– Да, причем немаленькие. – Я смотрю прямо перед собой. – Ее муж любил пустить в ход ремень.
– О господи. И тебе было всего десять?
– Ага. – Я откидываю голову назад, закрываю глаза.
– Не представляю, чтобы мои родители не заметили моего отсутствия в течение нескольких часов. Час максимум, а потом они бы психанули и отправили на поиски меня весь район. Даже представить не могу, насколько это жутко, когда о тебе полностью забывают люди, которые вообще-то должны о тебе заботиться.
Голос у Джиджи срывается.
Я открываю глаза и смотрю на нее.
– Не смей, – предупреждаю я.
– Что?
– Не надо меня жалеть. Все закончилось, что было, то было. Я взрослый человек.
– Это не значит, что я не могу пожалеть ребенка, которым ты был в ту пору.
– Поверь мне, это еще не худший опыт был. Кроме того, не все так плохо. Благодаря следующей семье, где я оказался, я стал профессиональным игроком в хоккей. Отец там был большим фанатом хоккея и, сообразив, как хорошо я играю, задался целью направить меня на путь истинный. Покупал мне снаряжение, возил на тренировки и игры.
– И сколько ты с ними прожил?
– Три года. А когда мне пришлось снова переезжать, мой тренер уже был заинтересован в моих результатах, так что он взял на себя роль наставника.
Наш разговор внезапно прерывает пыхтение из колонки. Потом раздается какое-то фырканье и странный звук вроде тех, с какими люди и животные выныривают на поверхность из-под воды.
– Это что за чертовщина? – восклицаю я.
– Думаю, это гиппопотам. – Джиджи ярко улыбается.
– Ты слишком много улыбаешься, – тут же ворчу я.
– Какой кошмар. Так арестуйте меня, офицер. – Я в ответ только закатываю глаза. – Думаю, истинная проблема в том, что это ты улыбаешься недостаточно.
– У меня от улыбки лицо болит.
– Но ты просто красавчик, когда улыбаешься. И кажется, что к тебе гораздо легче подойти.
Я бледнею.
– Детка, я не хочу, чтобы люди ко мне подходили. Это же просто ужасно.
Она ошеломленно приоткрывает рот.
– Ты что, только что назвал меня деткой?
– А я так тебя назвал? – Сам даже не заметил.
– Назвал.
Вот черт. Надо следить за собой.
Ненадолго повисает тишина. Ну, не совсем тишина. Симфония полей Дэна Греббса по-прежнему наполняет комнату для терапии. Вот-вот сработает таймер.
– Насчет того, чем мы занимаемся, – начинает Джиджи, и у меня вырывается смешок. – Что? – она тут же ощетинивается.
– Ничего, я просто этого и ожидал. Я назвал тебя деткой. Это должно было случиться.
– И чего же ты ждал?
– Разговора о том, кто мы друг другу. Клянусь, у девчонок это в ДНК заложено. Вам вечно надо знать, как другой воспринимает ситуацию.
– Разве плохо понимать, как мы друг друга воспринимаем? Знаю, мы только однажды занимались сексом…
– Мы им занимались раз сто за одну ночь, это считается за один раз? – спрашиваю я. Мне правда любопытно.
– Ты прав. Тут как с собачьим возрастом. Одна ночь равносильна двум годам отношений.
Я фыркаю не хуже тех гиппопотамов из африканской саванны.
– Но… ведь никаких чувств нет, верно? Только физическая разрядка. – Она машет рукой между нами, потом морщится, когда грудь ее окатывает вода. – Очередной инструмент в нашем тренировочном арсенале, чтобы мы оба могли расслабиться. Верно?
Когда я не отвечаю, она решает надавить.
– Ну?
– Ты хочешь знать, есть ли какие-то чувства? – спрашиваю я, пожимая плечами. – Что ж, когда я был в тебе, ощущения были потрясающие.
– Я не это имею в виду. – И все же на щеках у нее выступает румянец.
– И когда ты кончила мне на лицо, ощущения были действительно потрясающие, – продолжаю я. Теперь она неловко ерзает в ванне. Мило.
– Прекрати, – ворчит она. – Мы сидим в ледяной ванне.
– И что? – Я опускаю руку под воду и кладу себе на пах. Она, разумеется, все видит.
– Только не говори мне, что способен на эрекцию, сидя в ледяной воде. У тебя что, серьезно встал?
– Нет, – со смешком отвечаю я, но тут же перехожу на серьезный тон, потому что знаю, что, если не сделаю этого, она вернет наш разговор к началу. – Слушай, я обхожусь без чувств.
– О-о-о… Он обходится без чувств, – саркастично тянет она. – Боже мой, Райдер. Ты такой крутой и суровый.
– Я тут ей душу открываю, а она насмехается.
– Душу он открывает, ну надо же! Я просто вот о чем говорю: нельзя взять и решить, что обойдешься без чувств. Иногда чувства подкрадываются незаметно.
– Не ко мне, – хотя в последнее время я стал в этом сомневаться.
Некоторое время она молчит, потом вздыхает.
– Полагаю, это в любом случае неважно. У меня-то тоже никаких чувств не возникает.
Я не могу придумать ни единого разумного объяснения охватившему меня разочарованию.
Вообще-то ее слова должны были привести меня в восторг.
Так почему же ощущение такое, будто мне в живот воткнули кинжал?
– Мы слишком разные, – продолжает она – Например, я больше всего люблю слушать вот такое, – она кивает в сторону колонки на бортике. – Вот эти красивые успокаивающие звуки природы. А ты, наверное, слушаешь металл до потери пульса.
Пищит таймер.
– Слава богу! – восклицает она, вскакивая на ноги. Дрожа всем телом, она бежит за полотенцем.
Я вылезаю из ванны и нахожу свое.
– Обычно я после такой ванны на пять минут иду в сауну, – сообщает Джиджи.
Наши взгляды встречаются, и я чувствую, как против воли мои губы растягиваются в улыбке.
– Что ж, веди.
Сухая сауна находится через две двери от нас. Едва мы переступаем порог, нас окутывает жаркое облако, и ощущения просто божественные. Джиджи ставит таймер на пять минут, потом с любопытством смотрит на меня.
– Ты когда-нибудь занимался сексом в сауне?
Черт, у меня от одной идеи член дергается. Однако я делаю вид, что полностью владею собой.
– Какая самоуверенность с твоей стороны – считать, что я тут же займусь с тобой сексом.
Она от удивления аж рот открывает.
С насмешливой ухмылкой я прохожу мимо и сажусь на верхнюю лавку. После холодной ванны тепло ощущается просто идеально. Я чувствую, как раскрываются поры, – ощущение потрясающее. Тело все еще побаливает после вчерашних ударов, но уже не так сильно. Мой организм – невероятный механизм.
Словно наказывая меня, Джиджи садится на другую лавку. Пространство небольшое, и мы сидим лицом к лицу. Мое внимание приковывают крепкие бедра, выглядывающие из черного купальника.
– Мне нравится твой купальник, – замечаю я.
– Чушь. Он прямо-таки пуританский.
– Именно это мне в нем и нравится. Он полностью скрывает тебя, и мне приходится воображать, что же там, под ним.
– Ты уже видел все, что под ним.
Я ухмыляюсь.
– Это точно.
– Что ты потом делаешь? – спрашивает она. – Хотя погоди, дай-ка я угадаю. Ты поедешь домой писать грустные стихи, а потом слушать дэт-метал[43].
У меня вырывается смешок.
– Я работаю над эссе по британской истории, вот и все. Я бы пригласил тебя зайти, но парни будут дома. – Я изгибаю одну бровь. – Если хочешь, я мог бы прийти к тебе в общежитие.
– Может, попозже, вечерком? А то у меня еще планы есть на сегодня.
– Что ты задумала?
Пару секунд она молча смотрит на меня, а потом качает головой:
– Не хочу говорить.
Разумеется, этот ответ только разжигает мое любопытство:
– Так не пойдет. Теперь ты обязана мне рассказать.
– Не-а. Ты непременно скажешь какую-нибудь едкость, а это одно из моих любимых занятий на свете, и я не позволю тебе омрачить его.
– Глянь-ка, какие ты накрученные словечки знаешь.
– Ты считаешь, что «омрачать» – накрученное словцо? Может, тебе помочь расширить словарный запас? Я тебе даже список составлю, если хочешь. И одолжу несколько книжек – настоящих, без картинок. Если ты, конечно, читать умеешь.
Я фыркаю.
– Я много читаю.
– Ну-ну.
– Правда. Ты же была у меня. Видела, что на столе лежат книги.
– Это же вроде учебники были.
– Не все. Остальные – просто научная литература. Историческая.
– Историческая! Ладно, – ободряюще кивает она. – Вот как мы поступим. Так ты и очаруешь моего отца.
– В смысле?
– Он у меня большой поклонник истории. Постоянно заставляет нас смотреть скучные документалки. Этим летом, когда мы отдыхали на Тахо, он вынудил всех, в том числе гостей, смотреть двухсерийную передачу о старых авианосцах.
Я резко выпрямляюсь.
– Черт возьми, но она же правда крутая…
– О господи, – перебивает она. – Видишь? Вам суждено стать лучшими друзьями.
– Я не собираюсь разговаривать с Гарретом Грэхемом об истории. Только о хоккее.
– Это уже твои проблемы. В следующий раз, когда встретишься с ним, давай сразу с места в карьер, мол, давно хотел с вами поговорить о женщинах, которые водили машины скорой помощи в годы Первой мировой войны.
Я не могу сдержать резкий смешок. Не припомню, чтобы когда-нибудь хоть с кем-то столько смеялся.
– Я не собираюсь ничего подобного делать, – сообщаю я.
– Просто подала идею, а ты сам смотри.
Срабатывает таймер, и мы оба встаем. Когда она поворачивается к двери, я скольжу восхищенным взглядом по ее заднице и, не сдержавшись, подхожу вплотную. Сжимаю округлые ягодицы, пристроив подбородок ей на плечо.
– Обожаю твою попку.
Она поворачивает голову, улыбаясь мне через плечо, и я, не выпуская ее очаровательную попку из рук, склоняюсь к Джиджи в поцелуе.
Она пытается окончательно развернуться, чтобы встать ко мне лицом, но я удерживаю ее на месте.
– Нет. Стой, где стоишь.
Я придвигаюсь ближе и слышу, как у нее перехватывает дыхание. Я прижимаюсь членом к ее заднице, и она принимается ерзать. Я скольжу пальцем под полоску ткани, поглаживаю пухлую ягодицу. Такую нежную. Идеальную.
Я снова подвожу ее к лавкам. Хватаю свое полотенце и расстилаю на деревянном сиденье.