Привычно улыбнувшись клиентке и дождавшись ответной улыбки, Максим непринуждённо получил чаевые и проводил женщину до выхода из ресторана. Работа из ненавистной стала привычной, поиск других вариантов всё время откладывался.
Процент от выручки вместе с чаевыми складывался в весьма недурственные суммы. Максим порой за день зарабатывал больше, чем шахтёр за неделю. Денег хватает на пристойную квартиру, качественную одежду, спорт и досуг, да и счёт в банке регулярно пополнялся.
Пару раз доставались и приятные нежданчики. Фрау Беккер, богатая старуха, упомянула официантов в своём завещании. Не самые большие суммы на фоне огромного состояния, но сам факт! Ирма Гершензон, случайная любовница, оказалась очень щедрой. Подаренный на прощанье перстень ювелир оценил почти в тысячу марок.
Тогда бандит долго матерился, но возвращать подарок не стал. Вопреки распространённым мифам, сидельцы не стесняются принимать подарки у женщин, да и на содержание идут легко. Не все… но и чем-то постыдным это не считается.
Дома Максим считал это слегка зазорным, стараясь не думать о том, что во время отсидки его содержали мать с сестрой, да и Варенька едва ли не половину зарплаты посылала на зону. Это другое!
Здесь попаданец насмотрелся на господ офицеров – тех самых рыцарей чести по мнению адептов монархизма из двадцать первого века. Честь бывших ничуть не мешала им садится на шеи более обеспеченных товарищей и не замечать, как жёны и дочери выходят на панель.
А уж выгодная женитьба во все времена не считалась в дворянской среде чем-то предосудительным! Шансов выйти замуж у красивой бесприданницы много меньше, чем у девушки с состояньицем. Пусть даже к оному прилагалась не вполне белоснежная репутация.
На этом фоне бандит смотрелся вполне нормально, не замечая того, как постепенно размываются границы нормы.
– Что за шум? – Поинтересовался Максим прохожего.
– Тельмановцы, – ответил пожилой белогвардеец, каменея лицом, – коммуняки местные, суки…
Стоя вместе с бывшим чиновником военного ведомства на тротуаре, Максим смотря на идущих мимо немцев под красным флагом.
Шепот несется по миру[92]
Рабочий, его ты не слышишь?
Зовут на войну командиры.
Рабочий, ты это не слышишь?
Зовет тебя в бой оружейный магнат,
Он прибыли новой будет так рад!
Весь мир призывает магнат на войну,
Стремясь уничтожить Советов Страну!
Рабочий! Крестьянин! Вооружайся!
Оружие в руки бери!
Встреться без страха с фашистской напастью!
Череп зверью проломи!
Бери под контроль ты дома и заводы!
Свергнут пусть будет проклятый кумир!
А на руинах во славу народа
Строй новый социалистический мир!
Вагоны идут ночь за ночью
В Польшу везя пулеметы,
Винтовками вооружая
Китайцев свирепые роты,
Снаряды даруя чехословакам,
Румынам даруя гранаты,
Желая насильем, войною и страхом
Расправиться с красным солдатом!
Рабочий! Крестьянин! Вооружайся!
Оружие в руки бери!
Встреться без страха с фашистской напастью!
Череп зверью проломи!
Бери под контроль ты дома и заводы!
Свергнут пусть будет проклятый кумир!
А на руинах во славу народа
Строй новый социалистический мир!
Рабочий! Не слушай кумира,
Что славит арийскую расу!
Мечтают властители мира
С рабочим расправиться классом!
Хотят они антисоветским походом
Покончить с свободой, борьбой и народом!
Ведут этот бой не евреи и арий!
Война эта против тебя, пролетарий!
Рабочий! Крестьянин! Вооружайся!
Оружие в руки бери!
Встреться без страха с фашистской напастью!
Череп зверью проломи!
Бери под контроль ты дома и заводы!
Свергнут пусть будет проклятый кумир!
А на руинах во славу народа
Строй новый социалистический мир!
Колонна пела не слишком стройно, но дружно. Лица одухотворённые – видно, что люди идут ради идеалов. По телу бандита пробежал озноб.
– Какая же я сука, – тихо сказал себе под нос Максим, – здесь немцы… Немцы, бля! Пытаются изменить мир к лучшему, а я официантом… Зная, что впереди война.
Он стоял на тротуаре и смотрел на идущих мимо левых, кусая губу. Отчаянно хотелось встать с ними в строй… Не потому, что он коммунист, вот уж нет! Обозначить позицию, стать на правильную сторону. За своих, пусть даже здесь и сейчас это немцы.
Глава 21
Знакомства в студенческой среде завести несложно, достаточно посещать время от времени излюбленные молодёжью места и быть достаточно открытым к новым людям в твоём окружении.
К концу зимы тысяча девятьсот двадцать восьмого года количество приятелей на всех факультетах Нью-Йоркского университета перевалило у меня за сотню, и это если считать только тех, с кем вместе пил, гулял и куролесил по-всякому. Появились знакомцы и среди профессуры, служащих университета.
Можно сказать, что поступление обеспечено, как и самый тёплый приём в одном из студенческих братств. Но возникла неожиданная проблема выбора.
Отучившись два года на искусствоведа и посещая также лекции по социологии и психологии, думал и в двадцатом веке пойти по привычным рельсам. Послезнания позволяли не только достаточно легко ухватить здешнюю программу, но и войти в дальнейшем в элиту гуманитариев.
Взять хотя бы психологию, которая сейчас переживает времена даже не расцвета, а скорее зарождения. Только-только психологи перестали считать, что вся наша жизнь вертится вокруг наличия или отсутствия фаллоса и началась настоящая наука. И тут я, такой красивый и многознающий… Стать в таких условиях гением психологии и отцом-основателем легче-лёгкого.
С искусствоведением настолько быстрой карьеры и славы не видать, но опять-таки, можно уверенно говорить о признании и солидных финансовых потоках.
Занявшись психологией и социологией, я могу лет через десять стать советником президентов и банкиров, взлетев на политический Олимп. Давать качественные прогнозы, ориентируясь на куда более продвинутое образование вместе с послезнанием не сложно.
Другое дело, удержусь ли? Воспитан-то я иначе, а местная философия с его расизмом идёт у меня тяжеловато. Люди-у-власти такие вещи чувствуют хорошо, могут и не пропустить чужака. Становится одним из этих людоедов по-настоящему, впитав их мышление, как-то не тянет.
Выбрав стезю искусствоведа, смогу влезть на Олимп с другой стороны, став признанным гуру и экспертом. Предугадывать тенденции в живописи и культуре несложно, зная их наперёд. Авторитет, деньги, слава… всего-то открыть галерею в Нью-Йорке, да поддерживать художников, которые вот-вот должны взлететь на пик популярности. Я их проходил недавно… Для начала и этого хватит, а потом и на большее замахнуться можно.
Оба варианта более чем привлекательны, если честно. Думал до последнего, что пойду по одной из этих двух дорог, но… а надо ли?
Здесь, в Нью-Йорке, сведя случайное знакомство с будущими инженерами, задумался – ведь сейчас наступает эра открытий. Зная примерно развитие техники, можно вкладывать деньги более чем успешно. Не просто в акции какой-нибудь компании, которая будет гарантированно успешна годы и десятилетия спустя, а в стартапы. Быстрая прибыль сразу, плюс акции успешных предприятий и безбедное будущее.
Минус только один – учиться придётся заново, и учиться по-настоящему, без дураков. Учиться, чтобы быть в курсе всех новинок, понимая и вспоминая – действительно ли это прорыв или просто интересная тупиковая ветвь?
Учёбы не боюсь, математика и физика всегда давались легко, да и химия… может, на химию и ориентироваться? Все эти пластмассы, нейлон… Никогда не думал, что широкий выбор может стать проблемой!
Есть ещё возможность пойти по инженерной стезе, не выбрасывая знания по психологии и социологии… и не показывая их окружающим. Вкладываться заодно в предметы искусства, отслеживая модные тенденции… К слову, не факт, что в этот раз будут востребованы те же художники!
Как искусствовед, пусть и недоучившийся, прекрасно знаю о формировании моды, о случае, о попадании в струю. Поменяется крохотная переменная, и всё – все мои вклады в искусство можно будет отправить на помойку.
Плюсов и минусов у каждого факультета великое множество, и я всё никак не могу свести их воедино.
Драка на заднем дворе школы окончилась вничью, несмотря на численный перевес. По очкам выиграла турецкая сборная в лице Камиля и двух его товарищей, но перевес оказался очень незначительным.
Ребятки они спортивные, какая-то школа чувствовалась, но уличная драка не ринг и не татами, да и драться толпой эти турчата не умеют. Бить напуганного немчика втроём далеко не то же самое, что выросшего на улицах мальчишку, впервые подравшегося толпа-на-толпу ещё в восемь лет!
– Вешайся, русский! – Громко повторил турчонок, но в его голосе я заметил нотку неуверенности. Ухмыляюсь, не отрывая глаз, чуть приподнимая кончики губ. Неприятная такая, много раз отрепетированная, улыбочка должна показать отмороженность русского, готовность к таким развлечениям.
После школы, на полпути к дому, меня ждала компания крепких смуглых ребят лет пятнадцати. Преградив дорогу, ничего не говоря толкали меня грудью и плечами, мешая пройти.
– Не заступай туркам дорогу, русский, – Сказал наконец старший, многозначительно поигрывая массивной цепочкой, на которой болталась такая увесистая связка ключей, что ей можно оглушить коня, – понял?
Наверное, среднестатистическому немцу и большинству русских немцев такой демонстрации хватило бы, чтобы впечатлиться и притихнуть в школе. Но у меня-то детство прошло в других условиях!