Третий набор мер заключается в стимулировании плюрализма фреймов и лежит в области миграции и мобильности. Чем больше люди переносят свою культуру и способы мышления с одного места на другое, – где они могут смешиваться и метаморфизоваться, – тем более обогащается среда и могут процветать различные фреймы. В истории человечества регулярно возникали центры свежего динамического мышления, от Афин и Рима до инновационных кластеров, подобных тому, каким была Кремона для скрипок в XVII столетии. Латинский квартал в Париже получил свое название потому, что был перекрестком для ученых со всей Европы, которые использовали латинский в качестве языка общения.
Такую большую важность мобильности и миграции придает открытость, которую они автоматически предполагают. В начале 2000-х годов теоретик урбанизма Ричард Флорида разобрал факторы, определяющие экономический успех или неудачу регионов и городских территорий. О своих выводах он буквально кричал на весь свет в книге The Rise of Creative Class («Восход креативного класса»), в которой исследовал многочисленные метрики, чтобы таким образом определить, какие факторы стоят за успехом. Из метрик выделялись три: технологии, талант и толерантность.
Третий из них, толерантность, ключевой. Места с наибольшей открытостью показали наилучшие результаты. «У них просто шире ментальная карта, если угодно. Там людям дают возможность рисковать, там отсутствует однородное мировоззрение», – говорит Флорида. Креативный класс перемещается туда, где больше толерантности и открытости. Это предварительные признаки многообразия и плюрализма – и экономических дивидендов, которые приносит плюрализм фреймов.
В то же время открытость требует долгосрочных обязательств. Как выяснили на своем опыте относительно толерантные города, наподобие Дубая и Сингапура (имеется в виду, толерантные относительно своих географических соседей), лучшая часть креативного класса сверхмобильна. Как только толерантность начинает уменьшатся, они быстро собирают вещи. Чем гнаться за этой сверхмобильной креативной элитой, может быть более разумным демонстрировать открытость достаточную, чтобы привлечь тех, кто готов приехать и остаться навсегда.
В более широком масштабе плюрализм фреймов общества может быть целенаправленно изменен при помощи миграции. Поскольку рождаемость во многих странах с развитой экономикой низка, иммиграция остается единственным способом компенсировать убыль населения. Но в смысле своих ожиданий от иммигрантов общества различаются. В континентальной Европе, например, десятки лет осуществляются значительные программы расходов из государственного бюджета, призванные помочь иммигрантам быстрее ассимилироваться. Цель в том, чтобы они перестали отличаться, – верная стратегия, когда экономике нужны рабочие руки, а общество не заинтересовано в росте напряженности.
Когда около 2015 года Европа приняла миллионы иммигрантов, главным образом с Ближнего Востока и из Африки, аналитики предсказывали, что их вливание изменит относительную однородность многих европейских государств и приведет к социальной напряженности. Они были правы: так и произошло. Разнообразие не дается даром.
Но с точки зрения человеческого фрейминга не исключено, что вливание мигрантов было скрытым благом. Такого культурного разнообразия в Европе не было десятилетиями. Возросшее разнообразие культур приводит к плюрализму фреймов. Это изолирует европейские государства от угрозы когнитивной монокультуры, способствуя появлению множества точек зрения. Во времена стабильности это не так важно, когда все обстоит благополучно, и необходимости в рефрейминге нет. Но это абсолютно необходимо, когда обстоятельства меняются, и переключение на другие фреймы неизбежно, например, когда общество сталкивается с экзистенциальной угрозой из-за изменения окружающей среды, катастрофической пандемией или глубочайшим экономическим неравенством.
Соединенные Штаты, наоборот, пытаются поддерживать равновесие между мифами о «плавильном котле» и о «тушеном мясе», в котором все кусочки заметны. Можно спокойно жить, не зная ни слова по-английски, в «Корея-тауне» Лос-Анджелеса или в Чайнатауне в Сан-Франциско, среди латиноамериканцев в Южном Техасе, кубинцев во Флориде или бразильцев в Бостоне. Такой подход замедляет ассимиляцию, но дает США устойчивые выгоды от разнообразия. Человек извне видит то, чего не замечают местные, и может применить новые, незнакомые фреймы к их выгоде.
Вспомните: сооснователь Google Сергей Брин родился в России, как и любимый автор консерваторов Айн Рэнд. Генеральный директор Microsoft Сатья Наделла – индиец, как и генеральный директор Google Сундар Пичаи. Финансовый директор Google Рут Порат – британка, Илон Маск, прославившийся своими проектами Tesla и SpaceX, родом из Южной Африки, предприниматель в аэрокосмической отрасли и затем астронавт Анушех Ансари – иранец. Медиамагнат Руперт Мердок из Австралии. Сооснователь Intel Энди Гроув родился в Венгрии, а сооснователь NVIDIA Цзен-Хсун-Хуан – на Тайване. Известный венчурный капиталист Петер Тиль родился в Германии, как и актер Брюс Уиллис. Отец Стива Джобса иммигрировал из Сирии. Один только Барак Обама родился в США.
Все они смогли сломать стереотипы и стать примерами для подражания и тем самым увеличили плюрализм фреймов в Америке и обеспечили возможность страны черпать из богатого и разнообразного репертуара ментальных моделей. Это особенно важно тогда, когда страна ощущает напряженность из-за широкого спектра идентичностей, характерного для политической и социальной жизни Америки.
Плюрализм имеет свою цену. Логично, что трения оказываются той последней областью, в которой нужно стимулировать развитие плюрализма фреймов. Несогласие, происходящее от столкновения различных фреймов, можно превратить из недостатка в преимущество.
Поддержка плюрализма фреймов в обществе приведет к дискомфорту его членов и конфликтам между ними. Такой плюрализм сознательно опирается на наличие людей, с которыми мы не согласны, и взаимодействие с ними. Это приводит к дискуссиям и дебатам, но в то же время может усиливать напряженность. В конце концов, нормально, когда люди с разными точками зрения конфликтуют друг с другом. Если в обществе нет ясной иерархии или приоритета фреймов (будь то император, папа или король), выбор того из них, который обществу следует принять, остается на волю народа. Если ценятся спокойствие, предсказуемость и эффективность, то перспектива значительного несогласия в обществе может выглядеть устрашающе.
Но в то же время она означает энергию и мотивацию определять траекторию общества. Возможность лежит в том, чтобы направить напряженность по необходимому нам пути: не пытаясь сдержать ее или замаскировать на бумаге, а соглашаясь на дебаты и принимая существование различных и конфликтующих точек зрения. Такое положение вещей было идеалом на протяжении столетий, оно было фундаментом либерализма (в классическом, а не американском значении этого слова), который представляет собой свободу создавать новые представления и открыто говорить о своем несогласии. Но после ужасов Второй мировой войны создание общества, не только разрешающего существование различий, но и защищающего их, стало приоритетом.
Трения, возникающие в результате соприкосновения фреймов, возникают в «публичной сфере», говоря словами немецкого философа Юргена Хабермаса. Так называется пространство, где люди встречаются и обсуждают общественные вопросы. При этом следует представлять себе не утонченные оксфордские дебаты, а те, что происходят в пабах и кофейнях, ассоциациях и клубах. Трения могут оказаться продуктивными, если случаются в подобных местах.
Проблема в том, что дебаты, касающиеся нужд общества, стали достоянием профессиональных политиков, медийных экспертов и других голосов, обладающих влиянием на общество, а не обычных граждан, – иными словами, прямую демократию заменила представительная. В результате люди лишились возможности активного личного участия в политике. Политические дебаты превратились в театрализованные битвы между посредниками, представляющими взгляды граждан, а не между самими гражданами. В этом смысле американцы делегировали свои важнейшие функции и политические голоса Такеру Карлсону с канала Fox, если говорить о правой части спектра, и Рейчел Медоу с MSNBC – левой. Но Америка не одинока. Напряженность существует в обществах повсюду, начиная с противостояния газет Yomiuri и Asahi в Японии до споров между французскими интеллектуалами Бернаром Анри-Леви и Мишелем Уэльбеком.
Мы должны возродить публичную сферу, где фреймы становятся явными и могут сталкиваться и комбинироваться. Для этого в первую очередь нужны, как утверждает Хабермас, активисты и группы, которые вовлекали бы граждан в публичные вопросы и подталкивали к участию в общественных дебатах. Эта деятельность дает обществу возможность воспользоваться силой, проистекающей из разнообразия, и решить, в каком направлении двигаться. Совещательная демократия, сочетающая элементы консенсусного принятия решений и власти большинства, превращает дискуссии в центральный элемент политического процесса. Ее сторонники выступают за введение так называемого «совещательного дня», в который люди из разных общин собирались бы вместе в государственный праздник (может быть, им следовало бы даже оплачивать их готовность обсуждать вопросы общественного устройства). Цель заключается в том, чтобы заинтересовать как можно большее количество граждан в участии в своего рода словесных столкновениях, которые являются основой демократического правления.
В более скромном варианте группа людей, обладающих достаточным разнообразием, собирается для обсуждения важного политического вопроса. До и после обсуждения проводится опрос участников. Группу обеспечивают вводной информацией и помощью экспертов, задача которых отвечать на вопросы и давать исходный материал. Столкновение взглядов разрешается. Консенсус не ожидается, но ожидается честное участие в обсуждении и принятие во внимание взглядов других. Совещательные группы такого типа практиковались в десятках стран, а в Великобритании в 1994 году даже превратились в телевизионную программу