– Понял-понял, – бурчу вслед, поглаживая по карману рубашки, где лежал пакетик со стащенной у агрессоров травкой, – вы у меня тоже много чего поймёте, сучата!
На следующий день Камиль ходил по школе королём, несколько раз демонстративно толкнув меня плечом. Старательно уворачиваюсь, пряча глаза под смешки турчат.
– Понял теперь? – Подошёл на перемене Курт, – если мы поодиночке отбиваемся, ещё могут отступиться, а когда в группы собираемся, то всё…
– Неужели не стесняются взрослых подключать? – Изумляюсь я чуточку деланно, – у нас такое западло считалось!
Переводить понятие не потребовалось, некоторые русские словечки весьма широко разошлись по миру.
– … сложно всё, – рассказывал Курт на большой перемене, – полиция почти не вмешивается, если только случаи не самые вопиющие. Но мусульмане не дураки, грань не переходят.
– А немцы что?
– Ничего! – Оскалился мальчишка, пиная носком кроссовки бордюр, – у нас система другая, понимаешь? Привыкли на закон полагаться, а самоорганизация… боятся её власти, понимаешь? Боятся потому, что мы всё ещё оккупированная страна – войска американские стоят, их в Германии больше, чем наших собственных. А говорить об этом нельзя, зато можно высматривать в самоорганизации немцев признаки нарождающегося нацизма.
– Вот и высматривают… – присвистнул я, – здорово, однако! А многие немцы так думают?
– Кто постарше многие, а ровесники… если кто и думает, то помалкивает.
– Карьеру будущую не портят?
– Карьеру, да… Чуть за линию заступил, так всё – в университет не попадаешь, на госслужбу тоже, да и по фирмам крупным, говорят, циркуляры со списками неблагонадёжных рассылают.
– А турки?
– Эти-то? Там половина в торговле да мелком бизнесе, им на это насрать! А кто на гослужбу хочет, так тех принимают по позитивной дискриминации[93]. Если вовсе не отмороженный, легко пройдёт.
– Весело… – тяну задумчиво.
… на следующий день Камиля ждали представитель школы вместе с полицейским. Короткий обыск, и вот пакетик с травкой демонстрируется понятым. На вопли турчонка, что его подставили, никто внимания не обращает – все орут одно и то же.
Малолетнему гопнику хватает ума начать сгоряча перечислять имена недоброжелателей, не понимая, что этим он делает хуже только себе. Сейчас добрый дядя полицейский с образованием детского психолога раскрутит Камиля на подробности. А подробности знатные обещаются, мозоли оттоптаны едва ли не у всех ровесников. Отнятые вещи, избиения, унижения… всё дядя-психолог выяснит!
Тюрьма утырку не грозит, но биографию себе и дружкам он попортил знатно. Да и на школу в ближайшее время власти будут обращать самое пристальное внимание. Не то чтобы это сильно поможет на границе с турецким кварталом…
– Интересные документы, интересные, – приговаривал Авенир, копаясь в бумагах на моём столе, – продаёшь?
– Нет.
– А что так? – Поинтересовался незваный гость гнусаво, ковыряясь в носу.
– Не для перепродажи брал, а так… память. Подделки, просто памятные.
– Жаль, жаль… ладно, я пойду.
С нескрываемым облегчением проводил студента, заперев за ним дверь.
– От таких гостей разве что мезуза[94] помогает, – тяжеловесно пошутил Соломон, – такой жидёныш поганый, что слов нет! Чуть больше таких в нашем народе, и очередное изгнание не за горами!
Берти с Заком похмыкали, но тему развивать не стали. Авенир считался карой господней в студенческой среде. Потомок влиятельной еврейской семьи, одна из ветвей которой слишком уж увлеклась близкородственными браками.
Семья вместе с внушительным состоянием приобрела и наследственные душевные болезни. Мать живёт в частной психиатрической клинике, в моменты просветлений выходя на премьеры фильмов, театральных постановок и семейные праздники. Старший брат эпилептик, с приступами по несколько раз в день. Младшая сестра с рождения под присмотром врачей-психиатров, не посещала даже школу.
Авенир, уже не раз гостивший в психиатрических клиниках, учится в университете Нью-Йорка восьмой год, прыгая по факультетам и везде учась одинаково скверно. Тяжёлый, въедливый характер в сочетании с назойливостью и непробиваемостью делает его крайне неприятным в общении. Добавить сюда регулярные истерики, эпилептические припадки и приступы ярости.
Человек, от которого все стараются держаться подальше, но опасаются отталкивать его грубо. Гадёныш мнительный и мстительный, что с возможностями семьи достаточно опасно.
– Почему бы тебе и в самом деле не продать или не подарить какие-то бумаги этому горю в еврейской семье? – Поинтересовался Зак, без стеснения приватизировавший бутылку виски, – получит игрушку, да и отвяжется.
– Ни в коем случае! – Вмешался Соломон, – он же психопат, не понимаешь? Получив игрушку раз, захочет и второй, не отвяжется потом.
– А даже если и отвяжется, то кто знает, к чему это приведёт, – добавляю я, вдыхая аромат коньяка, – вздумает ещё в экспедицию ехать, на поиск сокровищ… оно мне надо? Мать у него недееспособная, а отец вполне себе… причём говорят, что говнюк ещё тот, мало чем от сынка отличается, только что здоровье получше. Втемяшится в голову, что у отпрыска проблемы не из-за близкородственных браков, а из-за меня, мстить начнёт.
– Ты понимаешь, – кивнул Соломон, страдальчески морщась, – от таких держаться нужно подальше.
– В самом деле подделки? – Поинтересовался Берти, разглядывая бумаги, – по мне так на настоящие похожи.
– По мне тоже, – пожимаю плечами, – но не говорить же о том сумасшедшему.
– Настоящие сокровища? – Недоверчиво тянет Соломон, – и вот так просто покупал такие важные бумаги?
– Покупал просто, а настоящие ли… – снова пожимаю плечами, – сам глянь – разрозненные архивы, дневники конкистадоров и их потомков, карты… Бумаги так вроде бы старинные, насколько я разбираюсь, а насчёт кладов сомневаюсь. Даже если там что-то и было, то давно выкопано и поделено. Ну или с координатами напутали так, что толку от карт и записей никаких.
– Вот и говорю, бесполезно, – внушительно кивнул Соломон.
– Не скажи, – вытянув ноги, смачиваю нёбо коньяком, – ммм… сказка, а не коньяк. Клады это бред… то есть они конечно есть, сам понимаешь.
– Исчезнувшие цивилизации, конкистадоры, пираты… – кивнул Альтшулер уже с меньшим скептицизмом.
– Всё так. При должном упорстве найти что-то можно, но тут нужно искать как положено – архивные крысы да молодцы с револьверами в одной команде. И отдачи ждать не раньше, чем через несколько лет. Я о другом. Вот, – кидаю приятелю старинный дневник, написанный на вульгарной латыни, – ничего интересного, но видишь? Рисунок горы, да… рисунок, описание природных красот и валяющихся там камней.
Вытянув руку, любуюсь перстнем с изумрудом.
– Месторождение! – Выдыхают Соломон одновременно с Заком.
– Оно самое. Мне в итоге немного досталось… но ведь досталось же!
– Если в таком ключе, – задумчиво сказал Берти, опрокинув стаканчик, – то на поиски сокровищ можно смотреть с некоторым оптимизмом.
– На меня не рассчитывайте, – сходу открещиваюсь от приятелей, – наприключался, больше не хочется.
На осторожные расспросы и любопытные взгляды демонстративно не обращаю внимания. Наживка брошена, осталось только ждать.
Глава 22
Кремлёвская квартира Сталина невелика – крохотная приёмная, овальная столовая, служащая заодно гостиной и порой спальней, да три комнатушки. Обстановка аскетичная, похожая больше на гостиницу средней руки, чем на жильё одного из первых лиц Советского государства. Даже мебель казённая, с инвентарными бирками.
Именно так и жили всесильные наркомы СССР, ведь Ильич ещё в семнадцатом выпустил постановление, что квартиры наркомов не должны превышать норматив в одну комнату на человека. Ягода, Рудзутак и прочие, кому предстоит стать жертвами сталинского режима, нарушали это постановление, строя себе особняки по пятнадцать-двадцать комнат, с многочисленной прислугой и едва ли не великокняжеским образом жизни. И это одна из причин, почему они стали жертвами режима…
– Рассказывай, – неторопливо сказал хозяин квартиры приехавшего из Ленинграда гостя.
– Такое дело, Коба, – Киров выложил пакет на стол, – морячки наши, что в загранки ходят, привезли мне пакет из Штатов. Сочувствующих коммунистической идее по всему миру немало, подобные пакеты и письма я сотнями получаю. В основном ерунда, разумеется, но встречаются иногда и жемчужины в кучах навоза.
– … Алмазы, вот оно что… – Иосиф Виссарионович крепче сжал трубку зубами, отчего его голос прозвучал глухо, – не может быть обманом? Слишком дорогой подарок для такой бедной страны.
– Не думаю, Коба. В письме несколько мелких, но важных для нас технических решений прилагается, всё больше по двигателям. Чертежи отдал специалистам, оценили положительно. Технологичность[95] очень высокая, экономия обещается быть весьма заметной, да и внедрить в производство легко. Сам знаешь, как у нас с технической грамотностью рабочего класса обстоит.
– Знаю, – проворчал собеседник, – никак! С технической грамотностью скверно, а с пролетарской сознательностью ещё хуже. Немногочисленные сознательные рабочие совершенствуются и пытаются подтянуть других, а остальным только дай, дай, дай! Дай зарплату, дай высокий уровень жизни, дай привилегии пролетарские… Значит, экономия?
– И немалая, Коба, – кивнул Мироныч, закуривая без разрешения, на правах старого друга, – я тут предварительно прикинул, если мы внедрять технологии начнём, то геологическая экспедиция за счёт сэкономленных средств окупится уже в этом году. Так что ничего не теряем, а если наш таинственный благодетель прав, то получаем огромное месторождение алмазов. Пусть технических, а не ювелирных, но нам они и нужны. За валюту покупаем, да ещё и втридорога, с этой блокадой чёртовой.