Когда к нам подскочил какой-то суетливый военный с медицинской сумкой, пограничники передали ему раненого с видимым облегчением.
— Когда тут запасники из Туркестанского военного округа стояли — ей-Богу легче было, — заявил Гумар, когда движение колонны наконец возобновилось. — Там мужики тертые, взрослые пришли — даром что из запаса. Они такой херни не творили… Веришь, нет, Белозор — конфликтов с местными амаль шо и не было. Может, офицеры из выпускников военных кафедр и не так, чтобы очень, но как люди — явно куда более разумные были… А теперь такие кадры попадаются, шо жуть берет. Не по объявлению же их набирают?!
— Ладно тебе, Миха, — одернул друга Даликатный. — Есть же толковые офицеры. Вон, Герилович, например… Или тот же Валеев — даром, что особист.
— Есть. На жопе шерсть. Сколько таких Гериловичей? Даже если в соотношении один к одному — то это картина ужасающая получается, — он с досадой барабанил пальцами по цевью автомата. А потом глянул на меня и буркнул: — А ты говоришь — железная дорога!
История с дехканами точно получила какое-то продолжение, потому что тронулись в путь мы далеко не сразу. А когда тронулись — уехали недалеко.
— Эрпэгэ на склоне!!! — заорал Даликатный.
Игорёк был настоящим асом. Он моментально сориентировался и дал задний ход, пропуская гранату перед машиной, но при этом не смог разминуться со следующим в фарватере нашего бэтээра грузовиком. Раздался скрежет металла, жуткая матерщина, потом — взрыв. Погранцы уже сыпались с брони, когда каменная крошка и целая туча песка обдала нас с ног до головы, здоровенный осколок прилетел мне в самую бровь, которая не так давно пострадала от пушечных ударов Бориса Францевича Рикка.
Я завопил как оглашенный, и тоже спрыгнул с бэтээра, пытаясь понять, где сейчас безопаснее всего. По невысокому холму, с которого по нам пальнули из гранатомета, стреляло всё, что могло стрелять. Какой-то майор носился вдоль колонны и орал:
— Прекратить огонь! Прекратить огонь!
— Он шо там, один был? Кур-р-рва! — выдохнул Гумар. — Шоб я сдох! Вот так оно всё и происходит, журналист. Так и напиши, хотя хрена с два тебе разрешат такое написать. Сначала один идиёт с какого-то хрена пристал к местным, потом — местный идиёт приложил нашего идиёта мотыгой, потом наши идиёты арестовали тех, кого надо, и тех, кого не надо, а потом еще один местный идиёт с длинной бородой пошел хреначить в нас из гранатомета…
Идиёт с бородой изломанной фигурой лежал на песчаном склоне холма. Гранатомет скатился вниз, без заряженной гранаты он не казался чем-то опасным и выглядел несерьезно. Осмотреть тело уже поднимались несколько солдат во главе с офицером, они тяжело карабкались вверх, и я отсюда мог разглядеть их потные спины.
Игорёк и водитель грузовика горестно нарезали круги вокруг пострадавшего автомобиля и цокали языками. Погранцы с нашего бэтээра вроде как никуда не торопились.
— А что — мы никуда больше не едем? — я прижимал к рассеченной (в который раз!) брови кусок бинта.
— Мы — нет, — сказал Игорёк. — Тут наша зона ответственности заканчивается, на блокпосту колонну встретят и дальше поведут… Там отряд обеспечения движения работает, не пропадете. Так что давайте вон — в кузов грузитесь. Славка — водитель знатный. А кепку можешь себе оставить, хотя лучше бы ты какой панамой обзавелся — уши обгорят. Хотя чего это я? Они у тебя уже обгорели.
Славка помог нам расшвырять какие-то тюки в кузове, и мы полезли внутрь. После бронетранспортера ехать в «Урале» на мягких мешках было, с одной стороны, комфортно, с другой — страшновато. Мои ангелы-хранители — старшины бдили у заднего борта, не выпуская из рук автоматов. Я, как истинный гражданский шпак, развалился поудобнее.
— А я так скажу — стреляли по нам! — заявил вдруг Даликатный. — Конкретно в наш бэтэр.
— Это чего ты так решил, Микола? — удивился Гумар. — Голову напекло?
— А ты подумай, Михась, — погранец прищурился. — Вот ты бы куда стрелял, чтоб наибольший урон принести?
— По бензовозу, ясен хрен!.. А-а-а-а! От, срака! — понял его товарищ. — А если совсем там какой туебень с гранатометом — он бы по танку пальнул, потому что танк — это стра-а-а-ашна! Нахрена ему наш, погранцовый бэтэр, а?
— Вот! — кивнул Микола. — Говорю же — по нам стреляли!
— Так к дехканам этим же не мы пристали? Лупанул бы он по УАЗу — я бы понял…
— А шо у нас такого необычного было, шо мы этому народному мстителю приглянулись? — рассуждал Даликатный.
Вдруг оба пограничника повернулись ко мне.
— Товарищ Белозор, а не тебя ли часом прикокать хотели? — совсем неделикатно спросил Даликатный. — Или ты по жизни такой везучий? Я ни на шо не намекаю, но за полгода тут с нами такой херни не бывало: шоб один гранатометчик и аккурат по нам!
— Меня-а-а-а? — дремоту как рукой сняло. — Это с какого хрена?
— Ну, то нам неведомо. То ты сам думай. Наше дело — тебя в комендатуру доставить. Но — сначала тебя перепутали, потом — из гранатомета пальнули… Если б не Игорёк — нам всем, кто на броне был, мало бы не показалось… Нам, скорее всего, вообще ничего бы не показалось уже.
С везением последний годик у нас действительно серьезные разногласия… По спине у меня поползла холодная струйка пота. Нормально так командировка начинается!
Мазари-Шариф считался городом священным. Он так и назывался — «Священная гробница», если переводить буквально с языка дари, на котором разговаривали афганские таджики. Откуда такое название? От Голубой мечети, храмового комплекса, где по преданию похоронен имам Али. Или Заратустра. Или оба — в разное время. А может — никто не похоронен. Поди разбери, раскопки проводить всё равно никто не даст — и правильно!
Толкотня на улицах тут была жуткая. Изукрашенные какими-то цацками, размалёванные диковинными узорами автобусики и грузовички, лошади, верблюды, ишаки, пешеходы… От огромной военной базы до комендатуры нас вёз УАЗик. Как пояснил Гумар — Мазари-Шариф пользовался особым статусом, тут вроде как военные действия не велись, нападения на советских военнослужащих и военных специалистов были делом исключительным. По крайней мере — о чем-то таком говорили в солдатской и погранцовой среде.
Так это или не так — мне нужно было что-то придумать с головным убором. Заметив на одной из небольших площадей что-то вроде базарчика, я потрогал обгорелые уши и спросил:
— А рубли тут принимают?
Старшины синхронно повернулись ко мне:
— Ты чего удумал?
— Да на башку чего-нибудь купить. Уши сгорели, шея… Ужас!
Гумар и Даликатный с сомнением переглянулись. Водитель же — плотный чернявый сержант, явно — южанин, никого не спрашивая свернул к рынку.
— Там Хасан торгует, у него что хочешь возьми, хороший человек! — сказал он.
Местные, кажется, плевать хотели на остановившийся «УАЗ» и на вышедших на улицу погранцов. Старшины закурили, а я двинул к прилавкам. Хороший человек Хасан действительно торговал одеждой и головными уборами — например, у него на прилавке лежало несколько очень симпатичных шемах, гораздо более известных в моем времени как «палестинка» или «арафатка». У меня была такая — очень удобная на жаре штука. Вроде обычный хлопчатый платок, а и шею замотать, и башку прикрыть, и пот вытереть. Главное, чтоб свои не пристрелили, за душмана приняв…
Торговец заметил мой интерес и принялся расхваливать свой товар, на пальцах показывая цену.
Я как раз полез за деньгами, когда в спину мне ткнулось нечто, а грубый голос принялся шипеть что-то на ухо. Вот гадство! Я, если честно, жутко перепугался. А потому — как учил Лопатин, абсолютно на автомате сотворил что-то вроде пируэта, уходя с траектории выстрела (если в меня тыкали огнестрелом) или удара (если это всё-таки был клинок) и зажал руку с угрожающим мне оружием собственной подмышкой. Бронежилет, подаренный Валеевым, сыграл свою роль — заостренная железка вспорола верхний слой ткани, но вреда мне не принесла. Одновременно с разворотом я врезал агрессору в рожу, со всей белозоровской дури, так, что зубы клацнули, а из горла его раздалось удивленно-раздосадованное бульканье, клинок жалобно зазвенел по камням. Чего только с перепугу не сделаешь! Так и убить можно!
Вой и крик поднялся жуткий! Местные обступили меня и этого головореза и принялись орать друг на друга как умалишенные. Бородач продолжал булькать — я взял его руку на излом, да и зубы у него едва ли остались целыми, и замер он, неестественно изогнувшись, в самой нелепой позе. Гумар и Даликатный мигом оказались рядом, готовясь прикрыть меня в случае чего. Хотя — что бы они смогли сделать, если бы толпа в полсотни мазаришарифовцев… Мазаришарифян? Мазарейцев?
Какая только дичь не лезла в голову в минуты смертельной опасности! Даже не понимая дари от слова совсем, я понимал, что мнения афганцев (таджиков? черт ногу сломит в местном этническом многообразии) разделились. Одни хотели тут же сожрать меня, другие — указывали на то, что не прав тип с клинком. Это ведь была настоящая подстава — грабить или еще чего плохого со мной делать среди бела дня, на виду у шурави с автоматами! Ну, и священное перемирие нарушать — западло, если тут вообще оно существовало, это перемирие, и если местные знали, что такое «западло».
Положение спас патруль одетых в некое подобие военной униформы молодых мужчин — гладко выбритых, с аккуратными стрижками, но каких-то излишне вальяжных и расхлябанных. Впечатление грозных воинов они не производили.
— Царандой! — выдохнул Гумар.
Царандой — это что-то типа местной милиции или полиции. Они мигом вникли в ситуацию — благо, один из стражей порядка неплохо говорил по-русски, наорали на местных, для внушительности подергав затворы акээмов, и освободили из моих лап злодея, чтобы тут же нацепить ему на запястья наручники, и, подгоняя затрещинами, отправиться куда-то по бесконечному лабиринту проулков и улочек. Объяснять они ничего не стали, видимо, записав инцидент в графу исчерпанных.