«Я променял бы десяток своих полицейских на местное отделение Клуба мальчиков и девочек Америки»[16], – говорил Томсон.
Задачи патрульных поменялись с учетом нового фрейма. Теперь полицейские должны были стучаться в двери, представляться, беседовать с жителями о том, что их беспокоит, и предлагать помощь. Полиция стала проводить спонтанные праздники в том или ином районе – то появлялись вместе с фургонами мороженого Mister Softee, то жарили хот-доги на гриле, то играли с детьми в баскетбол, – и все это время старались узнать жителей получше.
Семь лет спустя, когда американские города в буквальном смысле слова полыхали огнем после убийства Джорджа Флойда полицейским из Миннеаполиса, а протестующие скандировали «Лишить полицию финансирования!», Камден стал восприниматься как пример успешного ведения дел. Количество убийств снизилось на 60 %, преступлений в целом – практически наполовину, а число жалоб на чрезмерное применение полицейскими силы упало невероятно – на 95 %. Рефрейминг сработал.
Символический момент настал в 2020 году. Новый шеф полиции Джозеф Высоцки не только разрешил демонстрацию Black Lives Matter, но и спросил организаторов, не может ли он идти в ее главе. Это передавали в новостях по всей стране. Телевизионные камеры показали в рамочке картину новой ментальной модели полицейской работы.
Перебираем ли мы свой репертуар фреймов, пытаемся ли перепрофилировать фрейм из другой предметной области, изобретаем ли совершенно новый – у всех тех, кто умеет хорошо делать рефрейминг, есть несколько общих черт. И это не острый ум, не бездонная память и не богатый жизненный опыт. Требуется другое – готовность рискнуть, опереться на совершенно новую идею и попытаться проложить совершенно новую цепочку рассуждений. Требуется ум, комфортно чувствующий себя перед лицом неизвестного, способный легко расставаться с предрассудками и предубеждениями, замечать новые возможности и пользоваться ими.
Там, где другие, может быть, увидят неожиданное темное пятно на изображении или странные показания прибора, фреймер увидит нечто иное. И увидев это, он часто переживает свой момент «Эврика!». Причем иногда этот момент настолько глубокий, что выражается в эмоциях тектонической силы.
Примером может служить редактирование генома, основанное на работе двух выдающихся ученых: Эмманюэль Шарпантье во Франции и Дженнифер Даудна в Америке.
В 1980-е годы ученые обнаружили, что у клеток, например у бактерий, имеется своя иммунная система молекулярного размера. В действительности она способна «запоминать», узнавать и уничтожать генетическую информацию, чуждую для данной клетки. Ученые назвали эту систему CRISPR[17].
В 2012 году Шарпантье и Даудна – две женщины-ученые в буквально сочащейся тестостероном области науки – исследовали одну из областей CRISPR-системы клетки, когда лаборант обратил их внимание, что существует способ вырезать конкретный участок ДНК. Шарпантье и Даудна осознали, что эти молекулярные ножницы можно превратить в мощный и универсальный инструмент для редактирования генетической информации. Даудна позже говорила, что в момент озарения у нее буквально мурашки по коже пошли. В ее уме мгновенно возникла новая ментальная модель: «Такие моменты озарения случаются не слишком часто, – говорила она. – Именно поэтому мы, ученые, их так ценим».
Эндрю Уайлс, английский математик, при помощи рефрейминга доказавший великую теорему Ферма, математическую задачу, остававшуюся нерешенной на протяжении столетий, сравнивает процесс со «входом в дом в темноте. Мы ударяемся о мебель, пока не найдем выключатель и не поймем, где же на самом деле находимся». Рефрейминг был для него настолько выдающимся моментом, что когда он вспоминал его во время выступления по телевизору, то сильно разволновался и даже попросил остановить интервью, – хотя в остальное время англичанин мог бы служить образцом стоика.
Мы научились ценить рефреймеров, потому что они учат нас видеть мир с новой, более полезной стороны, даже если вначале их фреймы вызывают у нас сопротивление, подобно тому как медицинский мир Вены встретил идеи Земмельвейса о дезинфекции рук. Мы поклоняемся первопроходцам интеллекта, потому что они представляют собой редчайшее исключение: фрейминг происходит каждый день, рефрейминг с трудом и крайне нечасто. Когда он срабатывает, переживаемые чувства ни на что не похожи. И мы все хотели бы быть отличающимися от других, стать следующими Шарпантье и Даудной, получившими Нобелевскую премию в 2020 году.
Есть риск, что совершивший однажды успешный рефрейминг решит, будто может делать это снова и снова. Такие люди могут поддаться тщеславию, они станут носить свое достижение, словно золотую корону, и применять новый фрейм даже там, где ему не место. Лучшие из новаторов знают о такой опасности и стараются свести ее к минимуму. Стив Джобс из Apple, Джефф Безос из Amazon, Ларри Пейдж из Oracle – все эти люди пользовались репутацией упрямцев, но в то же время активно искали точки зрения, противоречащие их собственной. Они понимали риск опоры на единственный фрейм и выгоду от столкновения с альтернативными ему.
Одним из самых печально известных примеров людей, совершивших успешный рефрейминг, а затем оказавшихся чрезмерно привязанными к своему фрейму, служит Альберт Эйнштейн. В 1905 году, в возрасте 26 лет, он смог подвергнуть рефреймингу современную ему физику при помощи специальной теории относительности. Объяснять капризы природных явлений – это фрейм. Он заключается в том, что вселенная упорядочена, и вся физическая реальность может быть объяснена при помощи принципов, количеств и качеств. Когда квантовая механика утвердилась в качестве серьезной физической теории, он противился ей. Фрейм квантовой механики, лежащая в основе мира случайность, казался Эйнштейну слишком странным, слишком далеким от области разумного. «Бог не играет в кости», – гласил его знаменитый афоризм, суммирующий его несогласие.
Но он ошибался: идеи, лежавшие в основе квантовой механики, закрепились в физическом сообществе. Отдавая должное Эйнштейну за его рефрейминг, мы не имеем права забывать о его неудачах. Совершить рефрейминг единожды сложно, но еще сложнее сделать это вновь. Иногда первоначальный успех накладывает такой сильный отпечаток на ход наших мыслей, что нам сложно оставить его даже тогда, когда его непригодность очевидна. Бывает и так, что мы отказываемся принимать новые фреймы. Если даже Эйнштейн мог совершить такую ошибку, на что надеяться остальным?
В этой истории заключен важный урок. Знаменитое предупреждение к выпуску акций гласит: «Поведение курса в прошлом не является гарантией будущих дивидендов». Как бы мы ни восхищались успешным рефреймингом Дженнифер Даудны или Илона Маска, мы не имеем права надеяться, что их будущие озарения окажутся столь же важными. Автором следующего рефрейминга может оказаться любой из нас.
Более того, навык рефрейминга можно усовершенствовать. Отправной точкой будет осознать источники трудностей, которые мы испытываем, когда пытаемся переключиться с одного фрейма на другой. Таких трудностей четыре: мыслительная энергия, требуемая на создание нового фрейма, необходимость отойти от известного, необходимость найти соответствующий обстоятельствам фрейм и точно выбрать момент, наиболее подходящий для рефрейминга.
Первыми идут затраты умственных сил на создание новой ментальной модели. Мы – фреймеры, поэтому мы уже практиковались в прошлом и хорошо применяем фреймы. Но по части выбора ментальных моделей опыта у нас меньше. Для этого нужно существенное умственное усилие, причем с неопределенными шансами на успех. В качестве рефреймеров мы всегда должны быть готовы к встрече с ментальной неизвестностью, так сказать когнитивной terra incognita. Непредставимое, немыслимое пугает нас не меньше незнакомого. Сама мысль о том, чтобы переступить границы известного, для многих запретна.
Задача усложняется тем, что нам тяжело отступить от известного, в чем и заключается вторая трудность. Осуществляя рефрейминг, мы должны активно отталкивать в сторону имеющийся фрейм, чтобы освободить когнитивное пространство для нового. Это похоже на работу ландшафтного дизайнера, который, прокладывая новую дорожку, должен уничтожить существующую, иначе люди все равно будут пользоваться знакомым путем, плотно утоптанной линией на поверхности земли, по которой они так много раз ходили раньше.
У нас нет навыка забывать выученное. Для человека забывать – автоматический процесс, управлять им мы практически не можем. И тем не менее это необходимо, если мы хотим осуществить рефрейминг. Это вдвойне важно, если новый фрейм кажется противоречащим существующему, когда новый фрейм должен преодолеть вызываемый им когнитивный диссонанс.
Подобный диссонанс может развернуться в уме отдельно взятого человека, но точно так же может охватить и целое сообщество, осложняя принятие нового фрейма. Это может сделать необходимыми дискуссии, переговоры, убеждение – и каждая из этих задач требует много времени. Может быть, Хабелеру и Месснеру не нужно было отбрасывать гималайский фрейм, потому что он никогда не был основой их стиля восхождения, но им нужно было убедить альпинистское сообщество, что они действительно совершили свой последний подъем в альпийском стиле – и это потребовало усилий. Те, кто осуществляет рефрейминг, представляют собой авангард, и им часто приходится в полной мере почувствовать, чего это стоит.
Третий фактор заключается в соответствии фрейма и обстоятельств – иными словами, цели, которую мы в данных условиях желаем достичь. Найти в достаточной мере подходящий фрейм не обязательно означает, что чем точнее соответствие, тем лучше. Должен ли фрейм соответствовать задаче в точности или приблизительно, зависит от ситуации. В узком фрейме ограничения довольно прозрачны, и их легко удержать в голове. Но более узкие фреймы перестают работать, когда часть условий меняется. Более свободные фреймы, с другой стороны, могут дольше сохранять применимость, но требуют более вдумчивой подстройки ограничений при переборе контрфактических предположений. Воспо