этой роли.
«Революция моего деда съела своих сыновей и сама себе закрыла путь», – сказал Хасан, – «я жил этой революцией, она призывала к демократии и свободе, но она преследовала своих вождей. Свобода должна быть достигнута в Иране любым путем. И нет разницы в том, достигнута ли она будет извне или изнутри. Если бы я был узником, что бы я делал? Я бы желал одного, чтобы кто-либо пришел и разрушил эту тюрьму».
Удивительное терпение режима к внуку Хумейни кончилось тем, что его раскритиковали и запретили ему давать интервью средствам информации.
Время надежд
В мае 1997 года появились признаки давно желаемого – падения режима аятолл изнутри. На миг показалось, что иранское общество собирается скинуть эту власть террора и диктатуры, и народ собирается провести голосование протеста.
Избрание президентом Мухаммеда Хатами, по сути, по сути, было демонстрацией силы тех, кто желал изменений в Иране, апогеем в борьбе реформистов с консерваторами.
Однако, следует отметить, что в Иране главой государства и верховным лидером является лицо духовное. Президент же – глава власти исполнительной, ответствен за реализацию политики правительства. Со смертью Хомейни его место занял бывший при нем президентом Али Хаменеи, а заменивший его на месте президента, Хашеми Рафсанджани был избран председателем совета по сохранению интересов режима.
Голосование протеста, приведшее к избранию президентом Хатами, было жестоким ударом по консерваторам. В первые годы казалось, что Хатами использует создавшуюся ситуацию, чтобы провести либеральные реформы. Он представил новое руководство Ирана двумя международными инициативами – «Диалогом цивилизаций» и «Коалицией во имя мира».
Дух реформ проник и в средства информации. Начали появляться другие, более умеренные, голоса. Так, например, в статье в еженедельнике «Ценности» писалось в январе 1999 года: «Почему исламская республика Иран более разгорячена, чем палестинцы, в борьбе против Израиля? Палестинцы многие годы вел борьбу против Израиля, а теперь они пришли к выводу, что мирный путь более соответствует их интересам. Почему тарелка должна быть горячей, чем суп в ней?»
Однако, режим в Тегеране не собирался складывать оружие. Жесткое его ядро видело в Хатами врага, и делало всё, чтобы привести его к поражению. Хаменеи и его люди стали выстраивать целый ряд кругов, с целью лишить Хатами полномочий в отношении «Совета специалистов», высшего религиозного органа Ирана. Значительная часть полномочий перешла к Рафсанджани, сделав его вторым по силе человеком после Хаменеи.
В июне 2003 Иран потряс второй вал студенческих волнений, начавшийся в Тегеранском университете как протест против желания властей приватизировать обучение и ввести за нее плату. На массовых демонстрациях слышались требования сменить режим, призывы к демократии. Когда уже казалось, что властям удалось подавить волнения в Тегеране, они вспыхнули в других городах.
Волнения были жестоко подавлены. Государственный обвинитель объявил, что арестовано 4000 человек. Протестовали многие, в пользу студентов высказались члены парламента, писатели, деятели культуры. Только одного голоса не было слышно – президента Хатами, которого считали защитником студентов. Это было признаком слабости человека, на которого так надеялся Запад. Против Хатами встали мощнейшие силы консерваторов, обрушившиеся с жестокими обвинениями на головы студентов, называя их «врагами ислама», которым полагается за это смертная казнь. Особенно свирепствовал мэр Тегерана, личность достаточно анонимная в те годы, Махмуд Ахмединджад. Через некоторое время он объявил о том, что выставляет свою кандидатуру на выборы в президенты.
Глава седьмаяОдин из семи сыновей нищего кузнеца
В августе 2006 года министерство туризма Ирана выпустило в Интернете сайт – биографию Ахмединджада (смысл фамилии – из рода или колена Ахмеди).
Он родился в 1956 году, спустя 15 лет после того, как державы вторглись в Иран, в небольшой деревне Арадан, в ста километрах южнее Тегерана, рос в семье строгого глубоко религиозного отца-кузнеца. Был четвертым ребенком среди семи братьев. Когда ему исполнился год, семья перебралась в Тегеран вместе с большим валом сельчан, которые заполонили город. Переезд был трудным. Нужда была великой. Нищета и полная потеря ориентиров жизни в городе усилила привязанность к религии.
Семья жила в ужасной нищете в пригороде Тегерана. Отец начал работать на предприятии, производящем изделия из металла. Заработок был нищенским. Несмотря на это главным предпочтением в семье была учеба сыновей. По дороге в школу Ахмединджад проходил мимо домов богачей. Именно на этом пути возникли у него радикальные идеи.
Комментаторы в мире считают, что нищета вкупе с малым ростом и явно некрасивой внешностью (противники дали ему кличку «обезьяна») и были той силой, что способствовали его продвижению.
По словам Ахмединджада, он достиг выдающихся успехов в учебе и был принят в университет 123-им из 400 тысяч абитуриентов, несмотря на, что во время вступительных экзаменов, у него шла кровь из носа. Учился он на инженера. Во время учебы присоединился к движению против режима шаха, в поддержку Хомейни. Стал членом группы «по укреплению единства», которая была активно замешана в захвате дипломатов американского посольства в заложники. Был ли он одним из захватчиков? До сих пор это неясно. Он отрицает это, хотя и подтверждает близость к группе захватчиков посольства. Он говорит, что лично был против этой акции, считая, что она не принесет никакой пользы. Кстати, те, кто захватил посольство США, впоследствии заняли высокие должности именно в лагере реформистов Хатами, и среди них немало женщин.
Известно фото из архивов советской разведки одного из захватчиков с «Калашниковым» в руках и сигарой в зубах. Человек весьма схож с Ахмединджадом, но выглядит намного старше будущего президента Ирана, которому тогда, в 1979 году, было всего 23 года. Попытка сравнения черт лица при помощи мощных компьютеров не дала однозначного результата.
Три американских дипломата, взятых в заложники, абсолютно уверены в том, что он был одним из вожаков захватчиков. В интервью «Вашингтон пост» они рассказывают, что помнят его, как жестокого следователя. «В миг, когда я увидел его фото в газете, я узнал этого подлеца», – сказал один из них.