— Понятно всё, понятно… То есть вы раздобыли доказательство, что часть контрабанды всё-таки переправляют в Союз? И те случаи со схронами в автомобилях — не единичные? Ладно, ладно, верю… Будем работать. Теперь поясните — вы такой храбрый потому, что имеете толковую версию и план действий? И что за дуболома вы притащили в мой кабинет?
— Я не дуболом, — сказал я. — Я — Гера Белозор, журналист.
— Журнали-и-и-ист? — глаза хозяина кабинета стремительно принялись вылезать из орбит.
— Спецкор «Комсомольской правды», командирован из минского корпункта, — продолжил я с расслабленным видом.
— Герилович! Какого!! Ху… — вопль генерала был подобен рёву раненого лося.
— Спокойно, Виктор Палыч! Это наш, советский Гаврила! То есть — Гера. Он и есть моя версия! Сейчас я вам всё изложу, а потом вы сами решите, куда нас — на Колыму там, или, например, на вручение госнаграды.
— Хера тебе, а не награды, Казимир, чтоб тебя, Стефанович! Вон и так скоро в чинах меня догонишь… — несмотря на показной гнев и грубость, было видно, что Герилович этому дородному мужику в погонах очень нравится.
Генерал сел в кресло, достал из ящика стола пачку сигарет, потянул бумажный цилиндрик и сунул его в рот:
— Излагай, — он ловко чиркнул спичкой и затянулся. — Послушаю, из уважения к твоим прежним успехам.
— Излагаю, — не стал устраивать сцену Герилович. — Итак, одного молодого спецкора, который в бытность свою сотрудником районки прославился своими журналистскими расследованиями, отправляют в командировку в Афганистан. Темы расследований: браконьерство и контрабанда его результатов, организация производства и реализация алкогольной продукции, коррупция и мошенничество в кладбищенском деле, поимка серийного убийцы — маньяка… И вот теперь, в тот самый момент, когда ваш покорный слуга шарится по горам в поисках караванов с лазуритом, этот самый журналист оказывается вместо Ташкента в Термезе…
— А Термез по-вашему…
— Важнейший перевалочный пункт. Как сказали бы за океаном — хаб! И первое, что делает журналист в Термезе — это наведывается в особый отдел, к Валееву. А еще — идет в столовую, кушает там, смотрит, слушает и вообще ведет себя на аэродроме вполне расслабленно. Потом ему в сопровождающие дают небезызвестных вам товарищей из Московского погранотряда — старшин Гумара и Даликатного. Напомнить их послужной список? И вот, три богатыря едут с колонной во-о-от по этой дороге, — полковник потянулся и ткнул пальцем в извилистую линию на карте, которая обозначала трассу Термез — Мазари-Шариф. — И тут можно начинать загибать пальцы: нашего Белозора атакуют в первый раз. Совершенно по-идиотски: подставили какого-то фанатика или отчаявшегося из местных, указали ему БТР — он пальнул, и был изрешечен пулями.
— Думаете — журналиста нашего пугали? Хотели, чтобы он вернулся обратно?
— Или по приезду в Кабул сидел в четырех стенах и переписывал пропагандистские методички, боясь нос на улицу высунуть, — кивнул Герилович. — А получилось бы прикончить — и то не беда. Одним бэтэром больше, одним меньше… Там такая логика, кажется. Но — покушение, так или иначе, не удалось. И Белозора привозят в Мазари-Шариф, где он начинает шариться на местных рынках, присматривать товар, покупать всякую чушь…
— Шемаху я купил, а не чушь! У меня уши обгорели! — вставился я, постепенно начиная понимать, куда клонит Герилович.
— Уши… Тихо, дальше слушай! Потом Белозор — то есть ты — сразу же прешься прощупывать Пятницкого…
— А Пятницкий это… — я снова потерял суть.
— Ну, комендант! Жирная жадная проститутка. Я б его лично расстрелял, да руки пока что коротки, но с твоей везучестью мы их всех к ногтю прижмем! Они к тебе тянутся, как мухи на мёд!
— Мухи слетаются на другую субстанцию, — критически глядя на меня, проговорил Виктор Палыч. — Понятия не имею, с чего бы этим так испугаться…
— А вы подшивочку «Комсомолки» поднимите, почитайте… Много вы знаете журналистов из районок, кто публикуется в «Комсомольской правде» и ведомственном журнале МВД? И многим ли на республиканском уровне разрешается потрошить директоров предприятий, кошмарить райкомы и обкомы?
— Во-о-от как? То есть эти могли подумать, что те послали вашего Белозора потыкать палкой в улей?
Герилович довольно хмыкнул:
— А вы уверены, что этого на самом деле не произошло? У него в кармане бумажечка, на которой написаны контакты некоего Казимира Стефановича Гэ, между прочим.
— А кто написал?
— А вот это увольте, Виктор Палыч. Этого я вам не скажу. А скажу, что Белозор вместе с Кандауровым вытащили меня и ребят из кабульской роты, когда мы прижучили этих камненошей, а душманы прижучили нас! Что должны были подумать эти, когда мы вместе прибыли в рембат?
— У них что — и в рембате кто-то есть?
— Ну, кто-то же пакует камешки из Панджшера в схроны в технике? А Кундуз для этого место весьма удобное, а? Кто-то же запихал змеюку Белозору в кровать? Видите, какой у нас хороший живец получается — его можно протащить по всему Афгану, и всякая дрянь повылезает наружу. Очень удобно!
— Хе-е-е хе! — генерал развеселился. Ему явно понравилась такая мысль. — Звезда белорусской журналистики? Мастер остросюжетных репортажей и спец по расследованиям? Мы еще и растрепать о нем можем, погромче, а? Как лучше это сделать?
— Интервью с Кармалем, Наджибуллой, Тухариновым, Громовым, Рябченко, выезды с вашими и витебскими ребятами за пределы города в «зеленку», репортаж с места боев, прогулки по Кабулу, беседы с местными жителями и советскими специалистами… — начал сыпать предложениями я. — Мне рубрику в «Комсомолке» дали, если не будете чинить препятствий — я сам о себе растреплю.
— Это откуда ты такой наглый взялся? — удивился Виктор Палыч. — А главное — такой осведомленный! Ты посмотри на него, полковник! Он же эта, как его… Акула пера! Его тут едва не прикончили три раза подряд, а он за сенсациями гонится! Тебе бы это, на Би-Би-Си работать! Рвач!
Меня порядком бесила такая манера разговора, но виду я не подавал: рассматривал бюст великого и ужасного чекиста. У него на носу сидела вялая, толстая муха и потирала лапки. Задние.
— А давайте дадим ему награду! — сказал вдруг Герилович. — Например — медаль «За отвагу». Вот это будет номер!
— «За отвагу» в Отечественную давали санитару, который 15 человек вынес, — строго проговорил генерал. — Вместе с оружием.
— А этот — цельного полковника спас! И пацаны наши каждый пятерых стоит! — не сдавался Герилович.
Далась ему эта медаль!
— Кандаурова — того наградим. И пилота, который горящий вертолет посадил — тоже. А этого шпака — ну уж нет! Что мне ему — знак почетного донора выписать? Или медаль «За спасение утопающих»?
— Ну, хоть благодарность там, и письмо в редакцию «Комсомолки», мол какой у вас замечательный спецкор, и всё такое прочее… Но я бы представление на «За отвагу» всё равно сделал. Если б вы видели, как там хреначили, и как он пацанов тащил! Три осколка из броника вытянул потом, я сам видел!
— Благодарность, говоришь? — проигнорировал последний пассаж Гериловича генерал. — Вот это можно, почему нет? Приурочим к награждению вертолетчиков. Перед строем, всё красиво… Так, давай, определи его на постой — через пресс-атташе, или не знаю… А потом начнем прорабатывать детали.
— Минуточку, — сказал я. — У меня есть условия.
— Ого! — Виктор Палыч удивлялся всякий раз, как я подавал голос. Кажется, попытайся начать с ним беседу тумбочка — реакция была бы такой же. — У тебя еще и условия? С кем еще попросишь интервью?
— С Ахмад-шахом Масудом, — я думал, что это шутка.
— Ты охерел? — воззрились на меня оба сразу.
Шутка не удалась.
— Мне нужно, чтобы мои материалы для газеты вычитывали и одобряли сразу. Хотелось бы адекватного сотрудничества, конструктивной цензуры. Я понимаю, что без нее никак — не в бирюльки играем. А я в военной специфике ни в зуб ногой, если кто-то будет одергивать — это пойдет только на пользу. Но крючкотворство и маразм — этого я и в районке своей накушался. Хотите играть в свои игры — играйте, делайте свою работу. А я буду делать свою. Разрешение на материалы с полей у меня есть, Родина должна знать своих героев — это решение приняли и на республиканском, и на союзном уровне. Теперь нужно, чтобы не чинили препон здесь…
Вот этот самый «вездеход» мне своей волей сделал Машеров. Всё-таки он был кандидатом в члены Политбюро — а это в нынешних реалиях самый-самый верх. За одну ступеньку до небес. Как ему удалось уговорить кремлевских старцев приоткрыть завесу тайны над деятельностью Ограниченного контингента советских войск в Демократической Республике Афганистан — понятия не имею, но — даже учитывая известные ограничения — это был огромный прорыв, невозможный в моей родной реальности.
— Черт с тобой, золотая рыбка, — сказал Гериловичу Виктор Павлович, просмотрев мои бумаги. — Плыви себе нахрен. И акулку пера эту с собой забери. Сам буду его материалы просматривать.
Понимание, насколько сильно я попал, и во что всё это может вылиться, пришло несколько позже — когда мы шли, вдыхая прохладный ночной воздух, по району типичных «хрущовок». Местные жители — советские специалисты, афганцы из госслужащих и все остальные почему-то называли эту часть Кабула то Старый, то Новый район — по-разному. Может быть, раньше тут был один микрорайон, а потом пристроили еще один? Черт его знает.
— Это где это мы были, Казимир Стефанович? Что за дом такой, погружен во мрак?..
— «…на семи лихих, продувных ветрах!» — подпел Герилович. — Он и есть, Гера, он и есть. Представительство конторы с аббревиатурой из трех букв. Думаю, ты и сам понял.
Это было странно. Кажется, ведомство Гериловича и эта самая «контора из трех букв» не особо ладили, но что я знаю о местных раскладах? Вообще, я старался об этом не думать — но периодически накатывало. По-хорошему — один щелчок пальцев, и отправляется Гера Белозор деревья валить куда-нибудь в Надым. Или в Надыме — тундра и нет деревьев? В любом случае — Надым может и раем показаться, если какой-нибудь секретный энтузиаст решит взяться за меня всерьез… Надеюсь — не решит. Да и Сазонкин вроде как говорил, что прикроет меня, если я сильно наглеть не буду. Но что значит «сильно» в моей ситуации?