Что, уже двое мужчин говорят, что за сеткой – просто отстой?
– Когда находишься под давлением на их территории и других вариантов нет, надо сразу же переместить шайбу в заднюю часть сетки, – продолжает Райдер, когда я не отвечаю. – Вместо этого ты паникуешь и пытаешься кое-как пасовать, а противник перехватывает шайбу. Именно это и произошло у вас в третьем периоде.
Пожалуй, он куда больше мне нравится, когда молчит.
Я сжимаю челюсть так сильно, что начинают болеть зубы. Игнорируя то, как прямолинейно он оценил всю отстойность моей игры, выдавливаю:
– Так зачем ты здесь на самом деле?
В синих глазах на мгновение мелькает новое выражение, что-то сродни неловкости. Я ожидаю, что он будет тянуть время или ничего не ответит, но он, к моему удивлению, отвечает прямо.
– Вчера к нам на тренировку приходил твой отец.
– И?
Райдер снова поправляет кепку.
– Он сказал, что каждый год руководит лагерем «Короли хоккея». Я надеялся…
– Да ради всего святого! – Я точно знаю, к чему он ведет, и это страшно бесит. – Серьезно? И ты тоже?
– Что?
Я поднимаю сумку, закидываю на плечо.
– Знаешь, сколько парней каждый год приходит ко мне, чтобы подобраться поближе к моему отцу? Я все это уже проходила.
Качаю головой, пытаясь подавить злость. Что ж, по крайней мере, Райдер откровенен. Не пытается пригласить меня на ужин, а то ведь другие так и делают: держат за ручку, шепчут всякие ласковые слова, а потом просят об услуге.
Как я ни стараюсь, горечь так и поднимается. Я и без того была в скверном настроении, а теперь мне в тысячу раз хуже.
– Я знала, что ты придурок, но это совершенно другой уровень. Являешься сюда, оскорбляешь мою манеру игры, а потом хочешь использовать меня, чтобы добраться до моего папы?
Он в ответ снова пожимает плечами.
– Что?
– Как будто ты его не используешь.
Я замираю.
– Это еще что значит?
– Мы тренируемся в здании Центра Грэхема, – смеется он, впрочем, непохоже, что ему весело. – Если это не кумовство, то я даже не знаю.
Щеки у меня вспыхивают. Я знаю, что с каждой минутой краснею все больше.
– Хочешь сказать, что я не смогла бы попасть в Брайар за свои собственные заслуги?
– Я хочу сказать, что ты хороша, но, уверен, фамилия не вредит.
Я пытаюсь успокоиться. Глубоко дышу.
– Да пошел ты!
На этом я отворачиваюсь и ухожу, потому что с меня хватит разговоров с ним. Навсегда.
Он за мной не идет, и минуту спустя я, кипя от гнева, влезаю в автобус.
Райдер ошибается. Брайар – и еще полдюжины колледжей с крупными хоккейными программами – умоляли меня поступать к ним не из-за фамилии. Они хотели заполучить меня, потому что я хорошо играю. Нет, потому что я отлично играю.
Я это знаю.
И все же плотина прорвана. Меня заполняет неуверенность, а поток сомнения так и просачивается в кровь.
Глава девятаяДжиджиНа ковре
Пару часов спустя я добираюсь до дома – по-прежнему в мрачном настроении. И тут же замечаю два гигантских чемодана посреди гостиной. Настроение у меня мигом меняется.
– О боже! – я готова визжать от восторга. – Ты дома?
В дверях появляется Мия Белл – как всегда, с ослепительной улыбкой.
– Я прибыла! – торжественно объявляет она, очень напоминая в этот момент Диану. А потом мы бросаемся друг другу в объятия как сумасшедшие, пританцовывая и покачиваясь из стороны в сторону – до того сильно, что чуть не падаем.
– Что ты тут делаешь? – Меня переполняет радость. – Я-то думала, ты только в воскресенье приедешь.
– Мне стало скучно на Манхэттене. А еще мама просто с ума меня сводит. Я остро нуждалась в тишине и покое.
– Черт, она, должно быть, стала совсем невыносимой, раз уж ты захотела оказаться в тишине.
Мия – человек не самый тихий. Повторю: далеко не самый тихий. Не то чтобы от нее много шума, она просто болтушка.
– Мама решила найти мне достойную пару для замужества, но считает, что я права голоса в этом вопросе не имею. – Мия закатывает глаза.
– Серьезно? И каким образом ты должна одновременно завести семью и стать звездой операционной? Как по мне, тут либо одно, либо другое.
Мия учится в медицинском колледже. Хочет стать хирургом.
– Вот именно. Как я смогу сосредоточиться на супруге, если в ординатуре мне предстоит по тридцать шесть часов подряд работать в операционной? А теперь попробуй объяснить это моей матери. Она пол-лета расспрашивала каждого встречного дипломата, нет ли у них неженатых детей. И уже принялась собирать досье на кандидатов.
– По крайней мере, она предлагает разные варианты.
Когда на первом курсе колледжа Мия открылась родителям и рассказала о своей бисексуальности, ее мама смирилась далеко не сразу. В конце концов Мия усадила маму и поговорила с ней. После этого миссис Белл несколько примирилась с ситуацией.
– И то правда, – кивает Мия. – Но, богом клянусь, я не хочу, чтобы мама меня с кем-то сводила. Ты же с ней встречалась? Такого сноба, как она, не найти во всем мире. Она выдаст меня за какую-нибудь чванливую особу королевской крови.
Мия на этом не останавливается и продолжает рассказывать о том, как летом путешествовала с семьей. Мы открываем бутылку красного вина и садимся на диван, пытаясь наверстать упущенное. Сначала меня все это веселит, но вскоре я мысленно возвращаюсь к другим событиям этого вечера, и постепенно меня снова переполняет тревога и злоба.
Чертов Брэд Фэрли, чертов Люк Райдер. Да, переданную мной шайбу перехватили, ну и что? И что, если…
– Что, мой рассказ о нудистском ужине в Греции тебя уже не развлекает? – спрашивает вдруг Мия, прерывая поток моих мыслей. Вид у нее позабавленный.
– Нет, очень смешно. Прости. На долю секунды отвлеклась и снова начала себя накручивать. Знаешь, у меня ведь настроение было хуже некуда, пока я не увидела твое прекрасное личико.
– Во-первых, продолжай осыпать меня комплиментами, а то мама этим летом практически растоптала мою самооценку. А во-вторых, из-за чего ты себя накручиваешь?
– Эмма Фэрли. Моя давняя подруга по старшей школе.
– А, предательница.
– Да, – смеюсь над тем, как ее заклеймила Мия, но при этом чувствую отголосок застарелой боли. Если бы кто-то сказал мне в последний год учебы в школе, что к выпускному мы с Эммой больше не будем дружить, я бы объявила, что у него не все дома.
Мия вытягивает свои невероятно длинные ноги на журнальном столике.
– Так почему мы тут думаем о злобной Эмме?
– Ну, вообще-то думаю я скорее о ее отце. Сегодня узнала, что мистер Фэрли стал новым главным тренером сборной США.
– Вот черт. И она настроила папочку против тебя?
– Не знаю. Я толком не говорила ни с ней, ни с ее родней с самого выпускного. Но вряд ли она сказала в мою сторону хоть одно доброе слово. Она уже три года злословит обо мне в соцсетях.
Сначала были открыто агрессивные посты о том, какая ужасная, эгоистичная и надменная у меня семья (и я тоже). Потом все это превратилось в смутно замаскированные «размышления» и неоднозначные цитаты – явно в мой адрес, с отсылкой к моим многочисленным недостаткам.
Все это выглядело так по-детски, но имелась одна проблема: Эмма ненавидит, когда ее игнорируют. Ей вечно надо быть центром всеобщего внимания, что просто отлично, когда ты подросток и носишься по тусовкам и у тебя есть веселая, жизнерадостная подруга, которая с головой ныряет в новые приключения и тянет тебя за собой.
Однако как только ты перестаешь идти у нее на поводу и тешить ее эго, она поворачивается к тебе спиной.
– В общем, я беспокоюсь, что он будет ко мне несправедлив, – признаю я, щедро отхлебнув из бокала. Вино на пустой желудок идет скверно, и дискомфорт только усиливается. – Они отбирают игроков и определяются с составом, и… – Языком снимаю каплю вина, оставшуюся на губе. – Не знаю, я нервничаю. У меня плохое предчувствие.
– Не надо нервничать. Ты буквально игрок номер один в мировом женском хоккее.
– А вот это перебор.
– Ну, в тройке лучших, – исправляется Мия. – Но ведь во всем мире.
– В десятке. По стране.
– Ладно, в пятерке во всем мире, – машет рукой она. – И ты говоришь, что этот говнюк не выберет одного из лучших игроков для своей команды?
– Все устроено немного иначе.
– И как все устроено?
Тут мне приходится подумать, что сказать, потому что объяснить ситуацию не так-то легко. Процесс отбора очень мутный – можно решить, что так сделано специально.
– Тренеры отбирают игроков, исходя не только из объективных критериев. Они смотрят, выступал ли ты раньше на соревнованиях национального уровня, а у меня такого опыта нет. Они пытаются предвидеть, кто, по их мнению, лучше впишется в команду. Иногда проводятся отборочные испытания, но предыдущие показатели куда важнее нескольких тренировок. – Пожалуй, стоит говорить простыми словами, что я и пытаюсь сделать. – В сущности, каждый раз, когда я выхожу на лед, я прохожу отбор в сборную страны.
И, судя по всему, произвожу не лучшее впечатление. По крайней мере, по словам Брэда Фэрли.
– Знаешь, не хочу об этом больше говорить.
Раздражение переполняет меня. Соскальзываю с дивана на мягкий плюшевый ковер и с громким стоном вытягиваюсь на спине.
– Ах вот что, – вздыхает Мия.
Я открываю глаза. Она смотрит на меня сверху вниз, и на лице у нее смесь веселья и беспокойства.
– Что? – ворчу я.
– Тебе надо заняться сексом.
– Нет, не надо. Я и так в порядке.
– Неправда. Я провела дома всего час и уже заметила первые признаки, а теперь ты на ковре. Знаешь, лежание на ковре – последний гвоздь в крышку гроба.
– Прекрати. Не так уж часто я валяюсь на ковре.
– Часто-часто. Каждый раз, когда у тебя уровень стресса зашкаливает и когда на тебя слишком много всего наваливается. А потом, повалявшись на ковре, ты вечно принимаешься ворчать и огрызаешься на меня за всякую ерунду, например, если я попью воды из твоей бутылки с монограммой. Зато потом приходит Кейс, вы трахаетесь, и ты снова превращаешься в милую крошку Джиджи.