Заключенный № 1037 не готов к такой атаке. Он бормочет какие-то бессвязные объяснения о том, что хотел «избежать» ситуации, которая могла бы спровоцировать его ярость. Потом он говорит, как помог ему тюремный опыт: «Ну, я увидел много разных реакций, как люди проявляют уважение к другим, например, общаются с сокамерниками, по-разному реагируют на одни и те же ситуации. Я заметил, что охранники из трех разных смен практически одинаково ведут себя в одинаковых обстоятельствах».
Затем № 1037 неожиданно начинает говорить о своих «недостатках», а именно о своей роли агитатора во время восстания заключенных в понедельник. Он демонстрирует полную покорность, обвиняя себя в том, что перечил охранникам. Он никогда больше не станет критиковать их за оскорбительное поведение и постоянные унижения. (Я вижу перед собой показательный пример управления сознанием в действии. Этот процесс в точности повторяет то, что происходило с американскими военнопленными во время войны в Корее: оказавшись в плену у китайских коммунистов, они публично признавались в использовании биологического оружия и в других немыслимых преступлениях.)
Неожиданно Прескотт перебивает разговор о недостатках заключенного и спрашивает, почти с утвердительной интонацией: «Ты наркоман?»
№ 1037 отвечает «Нет», и ему разрешают продолжить извинения, но скоро опять перебивают. Прескотт замечает иссиня-черный синяк у него на руке и спрашивает, откуда он взялся. Синяк появился во время одной из потасовок с охранниками, но заключенный № 1037 отрицает, что охранники держали его или тащили в карцер. Он говорит, что охранники были настолько вежливы, насколько возможно. Он говорит, что ушибся, потому что систематически не подчинялся их приказам.
Карло нравится, что он признает свою вину: «Ты встал на путь исправления, да?»
№ 1037 говорит, что хочет получить условно-досрочное освобождение, даже если при этом ему не заплатят. (Это довольно странно, если учесть, через что ему уже пришлось пройти. И ничего за это не получить?) Он добросовестно отвечает на вопросы комиссии, но депрессия берет верх, как отмечает Прескотт позже. Его мать совершенно точно почувствовала его состояние во время свидания с сыном и сказала мне об этом, когда пришла в кабинет суперинтенданта. Как будто он пытался продержаться как можно дольше, чтобы доказать свою мужественность — может быть, отцу? Иногда он дает интересные ответы на вопросы о том, чем ему помог тюремный опыт, но по большей части говорит лишь то, что могло бы понравиться членам комиссии.
Последний в очереди — юный красавчик, Хабби-7258. Его апелляцию Керт читает несколько презрительно:
«Первая причина для моего условно-досрочного освобождения состоит в том, что моя девушка скоро уезжает на каникулы, и я хотел бы побыть с ней, пока она не уехала. Когда она вернется, мне нужно будет уезжать в колледж. Если я пробуду здесь все две недели, то смогу побыть с ней всего полчаса. Здесь мы не можем попрощаться и поговорить так, как нам бы хотелось, из-за надзирателей и других соглядатаев. Вторая причина состоит в том, что я, как вы уже, наверное, заметили, не изменюсь. Под изменением я понимаю нарушение всех установленных для нас, заключенных, правил. Поэтому если я получу условно-досрочное освобождение, это сэкономит и мое время, и ваши расходы. Я действительно предпринял попытку бежать вместе с бывшим сокамерником, заключенным № 8612, но потом, сидя в пустой камере без одежды, понял, что не должен перечить надзирателям. С тех пор я как можно точнее соблюдаю все правила. Кроме того, обратите внимание, что у меня самая аккуратная камера в этой тюрьме».
И снова отзывы охранника Арнетта противоречат словам заключенного. «№ 7258 непослушен и хитер, — вот общая оценка Арнетта, которую он сопровождает циничным комментарием: — Он должен отсидеть весь свой срок или пока не сгниет здесь, неважно какое событие произойдет раньше».
Охранник Маркус настроен более оптимистично: «Мне нравится № 7258, он нормальный заключенный, но я не думаю, что он заслуживает условно-досрочного освобождения больше, чем любой другой заключенный, и я уверен, что тюремный опыт окажет положительное влияние на его довольно дерзкий характер».
«Мне тоже нравится № 7258, почти так же, как № 8612 [Дэвид, наш шпион]. Но я не думаю, что он заслуживает условно-досрочного освобождения. Я не столь категоричен, как Арнетт, но все-таки он не заслуживает условно-досрочного освобождения», — пишет Джон Лендри.
С головы заключенного снимают мешок, он как обычно, сияет белозубой улыбкой. Она так раздражает Карло, что он буквально набрасывается на него.
«В самом деле, тебя все это забавляет. Ты „непослушен и хитер“, как точно сказано в отчете охранника. Тебе что, действительно все равно, что с тобой будет в жизни?»
Как только № 7258 начинает отвечать, Прескотт меняет тему и спрашивает, какое у него образование.
«Осенью я планирую поступить в колледж в Орегоне».
Прескотт поворачивается к другим членам комиссии: «Вот то, о чем я говорил. Для некоторых образование — пустая трата времени. Некоторым не надо поступать в колледж. Они будут счастливее, если станут механиками или продавцами». Он презрительно машет рукой в сторону заключенного: «Ладно, идем дальше. Что ты сделал, чтобы сюда попасть?»
«Ничего, сэр. Просто решил принять участие в эксперименте».
В другой ситуации эта «проверка реальностью» грозила бы испортить все дело, но под руководством Прескотта заседание комиссии идет своим чередом:
«Итак, хитрец, ты думаешь, что это всего лишь эксперимент?» — Председатель упорно гнет свою линию, делая вид, будто изучает досье заключенного. Он небрежно замечает: «Ты совершил ограбление».
Прескотт поворачивается к Керту Бэнксу и спрашивает, что это было за ограбление — первой или второй степени. Керт бросает: «Первой».
«Ага, так я и думал». Пора преподать этому молодому индюку хороший урок: для начала, напомнить ему, что бывает с заключенными, которых уличили в попытке побега: «Тебе всего 18 лет, и смотри, что ты уже натворил! Ты сидишь здесь перед нами и говоришь, что даже готов отказаться от денег, только бы выйти на волю. Но в этом отчете я все время вижу одно и то же: „хитрец“, „самоуверенный тип“, „настроенный против любой власти“! Где ты сбился с пути?»
Следуют вопросы о том, чем занимаются его родители, о его религиозной принадлежности и о том, регулярно ли он ходит в церковь. Прескотт возмущен заявлением заключенного о том, что он «не принадлежит ни к какому вероисповеданию». Он парирует: «Даже в таком важном вопросе ты не можешь определиться!»
Возмущенный Прескотт вскакивает и на несколько минут выходит из комнаты, а другие члены комиссии задают заключенному стандартные вопросы о том, как он планирует вести себя на следующей неделе, если его просьба об условно-досрочном освобождении не будет удовлетворена.
Этот перерыв посреди чрезвычайно напряженного действия дает мне время подумать о заявлении заключенного № 1037, который готов отказаться от оплаты в обмен на условно-досрочное освобождение. Нужно придать этой идее определенную форму и предложить ее в качестве завершающего вопроса каждому заключенному. Я прошу Карло спросить у № 7258, готов ли он отказаться от денег, которые заработал в роли заключенного, если мы предложим ему условно-досрочное освобождение.
Сначала Карло задает этот вопрос в более жесткой форме: «Сколько ты готов заплатить нам за то, чтобы выбраться отсюда?» Сбитый с толку, заключенный № 7258 говорит, что не станет платить за свое освобождение. Карло задает вопрос иначе, он спрашивает, готов ли заключенный отказаться от денег, которые уже заработал.
«Да, сэр, я бы это сделал».
Заключенный № 7258 не производит впечатления особенно умного или находчивого парня. Кажется, он не относится к ситуации столь же серьезно, как некоторые другие заключенные. Он самый юный из всех, ему всего 18 лет, и его реакции и поведение довольно незрелые. Но его хладнокровие и чувство юмора хорошо ему служат — они наверняка помогут ему справиться с тем, что ждет его и его товарищей на следующей неделе.
Затем мы просим остальных заключенных по очереди вернуться в комнату и ответить на тот же последний вопрос: готовы ли они отказаться от заработанных денег в обмен на условно-досрочное освобождение. Заключенный № 1037, непослушный парень в ожидании дня рождения, говорит, что готов потерять деньги, если получит УДО. Готовый к сотрудничеству заключенный № 4325 тоже отвечает согласием. Только заключенный № 3401, наш непокорный азиат, не хочет быть освобожден досрочно, если ради этого ему придется отказаться от денег — они ему действительно нужны.
Другими словами, трое из четырех молодых людей так хотят выйти на волю, что готовы забыть о деньгах, с трудом добытых круглосуточной работой в качестве заключенных. Для меня весьма показательно влияние формулировки этого вопроса. Вспомним, что основной мотивацией практически всех добровольцев были именно деньги, возможность заработать по 15 долларов в день в течение двух недель в то время, когда у них не было никаких других источников дохода, перед самым началом учебного года. А теперь, несмотря на все свои страдания, несмотря на физическое и психологическое насилие — бесконечные переклички, «подъемы» посреди ночи, произвол и дьявольскую изобретательность некоторых охранников, невозможность побыть одному, отсидки в карцере, наготу; цепи, мешки на головах; скверную еду и минимум постельных принадлежностей, — почти все они готовы отказаться от денег, лишь бы выбраться отсюда.
Возможно, еще примечательнее тот факт, что после заявления о том, что свобода для них важнее денег, все заключенные продолжают пассивно подчиняться системе, протягивают руки, чтобы на них надели наручники, безропотно терпят мешки на головах и цепи на ногах, и как овцы следуют за охранниками в ужасный тюремный подвал. Во время заседания комиссии по условно-досрочному освобождению они находились за пределами тюрьмы, в присутствии «гражданских», не имеющих никакого отношения к их мучителям внизу. Почему никто из них не сказал: «Мне не нужны ваши деньги, так что я имею право в любой момент выйти из этого эк