, забастовка сотрудников заставила Беннета, редактора полосы комментариев, который и привел Вайс в газету, отправиться в отставку. Давление на нее возросло, и через пять недель она тоже покинула свой пост. «Мои экскурсы в область Политически Неверного Мнения превратили меня в объект непрерывной травли со стороны коллег, несогласных с моими взглядами», – написала она в своем заявлении об уходе.
«В газете, если ты отстаиваешь свои принципы, аплодисментов не добьешься. Наоборот, ты своими руками рисуешь мишень у себя спине». Как она объясняет, «в прессе вообще возник новый консенсус, но, вероятно, он особенно заметен в этой газете: истина – не процесс коллективного исследования и открытия, а догмы правой веры, известные просветленным, работа которых заключается в том, чтобы донести их до всех прочих».
На одном уровне этот конфликт представляется спором о свободе слова в эпоху, когда показная добродетель, построенная на идентичности политика[19], и культура остракизма[20] осатанело крушат все направо и налево. Но здесь присутствует и другой уровень, более глубокий. Когнитивное разнообразие зависит от фреймов, которые в данном случае служат сырьем. И организации играют важнейшую роль в его наработке, что сложно. Даже Серая дама[21] потерпела здесь неудачу. Но насколько бы трудной эта задача ни была на уровне организации, она еще сложнее на уровне общества, где это важнее всего. Именно к этой теме мы сейчас и обратимся.
8плюрализм
сосуществование фреймов –
необходимое условие
выживания человечества
Офицеру гестапо она была симпатична. Миниатюрную молодую женщину, сидевшую напротив него, он допрашивал уже несколько дней. Выдвинутое против нее обвинение заключалось в ведении хроники того, как организации, учреждения и частные лица заменяли свои непохожие друг на друга картины мира на стереотипный марш антисемитской пропаганды нацистов. Агенты обыскали ее квартиру и нашли таинственные шифры: цитаты из философов на древнегреческом.
Офицер не понимал, что с этим делать дальше. Раньше он был следователем уголовной полиции, и его совсем недавно с повышением перевели в отдел, занимающийся политическим сыском. «Что же мне следует сделать с вами?» – спросил он вслух в ходе разговора.
Она считала, что у офицера «честное лицо». Когда она попросила сигарет, он принес ей несколько пачек. Когда пожаловалась на качество кофе, он устроил ей более приличный. В качестве взаимности она льстила ему, пока тот выстраивал одну очевидную ложь за другой и сплетал их друг с другом. Он пообещал отпустить ее, и, как и с сигаретами и кофе, свое обещание выполнил. Проведя восемь дней в берлинской тюремной камере, Иоганна Штерн – впоследствии известная как Ханна Арендт – вышла на свободу.
На дворе был 1933 год. Гитлер занимался консолидацией власти. 26-летняя Арендт понимала, что в следующий раз ей так не повезет. Поэтому она бежала из Германии, со временем осев в Париже. Нацисты начали «превентивно» сажать в тюрьму тех, кто придерживался других мнений и взглядов – или просто избивали их. Полный жизни, разноцветный Берлин, с его оперой и симфоническими концертами, политическими салонами и дерзкими кабаре, медленно переходил к единственному цвету – скучному, однородному серому.
И такое происходило не только в Берлине. Предыдущие десять лет крупнейшие города мира переполняли энергия и творческий порыв. Это было время процветания новых идей и свежих взглядов. Экстаз ощущался в работах итальянских футуристов, немецких экспрессионистов, французских дадаистов. Он был слышен в речах большевиков в Петрограде и радикальных политиков, источника непрерывной опасности для сменявших друг друга правительств Франции, итальянских анархистов в Массачусетсе и китайских анархистов в Сан-Франциско.
Двадцатые и начало тридцатых годов порождали невероятное изобилие фреймов – разных способов видеть мир. В Париже les années folles (сумасшедшие годы) были свидетелями, как Игорь Стравинский заново создает музыку как таковую, Пабло Пикассо изобретает новую живопись, Джеймс Джойс дает новую интерпретацию литературе, а Ле Корбюзье выстраивает новое представление об архитектуре – и ни один из этих людей не был французом. В Америке в «ревущие двадцатые» появились «флэпперы» – женщины, которые танцевали, пили и курили, сознательно посягая на приемлемые тогда нормы поведения.
«Всюду была атмосфера затянувшегося дебоша, – писал один литературный критик. – Оркестры играли слишком быстро». Это был кипящий котел политических, социальных, экономических и творческих идей. Капитализм, коммунизм и фашизм переплетались. Пацифизм и милитаризм боролись за превосходство. Кубизм и сюрреализм, ультраизм и минимализм, антисемитизм и нацизм. Все это испытывало столкновения, притяжение, отторжение, трансформацию.
Но широкий спектр идей начал медленно сужаться. Это происходило постепенно, поначалу едва ощутимо, как ржавчина. Отчасти это было запланировано, как результат роста армий экстремистов. Отчасти случайным, по крайней мере непреднамеренным, поскольку люди смотрели на происходящее и попросту надеялись на лучшее. Там, где раньше процветало многообразие фреймов, теперь их ликвидировали, душили. Ученых ставили рабочими на конвейер. «Дегенеративное» искусство исчезало со стен музеев. Учителя, журналисты и бизнесмены призывались служить и восхвалять доминирующую ментальную модель, вместо того чтобы процветать в среде плюрализма фреймов.
Пала тьма. Молодые люди, соединенные в военизированные формирования, ежедневно совершали на улицах акты варварства. Гитлер, Муссолини и Сталин сажали несогласных в тюрьмы, расстреливали политических противников и их семьи. Когнитивное вторжение стало физическим. Четырнадцатилетняя девочка из Польши закончила дневник в 1943 году следующим образом: «Я забыла сказать самое главное. Я видела, как солдат вырвал младенца, которому было всего несколько месяцев, из рук матери, и ударил его головой о столб. Его мозг забрызгал дерево. Мать сошла с ума».
Двигатель индустриализации приспособили к тому, чтобы вращать колеса машины для убийства миллионов – от товарного вагона до газовой камеры и крематория. Война началась с кавалерией и артиллерией на конной тяге, а завершилась бомбардировками, создававшими огненный смерч, и атомной бомбой. К моменту ее окончания человечество успело причинить себе невообразимые страдания.
Угнетение многолико. За фасадом из насилия, подогнанных под нужды угнетателя социальных учреждений, ненависти, несправедливости лежат менее заметные ограничения. Они стесняют свободу осуществлять фрейминг, подходить к миру со своей меркой и изобретать то, что может отличаться. Они неочевидны сами по себе, заметны только их последствия. Когнитивное угнетение оставляет пустоту; его наличие определяют по отсутствию, а не по присутствию. Когда общества ограничивают разнообразие ментальных моделей, когда отрицают законность существования альтернативных фреймов, страдают не только отдельные люди – невидимый ущерб терпит человечество в целом.
Такое произошло во время подъема фашизма и коммунизма в 1930-е и 1940-е в Европе. Это было характерной чертой Культурной революции в Китае в 1960-е и 1970-е. Его проявления были видны на «полях смерти» в Камбодже и в геноциде в Руанде. И оно не всегда заканчивается внешним насилием. Искажение человеческого восприятия реальности не так ужасающе, но оно не менее неправильно. Именно оно было характерной чертой «Красной угрозы» в США – слушаний Маккарти в 1950-е годы, когда профессоров, писателей, голливудских продюсеров вызывали в Конгресс, чтобы расспросить о возможном наличии у них коммунистических симпатий. Это происходит сегодня со студентами университетов и политиками Восточной Европы – не давать людям высказывать взгляды, или слышать их, или ассоциировать друг с другом.
Мы используем ментальные модели, чтобы осмыслять окружающую реальность и взаимодействовать с ней, и таким образом выбор и приложение фрейма – наш самый мощный инструмент. Обладающий богатым арсеналом ум улучшает результаты фрейминга на уровне личности, обладающая разнообразием команда улучшает качество решений. Аналогичный выигрыш от использования многих фреймов имеет место и на уровне общества и человечества в целом. Как индивиды выигрывают от разнообразия, так и общество выигрывает от плюрализма. Причина здесь скорее прагматическая, чем моральная: открытость и терпимость к большому количеству разнообразных фреймов повышают шансы на прогресс общества.
Идея плюрализма фреймов очевидна в сфере экономики. Суть рыночной экономики заключается в том, что ее участники могут взаимодействовать и координировать свои действия так, как им самим представляется наилучшим. Каждый располагает своими отличными друг от друга фреймами для принятия решений, чтобы конкурировать, сотрудничать и осуществлять сделки. (Когда философ-этик Адам Смит говорил о «свободном и открытом рынке», он имел в виду свободу от препятствующих этому обстоятельств, например, необоснованных налогов, введенных из корыстных интересов пошлин и несправедливой выручки рантье, но это относилось и к свободе от ограничений на ментальные модели.) Демократия, при которой люди могут выбирать себе руководителей и законы, разрешает открытую конкуренцию за руководящие посты и свободу осуществлять фрейминг.
В социальной сфере плюрализм противоположен конформизму. Он принимает различия вместо того, чтобы пытаться свести их к единству и однообразию. Собрав все цвета радуги в один луч, мы получим белый свет. Плюрализм же ценит сохранение оттенков, он стремится к разноцветному, а не бесцветному. Общество, открытое и толерантное к мириаду фреймов, выгоднее для всех его членов.
Плюрализм – не цель, а средство. Цель – это общество, которое поддерживает людей, из которых состоит, защищает их права и свободы как физические, так и когнитивные. Свобода осуществлять фрейминг возвышает человеческое достоинство, но ее сила заключена в результатах: она повышает качество решений в тех случаях, когда ставки высоки, причем не для отдельных людей, а для общества в целом. Цель плюрализма на уровне общества не в том, чтобы выбрать фрейм из доступного ассортимента и оставить в конечном счете только его. Наоборот, цель в том, чтобы дать возможность большому количеству разнообразных фреймов сосуществовать и быть применяемыми одновременно. Это создает среду, в которой одновременно могут успешно осуществлять фрейминг как отдельные люди, так и организации.