– Я настоятельно тебе советую не сидеть в ванне целый час, Жизель, – вежливо прошу я.
– Хватит разрушать мои мечты, король выпускного.
– Вы только посмотрите на себя, у вас такие очаровательные прозвища, – ухмыляется Беккетт. – Вам бы переспать как-нибудь.
Джиджи принимается кашлять в кулак.
– Не, такого точно не будет, – заверяет она, а я с усмешкой поглядываю на нее, пока Бек не видит.
– Да ладно, почему нет? – настаивает он. – Раз уж ты решила не кататься на паровозике Данна…
– Умоляю, не называй себя так, – тут же просит она.
– …этот парень – второй после меня. Плюс детишки у вас будут просто красавцы, – на мгновение лицо Беккетта принимает задумчивое выражение. – Колсон, конечно, от такого сразу обосрется, так что… мда, вероятно, в этом направлении двигаться не стоит.
С этими словами он отчаливает по направлению к мужским раздевалкам, не замечая озабоченного выражения лица Джиджи.
– Он что, знает? – яростно шепчет она, едва он исчезает из виду.
– Вряд ли. Просто Беккетт такой человек, – заверяю ее я.
– Ладно, неважно. Пойду переоденусь.
Я решаю последовать ее примеру. Пока надеваю плавки, за пять укусов уничтожаю яблоко. Огрызок кидаю в мусорку, сую ноги в шлепанцы и направляюсь в комнату с ванной. Я считаю, что погружение в холодную воду – отличная терапия, хотя, конечно, не для слабонервных. Когда впервые опускаешься в ледяную воду, почти перестаешь дышать, но со временем постепенно привыкаешь. По-прежнему не слишком приятно, но короткая ледяная ванна творит чудеса с болящими после игры мышцами и ускоряет период восстановления.
Джиджи уже на месте. На ней цельный черный купальник фирмы Speedo – очень скромный, который, собственно, и не должен казаться сексуальным. А мое тело реагирует так, будто она голая.
Она скользит взглядом по моей обнаженной груди, и в серых глазах мелькает одобрение. А потом я поворачиваюсь поставить спортивный напиток на полочку, и Джиджи ахает.
– Что такое? – Я смотрю на нее через плечо и понимаю, что ее внимание приковано к синяку. – Да, смотрится не очень, – соглашаюсь я.
Заметив, что она отставляет в сторону бутылку с водой, спрашиваю:
– Как насчет пятнадцати минут? – киваю на таймер у двери. – Знаю, ты предпочла бы час, но, думаю, начать можно и с пятнадцати минут.
– Хорошая идея, – судя по голосу, она на что-то отвлеклась.
Повернувшись, вижу, что она копается в телефоне. Маленькая колонка уже стоит у ванны.
– Готовлю плейлист, – сообщает она. Меня тут же охватывает ужас.
– Нет.
– Да, – с широкой улыбкой подтверждает она. – «Горизонты». Поверь мне, когда опускаешь свою дрожащую задницу в ледяную воду, саундтрека лучше не придумаешь.
– Я тебе не верю. Это все наверняка вранье.
– Я сузила список до двух треков. Я даже поступлю по совести и дам тебе выбрать. Так что мы слушаем – звуки африканской саванны или тростник из Северной Каролины?
– Я, черт побери, ненавижу Северную Каролину.
– Значит, будет Африка.
Мгновение спустя мы оба погружаемся в ледяную ванну – каждый в свою. Едва тело Джиджи оказывается под водой, она издает отчаянный вопль.
– Признаю, – задыхаясь, выпаливает она.
Я с иронией смотрю на нее, устроив руки на бортиках ванны, и жду продолжения.
– Хоть я и хвастаюсь, что профессионально выдерживаю холодную воду, на самом деле я ненавижу ледяные ванны. Они холоднее тысячи ледников.
Тут я полностью согласен. К сожалению, средства, благодаря которым ты лучше себя чувствуешь, далеко не всегда приятны.
– Когда мне было слегка за двадцать, меня позвала африканская саванна. Она распахнула мне объятия, позвала в дерзкое путешествие, обещая незамутненное пиршество для человеческого слуха. Даже теперь, десятки лет спустя, я не могу забыть ее необузданный характерный хор.
– О господи, – принимаюсь стонать я. – За что мне это?
– Помню, как трубила мамаша-слониха, окликая по всей саванне своего малыша. Помню неумолимый гул африканских цикад, под аккомпанемент которого я курил трубку у костра. В ту ночь я узнал, что хагедаш[41]получил свое название из-за собственного крика. Этого «ха-ге-да-а, ха-ге-да-а»… Такой пронзительный запоминающийся вопль, благодаря которому хагедаш стал одной из немногих птиц, заслуживших название ономатопеей. Невозможно описать незабываемую симфонию, которую я открыл для себя среди африканского кустарника. А теперь… позвольте пригласить туда вас.
Несколько секунд мы сидим в тишине, и только шелест африканских кустарников служит фоном нашей холодотерапии.
– Почему ты ненавидишь Северную Каролину? – спрашивает наконец Джиджи. Любопытство, видимо, пересилило.
– Я там однажды застрял.
– Не пояснишь?
– Не-а.
Она смеется.
– Да ты правда ненавидишь разговаривать.
– Спасибо, что заметила.
– Милый, это не комплимент был. Знаешь, кто еще никогда не разговаривает? Серийные убийцы.
– Тут я не согласен… Судя по всему, полно всяких ненормальных, которые просто обожают излить душу.
Джиджи опускается ниже, и вода хлещет по бокам ванны. Выражение лица у нее мученическое. Кожа побелела от холода.
– Ты смотрел передачу моего отца вечера вечером?
Я мрачно гляжу на нее.
– Да.
– А с чего такая кислая мина? Он тебе комплимент сделал.
– Вообще-то нет.
– Он сказал, что ты эффективен, и похвалил твое умение обращаться с клюшкой.
– Нет, это все сделал Джейк Коннелли. А у твоего отца был такой вид, будто его за нос держали и заставляли со всем соглашаться.
– Я тебя уверяю: если Джейк считает, что ты хорош, папа тоже так считает. Тебе просто надо найти способ заставить его закрыть глаза на то, что случилось на международном чемпионате. У него пунктик на драках. – Она на мгновение затихает. – Не знаю, много ли ты слышал о его прошлом, но он поддерживает так много благотворительных организаций для жертв домашнего насилия, потому что и сам когда-то был жертвой такого насилия.
Я медленно киваю.
– Да, об этом я знаю.
Об этом много писали, особенно учитывая тот факт, что Грэхем был практически наследным принцем хоккея. Его отец – пресловутый абьюзер – в свое время тоже был легендой.
– Думаю, его беспокоит то, что ты подрался не на льду, – объясняет Джиджи, и выражение лица у нее серьезное. – Это не было частью игры, когда приходится иметь дело с… контролируемой агрессией. Спортсменам удается выпустить злость, не нарушая правил, понимаешь? Но ты подрался в раздевалке.
– Да, подрался. – Она явно хочет узнать подробности, но я не даю ей вставить и слова. – Может, тебе стоит замолвить за меня словечко перед Коннелли, – сухо замечаю я. – А то я начинаю подозревать, что убедить твоего отца – пропащее дело.
– Да без проблем. Я увижусь с ним и его семьей в праздники, так что непременно буду говорить с ним только о тебе.
От этой новости во мне поднимается волна зависти, которую я всеми силами стараюсь игнорировать. Дело не в том, что ее окружают знаменитости. Дело в самой семье – мне больно от этих рассказов. Когда я рос, ничего подобного у меня не было. Я всегда гадал, каково это – иметь настоящую семью.
Похоже, здорово.
Джиджи ерзает в ванне, отчего ее неминуемо окатывает маленькой волной, и она вздрагивает.
– Господи, до чего холодно, – жалуется она.
– Можно подумать, ванна со льдом.
– Слушай, хоть я и люблю сарказм, прекрати.
– Тебе не угодишь. Раз я молчу, значит, серийный убийца. Когда начинаю говорить, ты велишь мне прекратить.
– Кстати, твоя очередь. Я хочу услышать рассказ про Северную Каролину.
– Не хочешь, поверь мне.
– Да ладно. Порадуй меня.
– Не уверен, что рассказ тебя порадует, – искоса поглядываю на нее. – Уверена, что хочешь услышать?
Джиджи кивает.
Тогда я пожимаю плечами и выдаю ей самое честное:
– Одна из моих приемных семей в Финиксе решила, что будет весело арендовать минивэн, погрузить туда всех детей и поехать в Мертл-Бич[42]. У приемной матери там жила сестра. Мы только-только пересекли границу штата, въехали на территорию Северной Каролины, когда пришлось остановиться и заправиться. И вот тут… знаешь, есть фильм, где ребенка забыли дома? Так вот, они забыли меня на заправке.
– И сколько тебе было?
– Десять.
– Бедняжка.
– Сначала я решил, что они вернутся через несколько минут. Выедут на дорогу и сообразят, что меня в фургоне нет. Так что я просто сидел у двери и играл в видеоигру, которую одолжил мне их настоящий сын.
– Настоящий сын?
– Ага. У большинства приемных родителей были и свои биологические дети. Они просто брали еще толпу ребятишек, чтобы получить деньги от правительства. Но приемные дети всегда принадлежат ко второму классу. Настоящие всегда важнее. – Я вижу, как смягчается выражение лица Джиджи, и торопливо продолжаю, пока она не начала меня жалеть: – Так или иначе, сижу я, играю, жду. Проходит час. Потом два, три. В конечном счете работник заправки выходит покурить, замечает меня и звонит в полицию. Говорит, что тут какой-то брошенный ребенок.
– Черт.
– Явились копы и забрали меня в участок, где я ждал еще часа два. Им было никак не отследить Марлен. У нее сел мобильный, а имя сестры я не знал, потому что семья-то на самом деле была не моя, понимаешь? Наконец через семь часов после отъезда с заправки Марлен с Тони заметили, что меня нет. А заметили только потому, что их малыш стал плакать и жаловаться, что я забрал его видеоигру. Они вернулись на заправку, а работник им говорит, мол, его забрали копы. Они пришли в участок забрать меня, и Марлен начала орать, что из-за меня ее сынок плачет. – Я смеюсь. – Так что у меня еще и неприятности были из-за того, что я взял его видеоигру.
– У тебя были неприятности, – эхом повторяет Джиджи. Она совершенно поражена.