У одного из подъездов дежурил афганский сарбоз с автоматом наперевес: наверное, там жил какой-то важный местный чиновник. Тут была вода, газ в баллонах, электричество — не очень-то это отличалось от того же Термеза. Но впечатление было обманчивым — в паре километров отсюда, на склонах гор ютились убогие глинобитные хижины, где и воды-то нет, не говоря уже о центральной канализации и линиях электропередач!
Каждое утро профессиональные водоносы наполняли свои огромные кожаные бурдюки внизу, на водопроводах центральных улиц, и пёрли на своих спинах наверх пешком, чтобы продать за какие-то гроши таким же нищим людям, как и они сами. Десять афгани за бурдюк — этого едва хватало на ужин… И так жила большая часть Кабула, да что там — большая часть всей страны!
— К пресс-атташе я тебя сегодня не поведу. Пойдем есть и спать, — заявил Герилович. — Так что особенно не разгоняйся — мы уже почти добрались. Тут у девочек в двушке комната свободная…
— У девочек? — напрягся я.
— Ну, русистки. Как правильно? В общем — преподаватели русского языка. Хорошие девочки. Бывалые. Сомали прошли, например, — он решительно шагнул в подъезд и принялся подниматься по лестнице.
— Ах, Сомали-и-и-и… — сделал вид я, что понял. — Слушай, а мы вот так шатаемся — комендантского часа разве нет?
— Есть. Но не для нас.
Он помахал рукой военному патрулю — солдаты были то ли узбеками, то ли туркменами. Военнослужащие козырнули, но как-то вяло. Откуда тут его все знают? Он что — пресловутый «русский Рэмбо»?
Дверь была типично наша, советская. Даже матерное слово, выцарапанное скромненько, в левом верхнем углу имелось. «Ирка из 17 кв — бл. дь». Ну, куда ж без этого! Страсти кипят!
По серым бетонным ступеням мы поднимались наверх — конечно, в 17 квартиру. Металлические цифры крепились позолоченными гвоздиками к обитой дерматином двери — как будто и не в Афгане вовсе. Герилович по-хозяйски сунул руку за дверной косяк, извлек оттуда ключ и сунул его в замочную скважину.
— Может, постучать нужно? — спросил я.
— Ай, успокойся, — отмахнулся полковник. — Они нормальные. Да и спят, наверное, чего будить?
Нормальные? Ну, не знаю…
В прихожей стало понятно — не спят! Негромкие голоса раздавались с кухни, оттуда в коридор проникал желтый электрический свет и запахи свежей выпечки. Кажется — ванильной.
— Хозяйки, встречайте гостей! — Казимир Стефанович абсолютно не стеснялся.
— Казя? — голоса были молодыми и очень удивленными. — Это ты?
С кухни выбежали две женщины в одинаковых домашних халатах — желтеньких, в белый горошек. Что про них можно было сказать? Симпатичные, подтянутые, без возраста — они вполне могли бы сыграть у Верховена в «Звездном десанте», очень органично бы смотрелись.
— Ирочка, ВерОника — я привел вам Белозора, — полковник по очереди поцеловал ручку каждой из них, произнеся имя рыжей кудрявой «русистки» с ударением на второй слог. — Это тот Белозор, который штаны придумал.
— Ого-о-о-о! — Ирочка — стриженная под каре блондинка, про которую на двери понаписывали всякого, даже книксен сделала. — И маньяка он ловил? Вот оно как бывает — обещали к нам в Москву на семинар его затащить, а тут в Кабуле встретились…
— Так, даражэнькия вы мои… — хлопнул в ладоши Герилович. — Помните, как в сказке — напоить, накормить, в баньке попарить — а потом уже и…
— И спать уложить? — уточнила неугомонная Ира, стреляя на нас глазами.
— И разговоры разговаривать! — погрозил пальцем Казимир Стефанович, внезапно оказавшийся Казей.
— Мы с гостинцами! — опомнился я.
Тушенка, сгущенка, вяленая рыба, черный хлеб — совсем сухой, но тут его ценили в любом виде, сушеные яблоки и груши… Я был подготовленным парнем, мне вроде как разъяснили, что будут рады видеть специалисты, скучающие по дому. Еще в тему была бы селедка и сало, но если б я тащил всё это из Минска в Кабул, то привёз бы, скорее всего, ростки новой, зарождающейся цивилизации, а не вожделенные гостинцы из Союза.
— Ой, какие вы молодцы, мальчики! — тут же расцвели «русистки». — Идите в комнату, потом — помыться вам с дороги, наверное, надо. А мы пока на стол сообразим!
В комнате имелись две фанерные кровати, шкаф, стол, тумбочки, вентилятор, занавески, какая-то картина на стене…
— Еще бы печатную машинку — и совсем хорошо было бы! — проговорил я.
— Печатную машинку? — удивился Герилович. — На кой черт тебе… А-а-а-а! Так ты думаешь здесь обосноваться? Тебе кто больше понравился — Ирка или ВерОника?
— Тася, — ответил я. — Мне больше Тася понравилась.
— Какая еще Тася? — Казя склонил голову набок, как птица.
Я полез за кошельком и достал оттуда фотокарточку.
— Вот эта.
— Ого! Вот это царевна так царевна! Одобряю! Жена?
— Невеста.
— То есть ВерОнике ничего сегодня не светит? Видал, как она на тебя смотрела?
Мне казалось, что смотрела на меня как раз-таки Ирина. Ну, да и черт с ними обоими.
— Определенно — ВерОнике ничего не светит. Я намереваюсь со всей страстью и пылом выспаться на этой замечательной кровати, — заявил я.
— Хозяин — барин! — широко улыбнулся Герилович. — Надеюсь, спишь ты крепко! Потому что у меня совсем другие планы…
Плевать мне было на его другие планы. Спал я как убитый, даже Каневский ночью не приходил, за что я ему был особенно благодарен.
Глава 15,в которой Каневский всё-таки приходит
— Такие видеокассеты — формата VHS — были большой редкостью в Союзе начала восьмидесятых годов, — Каневский ходил взад и вперед по душному коридору, мешая мне дремать на стуле под кабинетом пресс-атташе советского посольства, и размахивал в воздухе черной пластмассовой видеокассетой. — А тем более редкой была запись, которую можно было просмотреть, используя дефицитный импортный видеомагнитофон — например, «Филипс». Или советский — «Электроника ВМ-12», но это только после 1982 года. Как известно, секса в СССР не было, и порнография отсутствовала как явление…
— Господи, Леонид Семёнович… Ну, причем тут порнография? И вообще — Афганистан не ваша епархия. Дайте поспать, ради всего святого!
— Неискушенные юные шурави из частей, размещенный в Кабуле, нередко приобретали кассеты с «клубничкой» у местных торговцев во время поездок в город, — не унимался Каневский, вглядываясь сурово мне прямо в лицо. — Точно так же поступил младший сержант Прохоров, уроженец города Владимир. Лавочник-нуристанец продал ему фильм, произведенный в Федеративной республике Германия, и обещал незабываемые минуты у экрана. Сторонник исмаилитских фанатиков знал, о чем говорил — внутри кассеты было спрятано взрывное устройство…
— Герман Викторович? Белозор? — меня потрясли за плечо.
— А? Что?! — вот ведь дурацкая белозоровская привычка — засыпать где ни попадя!
— В кабинет приглашают… — молодой человек в выглаженной рубашке смотрел на меня с пониманием.
Я встал, вытер рот ладонью, пригладил волосы, размял шею и виновато развел руками:
— Вы уж извините, разморило что-то…
— Да нормально всё, проходите — вас ждут.
Учитывая «вездеход» от Машерова и «одобрямсы» от местного Самого Главного Представителя конторы глубокого бурения, встреча с пресс-атташе была простой формальностью. И он это понимал, и я это понимал, а поэтому — мы побеседовали о творческих планах, вариантах приобретения в долгосрочную аренду печатной машинки и организации регулярной телефонной связи с редакцией «Комсомолки» — других вариантов оперативной передачи текстов на расстояние, кроме как надиктовать в трубку, не предвиделось. Может, у кого-то был доступ к телетайпу или еще каким местным технологиям — однако мне такое не полагалось. Мы выпили почти литр холодного «Боржоми», обсудили здешние слухи и байки и пообещали держать друг друга в курсе дел насущных.
— Прежде чем ввязаться в очередную авантюру — просто зайдите, позвоните, пришлите записку. Останавливать я вас не собираюсь, наслышан — гиблое это дело… — сказал этот приятный во всех отношениях человек. — Тем более — цензоров у вас хватает. Вы сейчас куда? К витебским десантникам? Давайте, я позвоню шоферу — он подвезет!
В общем, если бы не Каневский и не утренняя настырность Гериловича, который чуть ли не за ногу стащил меня с кровати — день можно было бы считать удачно начавшимся.
— А я за Кармаля! — заявил Мустафа, водитель совершенно невероятного транспортного средства. — Как Кармаль пришел — моего дядю отпустили из тюрьмы. Брата отпустили из тюрьмы. Дети в школу к шурави ходят. Может, сын инженер-саибом станет. Я работу у шурави получил. Кто воюет с шурави — тот дурак! Солдаты придут и уйдут, а то, что построили — останется нам, народу Афганистана!
Его русский был неплох, и он кривил душой — к «шурави» Мустафа устроился работать далеко не вчера, а несколько лет назад, и потому так навострился трепаться по-нашему. Советские специалисты учили и строили в ДРА гораздо раньше, чем численность советских войск в стране была резко увеличена в декабре-январе… «Шурави» плотно осваивали Афганистан с пятидесятых годов, если быть точным. Гидроэлектростанции, заводы, больницы — чего только ни появилось здесь благодаря интернациональной помощи… По-хорошему, вести отсчет интервенции — или, если угодно, вмешательству СССР в дела Афганистана именно с зимы 1979–1980 годов было некорректно, но кого это будет интересовать в будущем? Тем более — вмешательство это, изначально мирное, с применением «мягкой» силы, в моем будущем постепенно превратилось в… В то, во что оно тут пока еще не превратилось.
— Я вот чего понять не могу, — продолжал вещать Мустафа, крутя, как сумасшедший, руль своего пепелаца. — Так это почему если со-ци-а-лизм, то обязательно — против Всевышнего? Вот это совсем плохо, понимаешь? Не примет у нас народ такого со-ци-а-лиз-ма, хоть пятьсот школ построй. Не та у нас страна.
Я понимал. У нас ведь тоже раньше была «не та страна». Шестьдесят лет назад. Так что ничего путного ответить я ему не мог, поскольку был с ним в целом солидарен. Этот афганец крепко ухватил загорелыми