Гаррет вздыхает и говорит:
– Я пока возьму кофе.
Очередь двигается медленно, так что, когда он возвращается с двумя картонными стаканчиками и протягивает один мне, я все еще стою.
– Черный пойдет?
– Отлично, спасибо.
Он снова пялится на меня.
– Что? – бормочу я.
– Ничего, – откликается он, но пялиться так и не перестает.
Очередь двигается, и теперь я слышу, что Греббс говорит стоящей передо мной женщине. Ей за пятьдесят – как по мне, как раз тот возраст, чтобы стоять в очереди за автографом этого человека.
– …мне не было еще и тридцати, я жаждал ярких впечатлений, и Юкон показался мне пустынным, даже удушающим, несмотря на весь простор вокруг. Зато, как только разум мой прояснился, как только я ощутил шум Клондайка[62], как только позволил бодрящим поцелуям ветра указать мне путь к горе Томбстоун[63], я изменился.
– Это… невероятно. Спасибо вам за вашу работу, мистер Греббс. Искреннее спасибо.
– Для меня честь поделиться своими впечатлениями, дорогая, – он протягивает ей диск и свою фотографию.
Пара, стоявшая следом, надолго не задерживается, просит автограф и уходит, и вот я стою перед кумиром Джиджи в мире акустики. Чувствую я себя не в своей тарелке, а попросту говоря – как дурак.
Однако Гаррет слегка подталкивает меня, и я делаю шаг вперед.
– Эм. Здравствуйте, мистер Греббс. Я большой поклонник.
Краем глаза я вижу, как Гаррет отчаянно сжимает губы, сдерживая смешок.
– Ладно. На самом деле поклонница – моя жена. У нее есть все ваши… звуковые ландшафты.
Гаррет кашляет в кулак.
– Серьезно, она постоянно вас слушает. В машине, на пробежке, когда медитирует.
– Замечательно. – У Дэна Греббса добрые глаза. Они странным образом успокаивают, как и его записи.
И я никогда, ни за что не скажу Джиджи, что только что мысленно назвал его записи успокаивающими. Она мне это не забудет.
– Как зовут вашу жену, молодой человек?
– Джиджи, – я диктую имя по буквам.
Он берет черный фломастер и, склонившись, что-то долго пишет на обороте своей фотографии – кажется, целое эссе. Кстати, на снимке он тоже в рубашке в клетку и в подтяжках. Практически уверен, что наряд тот же самый, что сейчас на нем.
Он вручает мне фото.
– С вашей стороны очень предусмотрительно так позаботиться о своей жене.
– Спасибо большое.
Мы отходим в сторону, уступая место следующему фанату. Я скручиваю снимок в трубочку, потому что не хочу складывать – чтобы не помять. Гаррет по-прежнему не сводит с меня глаз.
– Прекратите так смотреть на меня, – ворчу я. – Сам знаю, что все это глупость.
Он в ответ только вздыхает, качая головой в такт каким-то своим мыслям.
– Ты правда ее любишь.
– И буду любить до самой смерти, – просто отвечаю я.
Его пальцы сжимают опустевший стаканчик.
– Она теперь вечно меня будет избегать? – несчастным голосом спрашивает он.
– Надеюсь, нет. Но вы же ее знаете, она упрямая. – Я пожимаю плечами. – И она всю жизнь пыталась вас порадовать.
Лицо его принимает виноватое выражение.
Я торопливо добавляю:
– Вы на нее не давили, я понимаю. Она сама на себя давила и понимает это. Но это не меняет того факта, что она всегда хотела только одного: чтобы вы ею гордились.
– Я горжусь. И не только потому, что она хорошо в хоккей играет. Слушай, я знаю, что разозлился и наговорил лишнего. Но это на самом деле даже не гнев был, а страх, – Он на мгновение прикрывает глаза. – В тот момент я понял, что потерял ее. Она мне больше не принадлежит.
Я удивленно вскидываю голову.
– Говоря «принадлежит», я не имею в виду как собственность, – угрюмо добавляет он.
– Это я понимаю.
– Она же моя девочка, моя крошка. Однажды ты поймешь, каково это, если у вас будут дети. Если у тебя будет дочь.
Мы идем дальше, и впереди маячит отель.
– Я просто хочу, чтобы она позволила мне объясниться.
– Она позволит. Однажды.
Он печально усмехается.
– Не очень утешительно звучит.
– Если вам нужен персональный чирлидер, то это не ко мне.
– Я уже понял.
– Но я еще раз поговорю с ней от вашего имени. Как по мне, от того, что вы не разговариваете, пользы не будет, так что…
– Люк Райдер?
У нас на пути возникает мужчина в очках и спортивном пальто.
Я тут же перехожу в режим полной бдительности и настороженно киваю.
– Это я.
У него в глазах появляется какой-то голодный блеск, а в следующую секунду он выхватывает из кармана диктофон и сует мне в лицо.
– Как вы прокомментируете грядущее слушание по делу об условно-досрочном освобождении вашего отца?
Глава пятьдесят перваяРайдерБуря в СМИ
Все мое тело сковывает холод, сердце заходится в неровном ритме. Ощущение, будто все внутри свернулось в узел, – настолько, что аж живот подводит. Я совершенно ошеломлен и понятия не имею, что сказать. Я вообще по жизни не болтун, но в другой ситуации сумел бы выдавить хоть что-то – «пошел ты» или «отвали».
Им удалось лишить меня дара речи.
– По данным моих источников, вы отказываетесь свидетельствовать против него на слушании, – напирает репортер, не получив ответа. – Вы поддерживаете решение об освобождении вашего отца?
Только сейчас я замечаю, что этот негодяй – не единственный журналист в лобби. Остальные кружат вокруг, как акулы, почуявшие кровь. Ко мне уже спешит мужик с блокнотом и какая-то дамочка в сопровождении оператора.
– Люк Райдер? – тут же выпаливает она. – Что вы скажете насчет…
Гаррет, заметив наконец выражение моего лица, тут же встает в стойку.
– Без комментариев, – рявкает он и, положив руку мне на плечо, быстро уводит прочь.
– Какой этаж? – мрачно спрашивает он, едва мы заходим в лифт.
– Девятый, – едва слышно откликаюсь я.
Через несколько минут мы заходим в номер. Ребята из «Брайара» уже прознали, что внизу собрались акулы из прессы, потому что в комнате уже сидит несколько человек из команды. Они то косятся на меня, то глазеют на Гаррета Грэхема.
– Чувак, там внизу репортеры, и они вопросы задают, – мрачно объявляет Шейн.
– Да, мы их только что встретили.
Тяжело вздохнув, я вытаскиваю бутылку воды из крошечного холодильника, но крышку не снимаю, просто прикладываю ко лбу. Мне жарко. От неловкости все тело сжимается подобно пружине.
– Что за чертовщина тут творится? – спрашиваю я парней.
Отвечает мне Беккетт, устроившийся на маленькой кушетке в противоположном конце комнаты.
– Твой старый добрый приятель Майкл Клейн вчера вечером дал интервью, а сегодня отрывки из этого видео завирусились.
У меня начинают играть желваки.
– Что он сказал?
Шейн смотрит мне прямо в глаза.
– Да ничего хорошего.
– Что он сказал? – повторяю я.
Друзья кратко пересказывают интервью. В каком-то спортивном блоге разместили видеопрофили некоторых аризонских игроков, включая Клейна. Когда его спросили о том, какими были наши с ним отношения, он изобразил меня хулиганом со взрывным характером, который ни с того ни с сего набросился на него в раздевалке. Впрочем, на этом наш великомученик не остановился. Нет, он добавил, что, мол, «все это в прошлом» и «он уже пережил этот этап».
Впрочем, вирусным стал вовсе не этот отрывок. Когда его спросили, шокировал ли его мой поступок на молодежном чемпионате, Клейн заявил, что он совершенно не удивился, ведь склонность к насилию у меня в крови.
– Гребаный ад, – неодобрительно бормочет Гаррет.
Репортер, вооружившись этим заявлением, покопался в моем прошлом, выяснил, что к чему, и по горячим следам написал статью. Источник из офиса окружного прокурора Марикопы, видимо, сообщил им, что я отказываюсь идти на слушание, и теперь это подают так, будто я не хочу свидетельствовать против отца, потому что хочу его освобождения.
Меня сейчас вырвет, честное слово.
В номере появляются все новые лица, включая тренера Дженсена и тренера Марана, и вскоре наш разговор перерастает в полноценное совещание. У меня все тело чешется, будто по коже бегают муравьи. Шейн с Беккеттом знают о моем отце, об Оуэне, но остальные – нет, и вот теперь я вынужден рассказать им о самом мрачном эпизоде своего прошлого.
В подробности я не вдаюсь, не настолько, как с Джиджи. Кратко пересказываю суть дела. У отца был пистолет. Он выстрелил. Убил маму.
Они все совершенно поражены, даже Трагер расстроен.
– Все нормально, – говорю я им, но мне так неуютно, что хочется зарыться в самую глубокую нору и спрятаться до лучших времен.
Жаль, что здесь нет Джиджи, – она только завтра приедет. Уверен, позвони я ей, она запрыгнет в машину и, нарушив все скоростные ограничения, примчится сюда. И ведь мы собирались провести этот вечер командой. Поужинать, посмотреть записи старых игр – в конце концов, официально это наш последний вечер в таком составе, последний вечер похожего на американские горки сезона, полного взлетов и падений.
– Почему этот мудак Клейн раздает интервью о том, что его вообще не касается? – разъяренно вопрошает Рэнд Хоули.
– Вот правда, – надо же, Трагер соглашается с Рэндом. – У меня возникает подозрение, что челюсть ты ему сломал заслуженно.
Я пожимаю плечами.
– Так и есть. В тот раз он после игры сказал кое-что гораздо хуже.
– Что он сказал? – спрашивает Колсон. Он примостился у стены рядом с Гарретом. При встрече они обнялись, и от этого зрелища я, признаться, был не в восторге.
– Ничего такого, что стоило бы повторять. – Я со вздохом обвожу взглядом комнату. – Парни, вы играли со мной весь год. Вы знаете, что никакого взрывного характера у меня нет. Меня не так-то просто вывести из равновесия.
– То есть этот кусок дерьма тогда языком шлепал и теперь снова взялся за старое, – рассуждает Трагер. – Ты же понимаешь, чего они пытаются добиться, да? Они пытаются отвлечь нас чрезмерн