— А может, не надо — на дыбы? Уж сколько раз ее, бедную, на дыбы поднимали, — не удержался я. — Может, лучше рысью, пускай даже галопом — но на дыбы не стоит…
— А у нас по-другому не получится, — отмахнулся Ласица. — Слушай, я туалетную бумагу не мог две недели купить, приходилось «Пионерской правдой» подтираться, сказать неловко! У нас что, леса не хватает, или макулатуры мало сдаем? Кой хрен бумаги жопной нет? Всё это жулье и вредители, всех их нужно к стенке через одного. Или на Колыму!
Я только головой покачал. «К стенке через одного» — это, конечно, сурово.
— Хорошо хоть не «Маяком» подтираетесь, и на том спасибо, — с моей стороны не могло не прозвучать этого комментария.
— Не, как можно? «Маяк» — любимая газета дубровчан. Я им печку растапливаю.
Тут Кириллович вдруг сменил тему:
— А что думаешь по поводу Афганистана? Нужно было туда влезать?
— А я ничего по этому поводу не думаю. Но раз влезли…
— То вылезать поскорее надо, верно? Пацаны наши уже гибнуть начали… У меня племянник в Витебской десантной дивизии служит. Там настоящий дурдом.
— «Где один раз поднят был наш флаг — там он более опускаться не должен», — процитировал близко к тексту я.
— Это кто сказал? — заинтересовался Ласица. — Сталин?
— Романов.
— Какой — ленинградский? Григорий Васильевич?
— Нет, Николай Павлович. Ну, вы подумайте, как это выглядит — вошли войска, начали, можно сказать, советскую власть строить, подняли, как ты говоришь, страну на дыбы — а потом ушли? Побарагозили и сбежали? Предали всех, кто начал новую жизнь, доверился нам? Их же моджахеды растерзают! Понимаешь? — завелся я, конечно, зря.
Наверное, будь там кто-то из моих близких, я рассуждал бы совсем по-другому. Оно всегда так получается, когда дела глобальные становятся личными.
Ещё и едва не спалился, моджахедами афганских непримиримых вроде как ещё никто и не звал… Но моему собеседнику, кажется, на такие нюансы было плевать, он меня почти не слушал.
— А пацаны наши гибнуть за них должны? — настаивал Ласица.
— Так дерьмо уже случилось, уже вляпались по самое междудушье… Может и не стоило этого делать, или стоило — я не знаю, я в среднеазиатской каше не особенно разбираюсь, Кириллович. И в высокой политике — тоже. Восток вообще — дело тонкое. Но точно скажу — нужно сделать так, чтобы это всё было не зря…
— А чего там в тех песках и горах такого, ну?.. Дикий народ, сплошная пустыня. На кой хрен они нам сдались?
Я не стал ему рассказывать про залежи в этих самых песках и горах колоссальных объемов нефти, газа, угля, меди, серебра, золота, кобальта, серы, свинца, цинка, редкоземельных элементов, железной руды, соли, драгоценных и полудрагоценных камней. И, конечно, лития. И какое значение литий будет иметь для мировой экономики лет через сорок… Просто заткнулся и ехал дальше.
— Вам куда, Кириллович?
— А вот возле аптеки выброси меня… Ну, бывай, Гера. Увидимся!
Зря он напомнил про Афганистан. Я был готов головой о стенку биться от осознания собственного бессилия. Тоже мне — попаданец-прогрессор. Чего я успел? Что сделал? Котельные лигнином топят… Дом отдыха строят. Штаны «белозорами» в честь меня назвали. «Белозоровы штаны во все стороны равны», нахрен. Смешно! Попасть в прошлое и не попытаться изменить историю — это какая-то дичь, если честно. Я пытаюсь — но выходит пока не очень. Хреновый из меня прогибатель изменчивого мира получается…
В редакцию я входил в самом мрачном настроении. Чертов Кириллович!
На столе меня ждали три конверта с проклятыми анонимками, у дверей кухни — Анатольич с кружкой кофе в руках.
— Утро красит нежным светом лица заспанных прохожих, — сказал Сивоконь и ухмыльнулся.
— А меня не красит утро, я красивая попозже, — откликнулся я.
— Гы-гы-гы… Признавайся Гера, чего такой кислый?
— Да вот… — указал я на анонимки. — Нам пишут.
— Давай называть вещи своими именами: херню полную пишут? Без ста грамм не разберешься?
И вдруг меня осенило:
— Точно! Вот кто мне ответит на вопрос! Анатольич, ты знаешь, что за зверь такой — «Водка выборова»? Вроде как польская, может чехословацкая…
— А как же, а как же! Польская. Очень приличный напиток! А что?
— Да вроде как в «Раису» завезли… И что-то я в сомнениях. Продают вроде как из-под полы…
— И что ты предлагаешь? Проехать попробовать?
— А что — ты эксперт?
— Хо-хо! Это называется «сомелье»! Я тебе говорил, что в Германии служил?
— Ну да.
— Пили — монотонно! И «выборову» эту — тоже… Вкус я запомнил на всю жизнь, поверь мне!
— Тогда после работы едем пробовать?
— А то!
Вот так вот. И никакие эксперты не нужны. У нас свои имеются.
День прошел бодро. Для начала я позвонил в санстанцию и дурил им голову, уточняя момент с химикатами. Оказалось — пробы воды на рыбхозе всё-таки берут, никаких химикатов в прудах нет, по крайней мере тех, какие у нас определяются на местном уровне.
— Но если есть такая необходимость — наши эксперты могут завтра съездить и еще раз взять. Дурная работа, товарищ Белозор, но если для публикации нужно, и вы нас добрым словом вспомните — пожалуй, что и съездим, сказал мне главный санитарный врач района с великолепной фамилией Поднебесный. — Но в наших карпах никаких опасных для организма веществ нет. Иногда бывают глисты, да. И яйцеглист. Иногда что-то в пруды сливают несознательные работники предприятий. Потому мы и берем пробы. Но уже долгое время такого не фиксировали. А так — рыбу нужно подвергать тщательной термической обработке, жарить или варить. А вялить не стоит… И сырую употреблять — тоже.
— А таранка?
— Хотите ботулизм? — голос Поднебесного прозвучал даже радостно. — Тогда кушайте!
— Нет, спасибо, как-нибудь без ботулизма обойдусь… Удовольствие это, кажется, ниже среднего.
— Вот и я так думаю, вот и я так думаю, — расстались мы вполне довольные друг другом, и я решил, что с этим Поднебесным можно иметь дело.
Потом звонил в ветстанцию. Они сначала послали меня прямиком в жопу — грубым мужским голосом, а потом какая-то милая девушка взяла трубку и сказала:
— Меня зовут Элла, Элла Громова, я практикантка… Из ветеринарного техникума. Если у вас есть транспорт — мы могли бы проехать на рыбхоз, выловить карпа — и я его обследую на предмет отравления химикатами. Ну, я постараюсь, но как получится — не знаю… Но это будут неофициальные результаты, просто, ну, из любопытства. Я пока не эксперт!
Ну, хоть она — не эксперт! А то было бы слишком много экспертов на одного Белозора… Грубый мужской голос уточнил у любопытной практикантки Эллочки ситуацию со слишком большим количеством свободного времени и выдвинул несколько предложений занять это самое время, чем товарища Громову сильно обескуражил.
— Транспорт будет, — сказал я. — Когда за вами заехать?
— Давайте завтра, часиков в десять, да, Яков Абрамович? — она там видимо уточняла у кого-то. — Ой, я забыла про птицефабрику, да… Давайте тогда в двенадцать, можете в двенадцать?
— Сможем.
Эта телефонная дипломатия порядком утомляла. Но нужно было продолжать — еще не решился вопрос с неким Владимиром Лисовым, который науськивает на людей индюков. А потому я позвонил в ЖЭК «Восточный».
Дозвониться удалось напрямую вежливой и доброжелательной Захожей. Эта начальник ЖЭКа мне запомнилась с самой хорошей стороны, и теперь только подтвердила первое впечатление.
— Да-да, конечно, я вас прекрасно помню, Гера, — сказала она приятным голосом. — Давайте мы с вами вместе туда съездим и разберемся, в чем дело. Хорошо, что эту анонимку вам прислали, а не в горком партии… Часика в четыре вас устроит? Ну, подходите к ЖЭКу, оттуда отправимся. Вы, я и водитель.
— Большое вам спасибо, товарищ Захожая! — искренне сказал я. — С вами приятно иметь дело, вы просто лучший начальник ЖЭКа в городе!
— Меня Ольга Николаевна зовут. Оля, — смутилась на той стороне трубки женщина. — В общем, ждем в четыре часа.
Я как раз собирался сбежать на обед на полчаса раньше положенного, когда меня выловила Светлова. Она зашла в мой кабинет и спросила:
— Гера, а над чем вы работаете?
Пришлось рассказать ей про анонимки.
— Послушайте, это какой-то ужас! — заохала она. — Мы теперь и с дохлой рыбой должны разбираться? И с пьяницами? Почему они не пишут в исполком, в райком, в ОБХСС в конце концов! Гера, я хотела вам поручить литературную страничку…
Меня передернуло.
— Татьяна Ивановна, помилуйте! Чем наши литераторы — лучше уж дохлая рыба… Я, если всё выгорит, из этих трех писем такое журналистское расследование сделаю — просто ужас какое!
— Да-а-а? Думаете, эти три случая как-то связаны?
— Вот планирую сегодня-завтра выяснить.
Я видел, что она сама не хотела заниматься «литературкой», а Светловой я был многим обязан, и потому предложил:
— Если ждет до послезавтра — то я в принципе могу… Только без поэзии, очень прошу.
— Гера, тут у меня для вас плохие новости… Там сплошная поэзия. Можете, конечно, взять рассказик у Патронкина и еще что-нибудь, чтобы хотя бы строчек двести пятьдесят закрыть, но сами понимаете, — и тут же постаралась подсластить пилюлю: — Но если сделаете в субботний номер, то я вас на следующей неделе отправлю в Мозырь, на семинар. Отдохнете…
— А там кормят? — сделал стойку я. — Если удастся набить брюхо — то я за!
Светлова рассмеялась:
— Кормят! Обещали кофе утром и фуршет. Гера, я всегда удивлялась: почему вы стараетесь сделать из себя гораздо большего мужлана и варвара, чем есть на самом деле? Зачем вам это?
— Татьяна Ивановна, я однажды прочитал такую великую мудрость: если ваши брюки будут заправлены в носки разного цвета, от вас не будут ожидать слишком многого. Я предпочитаю приятно удивлять, а не разочаровывать при дальнейшем общении.
— Но мы с вами ведь достаточно давно знакомы!