Разнообразие повышает вероятность того, что мы найдем новые решения проблем, с которыми сталкиваемся, и таким образом преодолеем их. Узкий набор фреймов или один, доминирующий, повышает вероятность попадания в ментальный капкан и, соответственно, поражения в борьбе с трудностями, – и подобно обитателям древних королевств и далеких островов, наблюдать, как собственная цивилизация разрушается из-за неспособности дать адекватный ответ обстоятельствам. Но есть способы этого избежать.
В самом начале информационной эры доминировало Восточное побережье. Штаб-квартира телекоммуникационного гиганта AT&T размещалась в Нью-Джерси. База GE, занимавшаяся электроникой, располагалась в Коннектикуте. Компьютерный монстр IBM управлялся из штата Нью-Йорк, и точно так же была устроена структура Kodak, занимавшаяся фотографией, и Xerox, которая делала копировальные аппараты. Целая галерея компьютерных компаний выстроилась вдоль Шоссе 128 в Бостоне. В 1959 году в коридоре вдоль Шоссе 128 рабочих мест, связанных с высокими технологиями, было втрое больше, чем в Кремниевой долине. Тем не менее к 1990 году Кремниевая долина уже заметно обгоняла Бостон по числу таких рабочих мест, а новых создавала втрое больше. Почему же успешной оказалась Кремниевая долина?
Ответ в том, что технологические гиганты Восточного побережья управлялись, как чиновничья иерархия: они были монолитными и строго централизованными. То была эпоха «человека компании» в сером костюме из шерстяной ткани. Фирмы, располагавшиеся на Шоссе 128 (в том числе такие забытые ныне имена, как Digital Equipment Corp., Apollo Computer и Wang Labs), были формальными, бюрократическими организациями, где принятие решений концентрировалось на самом верху, а информацию предпочитали защищать, чтобы не допустить ее утечки. Рынок труда не был открыт желающим сменить место работы – недостаток трудовой миграции означал, что сотрудники вознаграждались за следование тому, что компания считала единственно верным способом ведения дел, и мало сталкивались с идеями извне. Ценилась стабильность, а не новаторское мышление, о чем пишет теоретик бизнеса Анна-Ли Саксенян в своей главной книге Regional Advantage («Региональное преимущество»).
В Кремниевой долине, наоборот, действовала процветающая сеть небольших динамичных фирм, конкурировавших друг с другом и активно искавших новые идеи. Доминирующих игроков не было, стартапы были децентрализованы, риск уважался. Конкуренция сводилась к множеству мелких экспериментов, в результате которых умнее оказывались все. Сотрудники разных фирм встречались вне офиса, чтобы обменяться идеями, а рынок труда стимулировал частую смену места работы, что в свою очередь давало компаниям возможность накапливать более богатый набор фреймов, полученных от сотрудников. В результате фрагментированная Кремниевая долина была более новаторской и эффективной, чем конформистские фирмы Восточного побережья.
Согласно историку экономики Джоэлу Мокиру и антропологу Джареду Дайамонду, аналогичная ситуация разворачивалась в экономической конкуренции между Китаем и Европой на протяжении приблизительно последних двух тысяч лет. Большую часть истории Азия обгоняла Европу как экономически, так и политически, а Европа была дикими задворками мира. Чтобы оценить роль, которую плюрализм фреймов играл в судьбе обществ, полезно будет взглянуть на события прошлого, а именно на 221 год до н. э.
После периода Сражающихся царств Китай объединен под властью династии Цинь. Централизованная власть могла многое сделать более эффективным. Решения принимались в столице и рассылались по стране. Больше тысячи лет Китай был мировым лидером в науке и изобретениях. Среди сделанных тогда открытий значатся чугун, порох, кораблестроение, компас, изготовление сложных часов, бумага, книгопечатание. В начале 1400-х годов, прежде чем Колумб пустился через Атлантику на трех маленьких кораблях, Китай посылал флотилии больших судов через Индийский океан в Восточную Африку.
Но после борьбы за власть в середине 1400-х годов возобладала изоляционистская партия. Походы китайских флотов прекратились, кораблестроение остановилось, верфи были разобраны. Торговля оказалась запрещена. В 1661 году император переселил население в южной части Китая на 17 миль от берега и прогнал европейских торговцев и дипломатические миссии. После всего нескольких решений, принятых в сильно централизованном государстве, великая эпоха исследований, изобретений и глобализации в Китае завершилась.
Сравните это с Европой. В XIV веке континент был разделен на тысячу конкурирующих друг с другом «недогосударств». Религиозные войны в основном прекратились к середине 1500-х годов, когда утвердилась доктрина Cuius regio, eius religio («Чья власть, того и вера»), открывшая путь религиозному плюрализму. Вместо этого фьефы, княжества и королевства сражались за власть и богатство. Это вызвало значительную вражду и стало причиной множества кровавых битв. Но отсутствие единства в Европе также было плодородной почвой для экспериментов, лабораторией новых фреймов в области политики, экономики и науки.
Где Китай проводил централизованную политику, там политика Европы была раздробленной. Если в Китае был доминирующий язык, в Европе их было множество, часто на основе разных алфавитов. В Китае существовали централизованные управление и контроль; страны Европы были достаточно далеки друг от друга, чтобы могло существовать независимое мышление, но в то же время достаточно близки и восприимчивы, чтобы обмениваться идеями и делиться тем, что хорошо себя зарекомендовало. Итальянские города-государства и немецкие земли, Länder, процветали. Все попытки объединить Европу, от Карла Великого до Наполеона, провалились. На пике своего могущества Римская империя включала в себя меньше половины Европы. Децентрализация означала разнообразие, а оно производило различные фреймы, с помощью которых можно было оценивать проблемы и испытывать решения.
Социальные условия мешали многообразию фреймов в одном месте, но благоприятствовали ему в другом. Китай изобрел порох, но поскольку там не было постоянных войн, использовал его для фейерверков. Европейцы, склонные к конкуренции в экономике и вечно опасающиеся своих соседей, видели для него другие применения, включая, в том числе, изготовление оружия и боеприпасов. Сегодня экономическая ситуация выглядит иной. Китай – центр коммерческого соперничества, а Запад, по-видимому, утратил динамизм бизнеса и жажду новаторства. Так сказывается доминирование на людях, компаниях и странах. Условия имеют значение.
Забавно, что Кремниевая долина стала новой монокультурой. Инженеры, разработчики и дизайнеры более-менее выглядят одинаково, думают одинаково и мотивируют их примерно одни и те же ценности. Крупные, монолитные компании, управляемые всевластными лидерами, возвышаются, как тотемные столбы, над лилипутами-стартапами. Будь то ученый, окончивший Калифорнийский технологический, или хакер, не окончивший средней школы, – у всех есть тенденция к отсутствию когнитивного разнообразия, что является социальным эквивалентом норвежского совета директоров. Патрик Коллисон, основатель финтеха Stripe, и экономист Тайлер Коуэн призвали к созданию новой дисциплины, «исследование прогресса», чтобы лучше понять, почему некоторые новаторские экосистемы показывают лучшие результаты, чем другие, и как сохранить достигнутый успех. Может быть, все «технари» похожи друг на друга, как клоны, потому что, пройдя через курс Джоэла Подольного в Университете Apple, стараются «мыслить иначе» совершенно одинаковым образом.
Монокультуры не работают никогда. Гомогенность ментальных моделей приводит к неудачам как экономические кластеры, так и целые общества. Принцип плюрализма фреймов (что значит, мы должны принимать любые фреймы за исключением тех, которые отрицают существование других) предлагает одновременно простое и действенное решение.
Плюрализм фреймов не подразумевает, что все фреймы равны в смысле полезности или ценности. Очевидно, что в определенных ситуациях некоторые гораздо хуже остальных, и нам следует быть очень осторожными, прежде чем рассматривать любой из них. Разумеется, фреймы могут быть критичными по отношению к другим фреймам, подразумевая их неполноценность в данных обстоятельствах или собственное превосходство при определенных условиях. Именно в этом и заключается здравый компромисс при выборе фреймов, от которого выигрываем мы все.
Таким образом, фрейм плоской Земли ложен, но все равно может быть полезен при измерении небольших расстояний, упрощая задачу, поскольку кривизна земной поверхности несущественна в локальном масштабе. Мы имеем право объяснить, почему фрейм не соответствует реальности, но не можем отказать ему в праве на существование. Точно так же мы не имеем права отбрасывать ментальную модель, в которой глобальное потепление не вызвано людьми. Это неверно с точки зрения науки и приводит к ошибочным решениям, – но это причина сопротивляться фрейму, а не отрицать его существование.
Цель плюрализма фреймов заключается в том, чтобы фреймы конкурировали, дополняли, противоречили друг другу и сосуществовали. Но неприемлемым будет фрейм, стремящийся уничтожить или полностью отрицать существование альтернативных. Именно поэтому социальное давление, стремящееся осуществлять цензуру чужих взглядов, она же «культура остракизма», так пагубно. Это не просто ограничение свободы слова. Это отказ принять мышление другого – его понимание реальности.
Плюрализм фреймов приводит к лучшим результатам, но тем не менее могут существовать здравые этические и моральные причины запретить некоторые фреймы в нашем общем репертуаре. Тем не менее, если такой запрет возникнет, нужно знать о его существовании и видеть в нем то, чем он действительно является, – сокращение пространства фреймов.
Кроме того, плюрализм фреймов не дается даром. Он вызывает социальную напряженность. Если все видят мир одинаково, нет причин спорить и ссориться. Но в то же время никто не мешает обществу прыгать со скалы, то есть принимать плохие решения из-за неудачной оценки проблем. Общества, стимулирующие существование разных точек зрения, намеренно делают инвестицию: они соглашаются на столкновение фреймов, превращая наличие конфликта в полезное свойство системы.