Вся ложа в нашем распоряжении, ничто не заслоняет вид на сцену. Опустившись в мягкое кресло, я склоняюсь к Райдеру и шепчу:
– На самом деле я никогда не была в опере.
– Я тоже.
Учитывая, насколько мы опоздали, я понятия не имею, что происходит на сцене. Женщина в красивом платье и мужчина, одетый как священник, что-то поют дуэтом; ее высокий голос изумительно сливается с его глубоким тенором. Есть в их исполнении что-то исступленное, будто они оба разгневаны.
– Жалко, что программки нет, – бормочу я. Я бы поискала подробности в телефоне, но, несмотря на все насмешки Райдера, театр занят как минимум на восемьдесят процентов, и я не собираюсь мешать остальным зрителям. – Ты хорошо знаешь историю Самсона и Далилы?
– Достаточно. Если память мне не изменяет, Далила – настоящее динамо, не дает Самсону, только пытается определить, в чем источник его силы, – тихо произносит Райдер, не отводя взгляда от действия на сцене.
– Знаешь, это по-своему невероятно, – восхищенно шепчу я, когда Далила выдает несколько высоких, идеально выверенных переливчатых нот, отчего у меня по рукам бегут мурашки. – Жалко, что начало пропустили.
– Мне тоже, – в его голосе звучит искреннее сожаление.
Пока мы смотрим выступление, он берет меня за руку, переплетает наши пальцы.
– Кажется, вот этот парень подкупил ее, чтобы она соблазнила Самсона, – Райдер склоняется как можно ближе к моему уху, чтобы я расслышала его за навязчивыми воплями героини. – А потом в какой-то момент Самсон засыпает, и она обрезает ему волосы. А потом его ослепляют. Сплошной панк-рок, а не библейская история.
Я тихо посмеиваюсь.
Меж тем на сцене появляются новые декорации. Теперь перед нами опочивальня. Далила переоделась в белую сорочку, которая в свете софитов то и дело кажется почти прозрачной. К ней присоединяется новый герой. Красивый мужчина – судя по парику длинных роскошных золотистых локонов, ниспадающих на спину, Самсон. Хотя, может, это его настоящие волосы, и тогда я ему завидую.
Далила начинает петь Самсону. Сладостные звуки сопрано подчеркиваются чувственными движениями тела. Я так понимаю, она его соблазняет. То, как она покачивает бедрами и откровенно пытается трахнуть такого красивого мужчину, вызывает тянущее чувство у меня между ног. Уж не думала, что меня сможет возбудить опера, и вот вам.
– Ты на какую-то порнографию меня заманил, – шепчу я Райдеру.
– Как будто тебе такое не нравится, – тихо и насмешливо замечает он.
– Вовсе нет.
– Ну-ну.
Не успеваю я отреагировать, как он скользит рукой мне под платье.
У меня сердце останавливается.
– Так, значит, не нравится, да?
– Не-а.
Его пальцы порхают вдоль моего бедра, а потом костяшки пальцев касаются влажной промежности. Я и сама не заметила, как это случилось.
– Так вот оно что. – Он, поддразнивая, просовывает палец под ткань тоненьких трусиков и резко вводит палец. Я ахаю. – Тогда почему ты такая мокрая?
Мне не хватает кислорода. Кажется, будто вся кровь устремилась к паху и теперь пульсирует в клиторе.
– Не мокрая, – едва выдавливаю я.
– А вот мой палец с тобой не согласен.
Он вытаскивает его, подносит ко рту и облизывает. У меня вырывается нечленораздельный вопль.
– Следи за манерами! – яростно шепчу я.
– А что? Это не я тут теку на все кресло.
– Ничего я не теку, – слабо протесту я. – На мне белье.
– Да, кстати. Оно представляет проблему. Снимай.
Восторг и страх раздирают меня на части.
– Люди увидят.
– Тут слишком темно, да и в любом случае они смотрят на сцену. Снимай.
Я теряю всякое самообладание. Может, все дело в неприкрытой похоти, горящей в его глазах. Может, в его низком требовательном голосе. Может, в том, что в крови у меня бурлит восторг.
Глубоко вздохнув, я незаметно засовываю руку под подол платья, добираюсь до пояса крошечных трусиков… Райдер прекрасно видит мои колебания. Он вообще наблюдает за каждым движением. И ждет.
Дрожащими пальцами я поддеваю ткань белья, слегка приподнимаюсь на кресле и стягиваю трусики по бедрам вниз. При этом смотрю я исключительно вперед, а то вдруг кто-нибудь из зрителей в противоположной ложе обратит на нас внимание. Однако гости неотрывно следят за чувственным действом на сцене – происходящее внизу интересует их куда больше.
Райдер протягивает руку.
Без единого слова я кладу ему в ладонь кружевной комочек. Он, усмехнувшись, засовывает его себе в карман.
– Какая послушная, – бормочет он. – Такая новая Джиджи мне по душе.
Я щурюсь.
– Не искушай судьбу.
– Брось. – Он придвигается ближе. – Судьба не имеет к этому никакого отношения. – И с этими словами он снова запускает руку мне под платье, находит теплое, жаждущее прикосновений местечко между бедер. Потирает складочки указательным и средним пальцем, и при первом же прикосновении я ахаю.
– Тихо, – предупреждает он. – А то прекращу.
– Прекратишь сейчас, и я тебе голову оторву.
– Какая жестокая девушка. Мне такое по душе. Раздвинь-ка ноги немножко.
Я, впрочем, едва слышу его просьбу – внизу внезапно раздается оглушительный вой. Партия Далилы взбирается все выше, музыка грохочет стремительным крещендо. Райдер под шумок поглаживает мою киску, и я, сидя в кресле, дрожу, как оголенный провод. И вот-вот взорвусь. Он вводит один палец, сразу же находит то самое место, от прикосновений к которому я начинаю течь. Подводит меня все ближе к оргазму.
Губами он снова касается моего уха.
– Когда будешь кончать, произнеси мое имя.
– Что…
В следующее мгновение он надавливает кистью мне на клитор, и все мое существо будто разлетается вдребезги. Даже не контролируя себя, я дарю ему именно то, чего он так хочет.
– Райдер.
Звук его имени тонет в пронзительных звуках арии и оглушительном грохоте моего сердца. Пульс, кажется, даже в ушах отдается, а кончаю я так сильно, что в глазах все плывет.
Вернувшись же с небес на землю, понимаю, что он смотрит на меня с улыбкой. И чрезвычайно доволен собой.
– Ну что, сбежим отсюда и вернемся в отель? – спрашиваю я, убедившись, что голос меня не подведет.
– Да.
Позже мы, обнявшись, лежим в его постели – пресыщенные и сонные – после лучшего секса в моей жизни. Секс с Райдером каждый раз – лучший. Я даже задумываться об этом перестала. Знаю только, что совершенно подсела на него.
Я рассказываю, как столкнулась с Элом Дастином, стараясь не выдавать, насколько он меня обнадежил, не давать воли восторгу. Впрочем, мне все равно не удается сдержать радостную ухмылку:
– Конечно, еще ничего не решено, но он был вполне уверен, что Фэрли выберет меня.
– Я же тебе говорил, что так все и будет, – он поглаживает меня по пояснице, целует в макушку. – Олимпийское золото, жди, мы уже идем.
Его слова кое о чем мне напоминают, и я чувствую, что пора признаться в том, что давно не дает мне покоя. В том, что я осознала резко, но совсем недавно, и пока никому не рассказала. Дело в том, что подобное признание кажется мне в некотором смысле… предательством.
– Помнишь, как мы в последний раз говорили об Олимпиаде? – я поглаживаю рельефные мускулы у него на груди. – Ты еще спросил, почему я так отчаянно хочу попасть в команду и кому это надо – мне самой или моему папе.
– Помню.
– Что ж, с того самого разговора меня очень беспокоил этот вопрос. Я стала его обдумывать и обдумывала много, – я неуверенно облизываю губы. Впрочем, раз уж начала, надо довести дело до конца. – Я хочу, чтобы у меня было то, чего нет у отца.
Райдер слегка напрягается – похоже, я его удивила. Черт возьми, я сама удивлена, что говорю такое.
– Я никогда не произносила эти слова вслух. Не знаю даже, задумывалась ли я об этом по-настоящему, но… у него все есть. Кубок, награды, абсолютные рекорды, титул самого ценного игрока. Он и в Зал славы хоккея явно попадет. Я никогда и близко не смогу подобраться к его уровню. – В горле внезапно образуется ком, вынуждая сглотнуть. – Зато он никогда не играл за сборную США. Это единственное, в чем я могу его обойти.
Райдер переворачивается, благодаря чему мы оказываемся лицом к лицу. Он смотрит на меня с совершенно непонятным выражением.
Порой я ненавижу его умение вытягивать из меня признания, даже не стараясь. Он не любопытничает, не просит поделиться секретом, не наседает с разговорами. Просто рядом с ним у меня язык развязывается, и я готова поведать ему все тайны.
– Я хочу… чувствовать себя важной, чтобы моя собственная жизнь была важна, – признаюсь я. – Добившись этого, я бы наконец выбралась из папиной тени. Я могла бы получить олимпийское золото – то, чего у отца никогда не будет, – у меня вырывается раздраженный стон. – Я чувствую себя такой жалкой, когда говорю об этом. Ужасно, правда?
– Вопрос в том, только это подстегивает тебя к соревнованиям или нет. Для тебя это такой плевок ему в лицо, мол, «пошел ты старик, посмотри, какая у меня медалька!», или нет?
– Конечно, нет, – я вздрагиваю. – Это только крошечная часть общей картины. Маленький процентик. Идея, которая сидит у меня на подкорке и иногда напоминает о себе. Соревнования на мировой арене гораздо важней, чем конкуренция с собственным отцом. Это же восторг просто!
– Хорошо. Вот на этом восторге и сосредоточься. Но помни и о маленьком процентике.
– Мне даже признаваться в этом неприятно, – бормочу я, прикрывая глаза. Райдер приподнимает мой подбородок, касается его пальцами, и я вздрагиваю.
– Надо тебе с этим справиться, – хмуро произносит он.
Он хмурится.
– Ого. Я только что поделилась с тобой таким важным для меня моментом, а ты…
– Да нет же, я не это имею в виду, – он качает головой. – Надо тебе прекратить испытывать вину за собственные чувства. Ты ненавидишь эту девицу, Эмму, и страдаешь из-за собственной ненависти. Тебе хочется получить то, чего нет у твоего отца, но тебе неловко от одной мысли об этом.