Ее руки держались уже за кончик веревки, и Алла, понимая, что вот-вот полетит вниз, продолжила говорить еще быстрее:
– Так вот, сын у тебя есть, и любить его не прошу, но, если меня не станет, просто помоги хотя бы деньгами, ведь в нем твоя кровь. Родители старенькие, и тянуть пацана им будет трудно.
Пальцы полностью соскользнули и, предвкушая падение Алла громко закричала:
– Я любила всегда только тебя, всю жизнь!
Но полет не случился, в этот же миг, ее очень крепко схватил за руку Федор. Пока она исповедовалась, он взял вторую веревку и, обвязав вокруг себя, спустился к ней.
– Вот это я, как говорится, сходил за хлебушком, – сказал он, подтянув ее к себе. – Обнимай меня.
– Я… – начала неуверенно Алла.
– Смотри, ты начинаешь как бы передвигаться вверх по мне, дальше я тебя снизу страхую и помогаю подняться надо мной, потом тебе останется, немного опираясь на веревку, на которой я буду по-прежнему висеть, подняться. Там склон уже не такой крутой, а я уже, когда останусь один, попробую подтянуться сам, – очень спокойным голосом объяснил Федор. – План понятен?
Она молча начала выполнять его указания. Ее глаза еще были расширены от ужаса, подбородок трясся, но руки очень цепко держались за Федора. Так, в течение часа у них все получилось.
– Я все! – крикнула Алла сквозь рыдания, что вырывались у нее из груди.
– Ты молодец, – ответил он. – Что-то мне подсказывает, что я вот сам не смогу. У меня уже все затекло, пока я висел, я ног почти не чувствую. Тебе надо сбегать в лагерь и позвать Дена, чтоб он меня вытянул. Хотя нет, уже темнеет, не надо одной в лес, – поправился он. – Подождем утра, ты там костер разведи. И это, сыну про меня расскажи, если я не выберусь, пусть гордится, – последнюю фразу он сказал неуверенно, словно бы не знал, можно им гордиться или нет. – И вот еще что, Алка… – Они словно бы поменялись местами, с той лишь разницей, что Федор сейчас висел на веревке, обвязанной вокруг тела, а не держался за ее хвост, как это делала некоторое время назад она, хотя и это положение было так себе. – Я не пришел тогда, потому что в аварию попал. В автобус, в котором я ехал, врезался КАМАЗ, потому и телефон не работал. Меня тогда по кусочкам собирали, а когда через четыре месяца я наконец встал на ноги, то первым делом полетел в Хабаровск к тебе. Мне открыла дверь твоя мама… Да, Алка, да, можешь у нее сама спросить. Она мне и сказала, что ты ждешь ребенка и попросила, не поднимая глаз от пола, больше тебя не беспокоить.
В этот момент он ощутил, как веревка начала двигаться, потихоньку поднимая его наверх.
– Эй, ты что творишь?! – закричал он – Надорвешься же!
Но в ответ была тишина, а веревка, по чуть-чуть, по сантиметру, рывками поднималась вверх. Когда каменная стена стала не такой пологой, Федор, опираясь в основном на руки, потому что ног он почти не чувствовал, стал ей помогать.
Полностью выбрался он, когда уже совсем стемнело. Федор не видел лица Аллы, но был уверен, что она тихо плачет.
– Ну, считай, ты сегодня доказала предположение Некрасова и коня не просто на скаку остановила, а из пропасти висящего на веревке вытянула – есть все-таки женщины в русских селеньях.
Она молчала, и он уже испугался за нее. Подполз, потому как не мог еще встать на ноги и стал вытирать ей слезы, приговаривая:
– Ты чего? Как ты справилась то?
– Я поняла, – хлюпая носом сказала Алка, – что это я во всем виновата, я и никто другой. Я должна была остаться там, в Москве, пойти в твое общежитие и потребовать объяснений. Там бы сразу узнала, что случилось, и сидела бы у твоей кровати четыре месяца. Я со своей дурацкой гордостью тогда все испортила и решила, что сейчас ни за что этого не сделаю.
– Мотивация твоя мне понятна, – ухмыльнулся Федор, по-прежнему вытирая ей слезы, – но технически, не муравей же ты, чтоб тащить больше своего веса.
– Вот, – она показала ему свои окровавленные руки, – уперлась в этот камень и тащила.
– Сейчас, – сказал он ей, неуверенно вставая на ноги, – подожди чуть-чуть.
Федор собрал поблизости хворост, быстро развел костер и, подсвечивая фонариком, стал промывать ее раны обеззараживающей жидкостью, найденной в аптечке, и перевязывать раны там же обнаруженным бинтом.
– А ведь я тебя у сойки загадала, – сказала Алка, смотря на Федора с нежностью.
– Серьезно? Это как?
– Я попросила любовь, одну на всю жизнь, и еще детей от любимого, сына и дочку, – ответила она. – И чтоб жить счастливо и умереть в один день.
– Последнее условие обязательно? – спросил Федор, продолжая перевязку.
– А ты думаешь, в сказках просто так про это пишут? – говорила Алла грустно. – У меня актриса старенькая в гримерке сидит.
– Пятый гном? – пробовал пошутить Федор, но прозвучало не весло, а нервно.
– Нет, злая колдунья, – поправила Алка на автомате не поняв иронии. – Так вот, каждый день у театра ее ждет такой же старенький, сухонький супруг. Когда я ее спросила, зачем он на каждый спектакль ходит, ведь ему трудно, она мне на полном серьезе ответила – ревнует, от поклонников оберегает. Представляешь, там поклонниками и не пахнет уже лет тридцать, а он ее по-прежнему ревнует. Так вот она мне однажды призналась, что и он и она боятся больше всего на свете, что переживут один другого. Потому их жизнь тогда превратится в ад, ведь они не умеют жить друг без друга. Представляешь?
– Вот и все, – объявил Федор, – руки перевязаны. Насчет в один день согласен, но лет через семьдесят, хорошо? И еще вопрос, дочку сейчас будем делать или подождем?
– А ты что у сойки попросил? – спросила она, смутившись от его вопроса.
– Ты не поверишь, да и сказать стыдно, – усмехнулся Федя.
– Ну, знаешь, после всего того, что сегодня между нами было… Давай колись.
– Да даже неловко вспоминать, – вновь усмехнулся он. – Я попросил хорошо одеваться мне и моей семье. Вот так. Что, презираешь? Не надо. Мне было восемнадцать, и какая-то патологическая бедность нашей семьи меня очень сильно угнетала. Хотя формулировка, согласен, так себе. Теперь вот я прекрасно одеваюсь, у меня разодета мама и даже папа вдруг стал пижоном, чего раньше за ним не наблюдалось. Сестра с мужем работают на меня и тоже замечательно одеваются, а вот счастья нет. Абсолютно.
– Не верю, небось, менял девок как перчатки, – сказала Алла.
– Менял, – не стал отпираться он, – и даже с некоторыми жил, но мне патологически не везло. Я даже, грешным делом, подумал, что со мной что-то не так. Ты знаешь, прям как в анекдоте каком-то, одну поймал в постели с любовником, приехав с командировки. Другая ушла к моему компаньону.
– Получается, это они такие, а не ты.
– Нет, с последней мы до сих пор дружим, у них прекрасная семья, уже двоих детей нарожали. Так что все говорило мне, что это со мной что-то не так.
Вдруг вдалеке послышался шум лодочного мотора. Федор затушил ногой почти потухший костер и выключил фонарь. Они с Алкой не сговариваясь подошли к обрыву и попытались рассмотреть катер, молча уставившись на реку. Остановился он довольно далеко, но различить силуэты им помогала только что выглянувшая яркая луна. Лодка, оставив на берегу двух человек, которые тут же начали подниматься по склону, тихо шумя мотором уехала в обратном направлении.
– Вот видишь, Алка, а я говорил, что недалеко можно найти вполне себе пологий спуск, а ты меня не слушала. Вон умные люди так и поступили. Ну что, пойдем встретим гостей? – сказал тихо Федор.
– А если это просто охотники? – предположила Алла.
– Ночью по тайге ни один порядочный охотник передвигаться не будет. Это могут быть только люди, которым очень надо на Сонькин пуп.
– Спасатели? – перечисляла Алла.
– Хотелось бы, но навряд ли они у нас такие торопыги.
– А если у них оружие?
– Тогда мне придется вспомнить, что у меня был черный пояс по карате, – сказал Федя.
– Но у тебя же его не было, – пробормотала Алла, но Федор ее уже не услышал.
Они молча бежали по скалистому берегу, петляя меж попадавшихся на их пути сосен. Конечно, им очень помогла старушка-луна, изо всех сил пытавшаяся осветить путь. Может быть, поэтому они успели подбежать, когда первый из гостей появился на берегу. Это был Толя.
– Вот это сюрприз, – сказал Федор громко и тот, испугавшись, чуть не соскользнул с обрыва обратно к реке. Но его подхватил страховавший и шедший позади Гоша, появившийся следом.
– Что ты здесь делаешь? – спросил Толя, придя в себя.
– А вы? – в ответ грозно спросил Федор обоих, но ответить на его вопрос никто не успел, потому что Гоша закатил глаза и упал на землю.
– Алка! – сокрушенно воскликнул Федя. – Я же сказал тебе сидеть в кустах, ну вот зачем ты так Гошана? – он показал на валяющегося без чувств мужчину.
– Это он, он убийца. Он знал, что Ирка жива, – словно бы оправдываясь, говорила Алка, прижимая к груди найденный на берегу булыжник.
– Ну и что? – Толя стоял с округлившимися глазами. – Теперь убивать его за это? Я тоже знал, что Ирка жива.
– А вот это ты зря сказал, – мрачно произнес Федор и двинул Толе по нижней челюсти с размаха, мигом отправив того в нокаут.
– А меня еще ругал, – произнесла Алла обиженно, проверяя у лежащих на земле мужчин пульс. – Живы, в отключке оба.
– Связываем тогда, пока не очухались, и в лагерь поведем, – решил Федя. – Там и будем решать, что с ними делать, вместе с ребятами и полицией.
– По темноте заблудимся, – засомневалась Алла.
– А мы завтра пойдем, поутру, потому и говорю, вяжем ребят, чтоб не сбежали.
Луна, посчитав, что достаточно им помогла, ушла спать, и на летнюю тайгу опять опустился полный мрак.
Решив остаться здесь до светла, они занялись обустройством места. Федор, с фонариком набрав дров, развел костер, а Алка искала в рюкзаках, чем можно перекусить.
– Как его зовут? – вдруг спросил Федя, и хоть он не уточнял, кого, Алла тут же все поняла.
– Федор, – тихо ответила она.