Чего он ожидал? Что она тут же начнет вымаливать прощение? Нет. На какой-то момент в ней наконец-то проявляется та Кристина, которую он встретил в Москве. Жесткая и стервозная.
– Я монетизирую свои эмоции, – отвечает она. – И делюсь полезным контентом, который основан на реальной жизни.
Глеб резко втягивает воздух через ноздри. Он обескуражен.
– Ты меня выставила подопытным кроликом для тренировки женских чар. Я чувствую себя теперь…
– Одной из телок, которых ты разводишь на секс?
– Я не заявляю это в сторис на всеобщее обозрение.
– Я видела, как ты скинул в чат фото моего лифчика.
Это уже удар под дых. Глеб не знает, как ему реагировать. Он даже не может вспомнить, когда конкретно это сделал.
– Какой-то чат и твои тысячи просмотров.
– Боже, я тебя даже не отметила.
– Все догадаются.
– Догадаются, что мы с тобой переспали? Глеб, – Кристина продолжает протирать лицо ватным диском, – я не могу понять, в чем проблема. Не утрируй.
– В смысле: не утрируй?! – Он ударяет кулаком по раковине, Кристина вздрагивает, но так и не переводит на него взгляд. – Ты использовала меня. Использовала для секса и для того, чтобы проверить какую-то технику.
– Вау. А твои пикапные фразочки или как ты меня морозил в «Инстаграме» первых три дня – не какая-то техника, это другое?
– Конечно, другое.
– Женская энергия – по сути, тот же пикап, только на высоких вибрациях. Я не могу понять. – Тут она наконец-то оборачивается к нему. – Если девушка делает что-то, чтобы добиться секса, то она сразу плохая? А если это делает мужчина, то это само собой разумеющееся? Ты не помнишь, как уговаривал меня на секс? Как произносил все эти фразы из разряда: мы живем один день, цитировал своего Батая о сексе как преодолении смертности?
– Ты несешь какую-то херню.
– О, типичная мужская позиция. Стоит женщине хоть что-то аргументировать, как сразу ссылаетесь на бред. Разве ты не хочешь просто выслушать и разрешить этот конфликт?
– Ты унизила меня.
Кристина фыркает.
– Значит, разговаривать нормально ты не хочешь?
– Ты… Ты! – Глеб не знает, что сказать. Он переполнен гневом. Он покраснел, дышит поверхностно, ярость витает в воздухе. – Ты, чертова шлюха, использовала меня как свой какой-то… контент! Вынудила меня переспать с тобой с помощью какой-то своей психологической херни.
– Ты делаешь то же самое. Постоянно. Думаешь, я не слышала, как вы с Лешей обсуждали, кто с кем и как переспал? Думаешь, я не вижу все твои манипуляции? Ты просто строишь из себя какого-то страдальца, потому что мамочка в детстве тебя недожалела. Бродишь по городу весь день пьяный, выдумал, что ты какой-то мученик, непонятый гений. Или кто? Кто? Гениальный организатор тусовок? У тебя тонкая душевная организация? Не хочешь секса? Хорошо. Хочешь любви? Так попроси, и я с удовольствием тебе ее дам. Но ты хочешь строить из себя всего такого сложного, независимого. Я всего лишь играю по тем правилам, которые ты и придумал…
Страх парализует ее мгновенно. Рука Глеба молниеносно хватает ее за шею и немного сжимает. Сколько это длится в реальности? Пару ничтожных секунд. Для Кристины они становятся вечностью.
Весь ее мирок сужается до мелкого движения рук, в котором сосредоточилось столько страха и горечи, что у Кристины будто замирает все. И органы, и вибрации, и извилины. Страх накрывает ее мгновенно. Сердце только больно бьет по ребрам, а на глазах появляются слезы. Это не ее реакции. Тело говорит за нее.
Глеб взглянул на свою руку так, словно она чужая. Моментально выскочил из комнаты и захлопнул дверь, слыша первые звуки ее плача. Он не верил, что сделал это. Просто не мог поверить.
Он вылетел с виллы, где у порога на байке уже сидел полуголый Леша. Глеб двигался наугад. Быстро. Быстро. Еще быстрее. Чтобы обогнать осознание того, что на какую-то долю секунды он действительно поверил, что может задушить ее.
Он знал, что мог. Не приди он в себя чуть раньше, дав ей сказать чуть больше, и неизвестно, что бы сталось с Кристиной.
Он не чувствовал раскаяния, он паниковал, потому что обнаружил в себе то, с чем не мог справиться.
Глеб стоял между двух пирамид. В центре Светозара было на удивление тихо. Он не знал, что делать. Просто не знал. И дергал за единственно возможную для него ниточку – чокнутого Гуру.
– Черт, черт, черт.
Его мозг активно искал путь спасения. Алкоголь? До ближайшего супермаркета сорок минут. Девушка в белом платье? Она бред. Ее нет. Что она ему сделает?
Он представил, как руки сжимаются у нее на шее, ее огромные глаза светятся, смотрят на него с милосердием и принятием.
Как быстро и уверенно он схватил ее за шею, будто тренировался. Будто он всегда был к этому готов.
– А вот и блудный сын, мученик страстей и самый желанный гость явился, – голос Светозара звучал как раскат грома. Его огромная ладонь сжала плечо Глеба. – Что случилось?
Действительность для Глеба превратилась в тревожные урывки. Его завели в шатер, дали стакан воды. Почему они всегда дают стакан воды? Он не мог поднять глаза, не мог ухватиться ни за одну мысль. Будто в его голове происходила бомбежка. Где-то сквозь нее говорил Светозар.
– Иди на мой голос, и я тебя выведу. Следуй за моим голосом, Глеб. Присутствуй в этом моменте.
Он не верил.
– Глеб, – произнес Гуру уже строже. – Глеб.
Сейчас пойдут эти идиотские вопросы: «Что случилось?», «Ты как?», «Врача вызвать?», «Тебе помочь?». Все это было. Все это было. В темноте танцующих тел, во вспышках электрического света. Кто-то открыл окно, и ледяной зимний ветер ворвался колюче и остро.
– Почувствуй свою руку изнутри, Глеб.
Он опешил.
– Давай, Глеб, начни с правой. Закрой глаза и почувствуй свою руку изнутри.
И он ощутил тепло циркулирующей крови. Каждую кость. Их остроту, тяжесть. Мир затанцевал на поверхности его кисти. Вдруг мышцы стали тяжелее, весомее. Он озадаченно взглянул на свою руку, но на вид она оставалась прежней. Только ощущалась совершенно иначе. Объемнее. Существеннее.
– Ты знаешь любопытный факт о героиновой ломке?
Он не знал. И был благодарен, что не знал.
– После наркотиков не вырабатываются естественные эндорфины. А они нужны, чтобы заглушить перманентную боль от трения мышц. Ты живешь словно с содранной кожей, каждое движение – аттракцион боли. Вдруг боль становится чистой и откровенной, и остается только ужасаться, что она перманентна. Просто мы ее не замечаем.
– Вы употребляли?
Он рассмеялся.
– В буддизме считается, что само нахождение в теле – это страдание. И правда, сколько боли мы в себе не замечаем. Человеческое тело – кошмар инженера. Оно устроено ужасно, оно заточено под боль и претерпевание болезней. Даже секс утомителен с точки зрения физической нагрузки.
– К чему это?
– К тому, чтобы ты вернулся к телу сейчас, осознал, что в нем не меньше боли, чем в твоем сознании. Иногда, чтобы спрятаться от одной боли, нужно перейти на другую.
Он заново осознал свое дыхание. Кажется, впервые заметил движение грудной клетки, заметил, как ноет спина и мерзнут пальцы на ногах. Почему-то это помогало – замечать малейшую боль и смиряться с ней. Заходить в свое тело как в старый дом, в котором давно не был, и вспоминать каждую царапинку на паркете и разбитую кружку, вспоминать запах, который обитал только там. Что-то далекое, забытое… Умиротворяющее своим несовершенством.
Гуру поставил перед ним глиняную чашку с зеленым чаем. Виток пара поднимался к крошечной пирамиде-шатру, где сидели Глеб и Светозар. Здесь стояла одна лампа, сделанная будто из бумаги, и валялись десятки пестрых подушек, разбросанных по кругу.
– Вы забрали меня, чтобы научить медитировать?
– Я не забирал тебя. Ты сам попросил меня забрать. Это я должен спросить, с какой целью ты меня вызвал?
В Глебе начинала просыпаться его привычная бессовестность. Вдруг вид сжатой шеи Кристины больше не пугал его так отчаянно.
– Я испугался, что могу нанести вред человеку.
– А ты можешь?
– Очевидно, да. А кто не может нанести вред человеку?
Он откинулся на подушки, забавляясь тем, как быстро его отпустил страх.
– Я всего лишь вспылил. С кем не бывает. Я даже не ударил ее.
– А что было бы, если бы ударил?
– Этого бы не случилось.
– Но ты можешь легко это представить.
– И что?
– Значит, это вполне возможно. Прими это. Ты человек, который может совершить насилие.
Не такие слова он ожидал от Гуру. Он думал, что тот будет говорить о миролюбии, о прощении, раскладывать его поступки по полочкам и обвинять. Но все оказалось не так. Его принимали. То, что раньше Глеб находил в Кристине, сейчас он находил в Гуру.
Наверное, бо́льшая часть жизни сводится к такой банальности – поиску форм принятия. За это Глеб и любил тусовки. Это о принятии того поведения, которое в повседневности кажется вульгарным. На тусовках раскрывается вся твоя звериная и неприятная суть.
– Будешь воду? – отвлек его Светозар.
– Нет. Спасибо. Особенно после Ньепи.
Светозар почему-то улыбнулся.
– Мне всегда нравится наблюдать, как происходит этот фокус.
– Какой фокус?
– Фокус выбора. – Он снова улыбнулся, шире, но уже как-то добрее. Достал бутылку Evian откуда-то из подушки. – Я спрашиваю тебя: «Хочешь воды?». Ты на секунду заглядываешь в себя, куда-то внутрь, а там уже ответ. Он изначально там был. Значит ли это, что выбора нет? Ты ведь просто заглядываешь в себя, а не выбираешь. – Гуру открутил крышку от бутылки и сделал глоток. Голос его звучал непривычно весело и по-ребячески. – А если выбора нет, то и вины за него нет.
Глеб усмехнулся, просто чтобы выдать хоть какую-нибудь реакцию. Его представления о морали и совести цеплялись за возможность отшутиться, не послушать Гуру.
– Дай мне эту дебильную воду.
Светозар расхохотался. Глеб держал бутылку в руках, но пить опасался.
– Ты помнишь, что пообещал мне?