Помогите восстановить справедливость, наших рыбхозовцев надо наказать! И администрацию рынка, что пускают непроверенную рыбу продавать, и санстанцию, и ветеринарную службу. Спасибо за внимание!»
— Та-а-а-ак! — сказал я и разложил все три письма на столе, рядышком друг с дружкой.
Если письмо было бы одно, то, скорее всего оно пошло бы к черту. Анонимка и анонимка, мало ли у нас жалобщиков? Два письма — из одного и того же района — это уже настораживает. Но если три письма, и всё в пределах прямоугольника из одних и тех же четырех улиц — это о чем-то говорит. Либо у нас завелся очередной дятел, который будет стучать и заваливать редакцию корреспонденцией, либо там реально происходит какая-то муть. Ну, не бывает таких случайностей!
Я поднял трубку телефона, покрутил диск и, дождавшись ответа, сказал:
— Алло! Соломин? Привет! Белозор беспокоит. У вас специалист по почеркам есть? Да тут анонимками завалили, хочу понять — это одна и та же дурная баба писала или разные… Нет, ничего серьезного. Рыба вонючая, соседи наглые, продавцы недобросовестные. Конечно, если что-то вопиющее — сразу к вам! Ну, хорошо, тогда после обеда — к тебе, с бутылкой конфет для эксперта.
Дубровицкий межрайонный отдел судебных экспертиз в лице Прокофия Ивановича Углежогова подтвердил: письма написаны разными людьми. Углежогов спрятал коньяк за пазуху, почесал волосатые уши, поправил очки на мясистом носу и сказал:
— Вы обращайтесь, если что. С вами приятно иметь дело.
Еще бы — бутылку за то, чтобы глазом глянуть на три листика в клеточку. Зато — ответ на мучающий меня вопрос я получил: там действительно что-то происходило. Район магазина «Раиса» в народе звали Резервацией — он с двух сторон был окружен промзонами — Гидролизного и Керамико-трубного заводов, с третьей к нему примыкали малосемейки, целых три в рядок. А с четвертой находились посадки — ряды сосен, которые еще в довоенные времена высадили на месте городской свалки. Сама Резервация представляла собой дивную смесь из построенных при Сталине двухэтажных домов с крохотными квартирками и частного сектора, который состоял из небольших домиков, похожих на узенькие пенальчики. Жители обоих типов строений вели скорее сельский, чем городской образ жизни. Огородики, курятники, сарайчики — вот это вот всё.
Магазин «Раиса» был тут центром мира. Монументальное одноэтажное кирпичное здание, выкрашенное в чудовищный розовый цвет, тяжелая дверь с мощной пружиной, которая захлопывалась так, что одним ударом могла убить человека, высокие ступеньки… Ни одной Раисы среди продавщиц не наблюдалось. Было две Тамары и одна Галина. Все — возрастные дебелые тётки, с одинаковыми химзавивками на выбеленных перекисью водорода волосах. Командовала парадом там таинственная личность по фамилии Железко и с инициалами С.С. По крайней мере, это я прочел на одном из информационных стендов, или как они назывались в это время?
— Почки свиные стоит вымачивать в молоке! Что вы мне рассказываете, Ильинична? Менять молоко нужно каждый час…
— Ой, Николавна, я водой залила, на ночь поставила, утром приготовила — и пальчики оближешь!
— Глупости, вы вроде взрослая женщина, а такую ерунду порете… Вода мочевину не вымывает, будут почки с душком!
— Это вы — с душком, и советы ваши тоже… Молоко переводить, поглядите на нее! — две старушенции, толстая и тонкая, всполошили всю очередь в мясной отдел.
Люди даже успели разделиться на две партии — молочную и водяную, но одна из двух Тамар, щелкнув костяшками на счетах и отсыпав сдачи очередному покупателю, громогласно заявила:
— Почки кончились! Последние продала!
В магазине едва не началось второе восстание Спартака:
— Но как же!
— Мы три часа стоим! Завезли машину мясных продуктов! Где всё?
— Позовите заведующую!
Заведующая пришла сама — на крики разъяренной толпы. Тощая, носатая, со взглядом железной леди, высокая брюнетка с проседью. Вот уж где фамилия подходит ее носителю!
— Хорошо, хорошо, я могу выбросить свиные головы. Я их еще не оформила, но если хотите… — со вздохом, как будто делает большое одолжение.
Народ единодушно проголосовал за свиные головы. Это было лучше, чем ничего. Они еще выбирали — какая пощекастее. И благодарили товарища Железко так, как будто она эти головы сама на огороде вырастила. Та, как будто смилостившись, махнула рукой:
— А, Бог с вами, еще говядину выброшу к вечеру.
Я мысленно ей поаплодировал. Артистка! Манипуляторша! А народ-то как ведется: царь хороший, бояре плохие. Заведующую позвали — так и мясо какое-никакое в продаже появилось. А эти три грации выполняют роль громоотвода, их тут хором ненавидят. Правда, этим теткам как с гуся вода — толстокожие, хрен пробьешь!
Наконец подошла и моя очередь.
— Бутылку минералки, пожалуйста. Скажите, а «Зубровка» в продаже есть? — я специально назвал нечто не слишком популярное, чтобы иметь возможность спрыгнуть.
— «Русская» осталась, — буркнула одна из Тамар. — А вы не местный?
— Дубровицкий, но в вашем магазине бывать не доводилось. Нет, «Русскую» не надо.
— Поня-а-атно, — она поставила на стол бутылку «Ессентуки» и взяла деньги. А потом добавила непонятно: — Ну, может что-то и подвезут.
Я вышел на улицу. Было откровенно зябко: здесь, в Беларуси, минус два или плюс два переносятся хуже, чем минус десять! Пресловутое «каля нуля» и сырость пробирали до костей, заставляли конечности коченеть, а голову — вжиматься в плечи… Подумалось даже, что водка и вправду была бы не лишней, хотя ерунда всё это — на морозе алкоголь только во вред.
Группа товарищей характерного пропащего вида продефилировала мимо меня, явно не имея намерения заходить в тяжелую, как гильотина, дверь магазина. У них была другая цель. Я зацепил кронен-пробку стеклянной поллитровки с газировкой за какую-то выступающую из перил крыльца железяку, стукнул пару раз ладонью и присосался к фонтанирующей из горлышка минералке, одновременно с этим следуя за местными пропойцами.
Они обошли магазин по кругу, и один из адептов зеленого змия со всем уважением постучал в черные ржавые металлические ворота. На меня они не смотрели — товарищи были в томительном ожидании. Я прислонился к пропахшей мазутом опоре ЛЭП и пытался сделать вид, что холодная минералка в такую мерзкую погоду — это то, что доктор прописал.
Наконец ворота, скрипнув, отворились, и в щели между створками показалось лицо второй Тамары.
— Сколько? — спросила она.
— Четыре, — ответил главный пропойца.
— Сегодня — десять, завтра — пятнадцать, потом — двадцать.
— Да не в первый раз, Томка, давай уже, — он протянул ей какую-то тряпичную торбочку.
— Для кого Томка, а для кого Тамара Филипповна!
Она скрылась во дворе, а потом явилась снова — с торбочкой, в которой что-то булькало и звякало.
— Боря, спрос с тебя.
— Так точно! — откликнулся заметно повеселевший Боря.
Ворота захлопнулись, главный пьяница сунул руку в сумку и извлек на свет Божий бутылку, на лакончиной этикетке которой я прочел написанное на латинице «Wodka wyborowa».
— Ну, живём, мужики!
И они пошли, радостно гомоня и не замечая слякоть под ногами, зябкую погоду и начавший падать с неба мелкий снежок вперемешку с моросью. У них в жизни появилась цель!
А у меня вопросов только добавилось.
Глава 2,в которой слишком много экспертов
После принятого решения о переезде в столицу я жил в состоянии временщика. Продолжать ремонт и обустраивать крепость в старом белозоровском доме уже не хотелось, хотя я и надеялся сюда вернуться — спустя время. Потому довольствовался тем, что имел.
Лейка от душа протекала, и своенравные струйки лупили из щелей, пытаясь залить пол. Шторку-то я так и не повесил. В плите не работала духовка, но мастера вызывать было откровенно лень — кто у меня тут пироги печет-то? Печь стояла небеленная, из табуреток целой оставалась одна, но мне было наплевать. Гостей я почти не принимал.
Сковорода с четырьмя яйцами и двумя «пальцем пихаными» колбасками уже шкворчала на медленном огне, турка источала ароматы кофе. «Пальцем пиханые» — я это словосочетание всегда вызывало у меня глумливую усмешку, но стоило признать — натуральный домашний мясной продукт был выше всяких похвал.
Нарезал хлеб и приступил к утренней трапезе. Плотно завтракать — такая привычка сформировалась под давлением внешних обстоятельств. В течение дня поесть удавалось не всегда — «журналиста ноги кормят», как говорил старина Рубан, а фастфудов и готовой еды в привычном изобилии тут не имелось. Были кулинарии и кафетерии, но… В общем — рассчитывать на перекус не приходилось, а потому — вставал пораньше и ел что-нибудь калорийное. Белозоровский организм, кажется, и гвозди мог переварить!
Добираться до редакции на «козлике» было куда как веселее, чем шлепать пешком по слякоти в почти полной темноте до остановки и ждать автобуса на промозглом сыром ветру. И потому я обычно собирал по утрам целую команду из Слободки. Иногда это бабулечки, что торопились в поликлинику или еще какую контору — развлекаться. Иногда — ребята опаздывали в школу и просили подбросить до центра. А сегодня я вез Ивана Кирилловича Ласицу, плотника, прораба, нынче — пенсионера и политического эксперта. Он ехал на очередную шабашку.
— Ну что, пресса, — начал разговор он. — Говорят, Леонид Ильич наш на пенсию просится, а его не пускают. Со здоровьем у него нелады. Говорят, что и против ввода войск в Афганистан он выступал.
Я молча переключил передачу и вел машину дальше.
— Как думаешь, если Брежнев на пенсию уйдет — кто вместо него будет? — продолжал свои провокационные беседы Кириллович. — Я мыслю — Машерова хорошо бы, Союзом руководить. Батька Петр шороху бы навел, всю эту шушеру бы разогнал… Вон, возьми нашу Белорусскую ССР: ни полезных ископаемых, ни моря своего, почва — слёзы одни, или заболоченные, или подзол, на таких почвах разве что травку растить да скотину пасти, однако ж — лучшая республика Союза! Представь, Викторович, как бы он страну на дыбы поднял!