– И почему он решил выбрать такие… прообразы?
– Все очень просто. – Она улыбнулась с явным наслаждением, глядя ему прямо в глаза. – Светозар хочет в себе это уничтожить. Нечистый элемент тела, а еще время, судьбу и смерть.
Сева сглотнул, пугливо огляделся. Статуя теперь казалась еще более жуткой.
– Такие статуи называются ого-ого, – она провела рукой по пузу, нежно, тыльной стороной ладони по второму расплывшемуся лицу.
– Ты давно на Бали, да?
– Уже пять жизней подряд.
Сева улыбнулся натянуто, пытаясь показать свое дружелюбие.
– На ретрите, да?
Она медленно покачала головой.
– Нет. Это ретрит на мне, – рассмеялась девушка. – И чего он боялся?
– Что-что?
– Ничего. Ты же из Москвы, да? – с какой-то жадностью спросила она.
– Ага. И ты, наверное, тоже.
– О-о-о, я из очень какой Москвы. Ты сейчас скучный, мне неинтересно. – С этими словами она резко повернулась, так что всколыхнулось белое платье, и быстро ушла.
Ноги Сева так Светозару и не сделал.
Зато Сева сам сделал ноги.
Светозар головой окунул Глеба в фонтан.
– В храм я тебя так не поведу.
– Да прекратите!
Светозар хохотал, держа его за шиворот, как маленького ребенка. Люди шли дальше, били в гонг и не обращали на них внимания.
– Не заслужил, не заслужил ты Меласти. Тебя в этой мажорной рубашечке не пустят, так что проведем по-своему.
– Да отпустите!
Глеб едва вырвался, а Светозар продолжал хохохать. Он просто схватил его и окунул в фонтан. Без прелюдий. Без… злости! Глеб опешил, не зная, как реагировать. Мутная зеленая вода стекала по подбородку.
– Вы больной? Что вы делаете?
– Следовать за божеством, чтобы смыть с себя несовершенства и несчастья, дурную энергию и принять в море святую воду амерту, – нараспев ответил Светозар и снова расхохотался. – Тебе, Глебушка, поголодать, очиститься и только потом в храм, с собой я тебя взять не смогу. Меласти проводят у океана и у святых источников, ты достоин этого – грязного фонтана при отеле.
Часть Глеба была возмущена, а часть – задета, будто все это имело какой-то смысл.
– Твоя амерта у тебя в бутылке.
– Да отъебитесь вы. – Он мог этого и не говорить. Его давно уже не держали. Глеб мог спокойно идти дальше к вилле, забыв об этом инциденте. – Я – не один из ваших сектантов.
– Ты хуже, Глеб, намного хуже, ты – моя проекция.
Больше всего его бесило, что через бред Светозара невозможно было пробиться. Непреодолимая стена чуши. Ему не скажешь «прекрати» или «что ты о себе возомнил?». Нет. Он упрям и заразительно самоуверен.
Глеб смотрел на него с какой-то долей обиды, чувствуя, как вода стекает все ниже и ниже по телу, под темную рубашку. Искал в себе слова и реакции, пока Светозар оставался таким же веселым и беспечным.
– Я не веду того, кто готов идти. Кто не готов – вот с тем случится путь.
– С чего вы взяли, что меня надо вести?
– Ты сам сейчас это сказал. Я знаю, что каждому такому мальчишке, как ты, нужно.
– И что же?
– Отец.
У Глеба дернулся глаз. Он нервно отхаркнул воду и пару раз шмыгнул носом, прискорбно отмечая: Светозар уже увидел его реакцию. Можно не притворяться, что эти слова его не задели.
– Не несите чушь.
– Что тебя больше оскорбило, Глеб? Что тебе нужно то же, что и всем, или что тебе нужен отец?
– Что вы чуть, на хер, не утопили меня в фонтане.
– Ты ко мне придешь.
– Приплыву.
Светозар рассмеялся.
– Быстро учишься, головастик.
– Вы в курсе, что вы больной?
– Я и есть здравый смысл, Глеб.
Глеб махнул на него рукой и решил идти уже наугад. Пойдет с остальным парадом, по фиг, лишь бы подальше от него. Но все-таки Глеб ожидал, что Светозар окликнет его, пойдет следом или ответит какой-нибудь колкостью, но ничего не происходило. Глеб одиноко продолжал идти, замечая, как поток людей сворачивает и поднимается выше.
Липкий пот, такой же стойкий запах. Черный цвет – это не для тропиков, из какого бы материала рубашка ни была сшита. Черный цвет – это вообще не сюда. В эти яркие джунгли, в чудаковатые храмы не менее чудаковатых монстров. Не в плетеные корзиночки с яркими желтыми цветами, даже не в эти рестораны с подушками на полу. Он всему этому не подходит, просто-напросто не подходит. Ни яркому небу, ни океану, ни песку. Ни улыбкам местным, ни яркой папайе.
Глеб шел по улице сгорбленным темным туристическим пятном, озлобленный и ядовитый. Бездомная собака увязалась за ним и молча семенила рядом. Бездомных собак здесь было полно. И даже они здесь отличались. На родине они косматые, крупные и однотипные, тут – какие-то чудаковатые. Видно, разные породы постоянно смешивались, так что получились странные гибриды. Пес, который его преследовал, худощавый, узкомордый, казался помесью длинноногой гончей и лабрадора.
Добраться до дома, стянуть рубашку, которая прилипла к телу, под ледяной душ и закрыться, закрыться, закрыться, навсегда и всюду. От всего сущего, от этого места, в котором Глеб чувствовал себя особенно… выделенным. Нет. Не так. Он не нашел еще нужного слова.
Что ему здесь определенно нравилось, так это каменные демоны. Все пучеглазые, клыкастые. Маленькие, большие, с вывернутыми челюстями. Аляповатые, смешные и пугающие.
Они вызывали отвращение, но продолжали его почему-то очаровывать. Может, потому что, пока на Глеба не свалилась его внезапная постпубертатная красота, он чувствовал себя таким же чудищем. Глазастик. Так его называли и мама, и одноклассники, и даже девушки. И какие бы дорогие кожанки ни носил, какую бы рубашку ни подобрал, внутри он продолжал чувствовать себя таким же комичным каменным пучеглазым демоном.
Глеб заходит в случайный храм, здесь они на каждом углу. Хаотичный, геометричный, весь из ступенек и мха, нелепые божества выглядят здесь органично. Храмы растут здесь как кусты, а сегодня воздух особенно плотный из-за благовоний.
– Я так хочу, чтобы в меня поверили, – говорит Глеб невыносимо устало, совсем не отчаянно, не чувственно. – Я так заебался.
Привыкший быть кутежником, вечным тамадой, питаться всеобщим вниманием и обожанием, он быстро научился все честное и искреннее оставлять на такие моменты безлюдья и одиночества. Но даже сейчас он все равно оставался в какой-то навязанной кем-то роли, будто за ним наблюдает кто-то невидимый и оценивает каждый шаг.
– Безотцовщина, лол.
Превращать каждый свой искренний порыв в бессердечную, пустую, бытовую иронию.
– Безотцовщина, лол, – повторил он, поражаясь, как слова Светозара, сказанные будто в шутку, попали точно в цель и стали распускаться с острыми шипами.
Даже эта черная рубашка – всего лишь символ прижившейся, как отрубленный палец к культе, роли. Глеб по-идиотски бесится сам на себя, стаскивает ее через голову, насквозь мокрую от пота, и громко дышит.
– Безотцовщина, лол.
Самое прискорбное – его травма такая простая, такая банальная, что даже смелости не хватает признать: она у него есть.
Он принюхался к отвратительному, душному запаху пота. Так пахнут нищета, метро в час пик, стеганая старая куртка и колючие свитера из детства. Так пахнут неухоженность, бесконтрольность.
– На хера я вообще сюда приперся?
Он задал этот вопрос, глядя в каменные глазища какой-то жабы или кабана, черт разберет. Он задал этот вопрос не себе, а всему острову, самому пространству. И остров ответил ему резким тропическим ливнем, который ударил словно по щелчку. Будто сбросили с неба боеголовки дождя.
Глеб расхохотался. Хотел душ – получай. «Бали – волшебное место, здесь желания сбываются как по щелчку, остров все слышит».
– Так, значит, так? Слышишь, да? – таким же тоном он говорит, когда кто-то из клуба пытается начать с ним драку. Есть эта стадия предраки, когда противника можно отпугнуть одной лишь интонацией. – Ну давай, давай, посмотрим, что ты можешь. Я хочу… я хочу… – Глеб стал задыхаться. Мысль не сформировалась еще в голове, но заполнила полностью легкие, не давая сделать вдох. – Хочу почувствовать. Что-нибудь. Хочу почувствовать, хочу искупиться, хочу, чтобы этот мудак…
Небо осветило вспышкой, а грохот стоял такой оглушительный, что он тут же закрыл уши. Первые секунды звук приглушенный, через пару минут сквозь шум воды он слышит охи с улицы и видит слишком яркий свет.
Глеб выскочил наружу, действуя инстинктивно, но, когда увидел, что произошло, еще долго не мог прийти в себя. Он истерично хохотал.
Бали его точно слышит.
– И, значит, сначала ты сел к ним в машину…
– Господи, да почему ж ты не грузишься?! Что тут с вай-фаем?
– А предупредить ты не мог? Мы тебя обыскались!
– Да когда ж эти фейерверки закончатся?..
– У меня вся одежда провоняла этими благовониями.
– Никто выпить не хочет? Новый год же!
– На хрена ты сел в машину с этими сектантами?
– Кстати, я сегодня видел одну…
– И что, Сева, ты в секте теперь?
– А вы где были?
– Я думал, молния в меня попадет, это чудо, что мы решили остановиться.
– Да когда ж этот шум закончится?!
Они отгоняют демонов, а еще крутят их против часовой стрелки, чтобы у них закружилась голова.
– Может, вернемся на улицу?
– Леш, ты видел, какой дурдом там творится?
– Так это ж праздник! Да пойдемте!
– Мне этого столпотворения хватило! Еще молния эта…
– Поговаривают, что Светозара отметили боги…
– Демоны скорее.
– А че ты веселишься, Глеб? Не хочешь рассказать, где был прошлой ночью?
– А никто не снимал фейерверки? У меня телефон сел тогда.
– Я вся провоняла кострищем.
– Кто-нибудь голоден?
– Так, Леш, подожди, ты прошел церемонию Меласти?
– Ага, всю секту Светозара повели к океану, там до хрена народа было, и люди танцевали в трансе.
– К океану? Какому океану? Куда тебя увезли?
– Да я утром встал, меня в машину посадили, я думал, что…