Керт объявляет, что перед комиссией готов предстать заключенный № 3401, и читает вслух его заявление:
«Я хочу получить условно-досрочное освобождение, чтобы начать новую жизнь в этом отчаявшемся мире и показать другим потерянным душам, что хорошее поведение всегда вознаграждается; что эти свиньи-материалисты способны всего лишь порабощать бедных; что обычный преступник может полностью измениться меньше чем за неделю, а Господь, вера и братство живут в каждом из нас. Я заслуживаю условно-досрочного освобождения, потому что я полагаю, что мое поведение в течение пребывания в тюрьме было поистине безупречным. Я оценил ее комфорт и нахожу, что достоин перейти в более возвышенные и священные места. Кроме того, как продукты окружения, все мы можем быть уверены, что моя полная реабилитация окажется успешной и стабильной. Да благослови вас Господь. С уважением, № 3401. Пусть я стану для вас ярким примером».
Показания охранников говорят о совершенно противоположном:
«№ 3401 постоянно нарушает порядок. Кроме того, он пассивно следует за другими, не стремится к личному развитию. Он слепо подражает плохим заключенным. Я не рекомендую для него условно-досрочного освобождения. Подпись: охранник Арнетт».
«Я не вижу причин, по которым № 3401 заслуживает условно-досрочного освобождения, я не вижу никакой связи между № 3401, которого я знаю, и человеком, описанным в этом заявлении. Подпись: охранник Маркус».
«№ 3401 не заслуживает условно-досрочного освобождения, и саркастический тон его заявления это подтверждает. Подпись: охранник Джон Лендри».
Заключенного № 3401, все еще с бумажным мешком на голове, вводят в комнату. Карло хочет снять мешок, чтобы видеть лицо этого «маленького паршивца». Он, как и другие члены комиссии, с удивлением обнаруживает, что Глен-3401 — американец азиатского происхождения, единственный цветной среди заключенных. Мятежный, легкомысленный стиль апелляции Глена противоречит общепринятому представлению об «азиатах». Но он вполне соответствует этому представлению физически; рост — меньше 160 см, тонкая гибкая фигура, симпатичное лицо и блестящие, иссиня-черные волосы.
Для начала Крейг спрашивает его об участии в мятеже, когда заключенные из его камеры забаррикадировали дверь. Что он сделал, чтобы прекратить мятеж?
№ 3401 отвечает с удивительной наивностью: «Я не прекращал его, я его поддержал!» Следуют вопросы об этом деле от других членов комиссии, № 3401 отвечает саркастическим тоном, составляющим разительный контраст с полным смирением заключенного № 4325: «Я думаю, что цель данного учреждения состоит в том, чтобы реабилитировать заключенных, а не противодействовать им, и я считал, что в результате наших действий…»
Начальник тюрьмы Джафф, сидящий у стены, не может сопротивляться соблазну и вступает в разговор: «Возможно, вы неправильно понимаете, что такое реабилитация. Мы пытаемся научить вас быть полезными членами общества, а не баррикадироваться в камерах!»
Прескотт прекращает эти пререкания. Он снова играет роль большого начальника: «Как минимум двое свидетелей подтвердили, что видели тебя на месте преступления». (Он только что это придумал.) Карло продолжает: «Возражать против показаний трех человек — все равно что сказать, будто у людей нет глаз! Затем ты пишешь: „Господь, вера и братство живут в каждом из нас“. Что же это за братство — красть чужое имущество?»
Затем Карло решает разыграть откровенно расовую карту: «Очень немногие из вас, восточных людей, попадают в тюрьмы… вы и вправду весьма добропорядочные граждане… Ты систематически нарушаешь порядок, высмеиваешь тюремную обстановку, а потом приходишь сюда и говоришь о реабилитации, как будто думаешь, что это ты управляешь тюрьмой. Ты сидишь здесь, за столом, и перебиваешь начальника тюрьмы, как будто твои слова важнее его мнения. Честно говоря, я не стал бы тебя освобождать, даже если бы ты был последним заключенным в этой тюрьме. Я думаю, ты — худший из наших кандидатов на условно-досрочное освобождение. Что ты на это скажешь?»
«У вас есть право на собственное мнение, сэр», — говорит № 3401.
«И в этой комнате мое мнение что-то значит!» — грозно парирует Карло.
Прескотт продолжает задавать вопросы, не давая заключенному возможности ответить, и в конце концов отклоняет кандидатуру № 3401: «Не думаю, что сейчас стоит продолжать этот разговор. Мое мнение таково, что его поведение в тюрьме и отношение к комиссии совершенно ясно указывают, чего он заслуживает… У нас есть график, и я не вижу причин это обсуждать. У нас тут упрямец, который просто пишет хорошие речи».
Перед уходом заключенный говорит комиссии, что у него — кожная сыпь, она усугубляется, и его это беспокоит. Прескотт спрашивает, вызывали ли ему врача, прошел ли он медицинский осмотр, сделал ли что-то, чтобы позаботиться о своем здоровье. Заключенный отвечает отрицательно, и Карло напоминает ему, что это комиссия по условно-досрочному освобождению, а не врачебный консилиум, а потом строго добавляет: «Мы пытаемся найти причины для условно-досрочного освобождения каждого, кто входит сюда. Как только ты оказываешься в тюрьме, только тебе решать, как себя вести, какое поведение покажет нам, что ты сможешь адаптироваться к нормальной жизни в обществе… Я хочу, чтобы на досуге ты подумал о том, что написал; ты умный человек и прекрасно владеешь языком. Я думаю, что ты можешь измениться; да, в будущем у тебя есть шанс измениться».
Карло поворачивается к охраннику и жестом просит вывести заключенного. Расстроенный маленький № 3401 медленно поднимает руки для наручников, и его выводят. Может быть, он понимает, что его легкомысленное отношение дорого ему обошлось. Он оказался не готов к тому, что все это будет настолько серьезно, а вопросы комиссии окажутся настолько жесткими.
В моих заметках я писал, что заключенный № 3401 — более сложная личность, чем казалось сначала. Он демонстрирует интересное сочетание черт характера. Обычно, общаясь с охранниками в тюрьме, он серьезен и сдержан, но при этом написал саркастичное, насмешливое заявление об условно-досрочном освобождении, ссылаясь на несуществующую реабилитацию, упоминая о духовности и называя себя примерным заключенным. Кажется, охранникам он не нравится, и это отражается в их отзывах и возражениях против условно-досрочного освобождения. Эта смелая апелляция удивительно контрастирует с его поведением — молодой человек, которого мы видим в этой комнате, кажется послушным, даже запуганным. «Здесь не разрешается шутить». Комиссия, особенно Прескотт, набросилась на него, и он не справляется с этим нападением. В ходе заседания он делался все более пассивным и безразличным. Интересно, как он выдержит эти две недели.
Следующий — заключенный № 1037, Рич, чья мама так волновалась вчера вечером, когда увидела, как ужасно он выглядит. Это он заперся утром во второй камере. Кроме того, он — завсегдатай карцера. Апелляция № 1037 интересна, но теряет убедительность, когда Кертис Бэнкс быстро читает ее вслух невыразительным и бесстрастным тоном:
«Я бы хотел получить условно-досрочное освобождение, чтобы провести последние мгновения юности со старыми друзьями. В понедельник мне исполняется 20 лет. Я думаю, сотрудники тюрьмы показали мне, как много у меня недостатков. В понедельник я стал протестовать, потому что думал, что со мной обошлись несправедливо. Но вечером я понял, что заслужил подобное обращение. С тех пор я прилагаю все усилия, чтобы сотрудничать, и теперь знаю, что каждый из сотрудников тюрьмы заинтересован исключительно в моем благополучии и благополучии других заключенных. Несмотря на мое прискорбное неуважение к ним и к их требованиям, сотрудники тюрьмы относились и относятся ко мне хорошо. Я глубоко уважаю их способность подставлять другую щеку и полагаю, что благодаря их доброте и великодушию я успешно прохожу реабилитацию и исправляюсь. С уважением, № 1037».
Три охранника написали коллективную рекомендацию, которую Керт читает вслух:
«Хотя поведение № 1037 после бунта улучшается, но я полагаю, что еще рано представлять его общественности в качестве продукта нашего исправительного учреждения».
«Я согласен с тем, как оценивают заключенного № 1073 другие сотрудники, а также с заявлением самого № 1037 о том, что он исправляется. Но он еще не достиг приемлемого уровня. У № 1037 предстоит еще многое изменить».
«Я не рекомендую условно-досрочного освобождения».
Входя в комнату, Рич-1037 демонстрирует странную смесь юношеской энергии и начинающейся депрессии. Прямо с порога он принимается говорить о своем дне рождения, единственной причине, по которой просит об условно-досрочном освобождении. Оказывается, для него это очень важно, и когда он вызвался участвовать в эксперименте, то забыл о своем дне рождения. Он совершенно увлечен этой темой, но начальник тюрьмы задает ему вопрос, ответ на который либо осложнит заключенному жизнь, либо сведет на нет его аргументы: «Ты думаешь, что в нашей тюрьме мы не сможем устроить тебе вечеринку по случаю дня рождения?»
Прескотт пользуется моментом: «У тебя достаточно жизненного опыта в нормальном обществе, даже для твоих лет. Ты знаешь законы. Ты должен понимать, что тюрьма предназначена для тех, кто нарушает законы, а ты своими действиями создал опасность. Сынок, я вижу, что ты меняешься, здесь это написано, и я серьезно думаю, что ты ведешь себя лучше. Но здесь, в твоем собственном заявлении, сказано: „прискорбное неуважение к ним и их требованиям“. Прискорбное неуважение! Нельзя проявлять неуважение к людям и к их имуществу. Что было бы, если бы все граждане этой страны проявляли неуважение к собственности друг друга? Все бы просто поубивали друг друга!»
Карло продолжает делать вид, что читает «дело» заключенного в чистом блокноте и останавливается, как будто обнаружил что-то важное: «Я вижу, здесь написано, что при аресте ты оказал сопротивление, к тебе пришлось применять силу, и ты, возможно, ранил кого-то из офицеров, производивших арест. Я очень впечатлен твоим прогрессом, и я думаю, ты начинаешь понимать, что твое поведение было незрелым и во многом достойным осуждения и опасным для окружающих. Ты использовал людей; ты вел себя так, будто они — объекты, предназначенные для твоего удобства. Ты манипулировал людьми! Всю свою жизнь ты, кажется, манипулировал людьми, все материалы твоего дела говорят о твоем безразличии к законности и правопорядку. Кажется, иногда ты не способен контролировать свое поведение. Почему ты считаешь себя достойным кандидатом для условно-досрочного освобождения? Что ты можешь нам сказать? Мы ведь пытаемся тебе помочь».