.) Неделя Стэнфордского тюремного эксперимента во многом изменила мою жизнь — и профессиональную, и личную. Результаты и неожиданные позитивные последствия, которые этот опыт мне принес, были весьма обширны. Он повлиял на мои последующие исследования, на мою преподавательскую работу и личную жизнь. Я стал агентом социальных изменений, стал заниматься улучшением условий содержания в тюрьмах и привлекать внимание общества к другим укоренившимся злоупотреблениям властей.
Мои исследования в следующие три десятилетия находились под влиянием идей, возникших во время СТЭ. Они побудили меня изучать феномены застенчивости, восприятия времени и причин сумасшествия. Еще я хотел бы указать на связи между нашим тюремным экспериментом и новым исследованием, посвященным застенчивости и методам ее преодоления, а также кратко остановиться на том, как этот эксперимент повлиял на мою личную жизнь.
Какая темница столь же темна, как наше собственное сердце?
Какой тюремщик столь же непреклонен, как мы сами?
В нашем тюремном подвале заключенные отказались от своих основных свобод под влиянием принуждения и внешнего давления со стороны охранников. Но в реальной жизни, за пределами лаборатории, люди часто добровольно отказываются от свободы слова, действия и близости с другими — без всяких охранников, вынуждающих их это делать. Требовательный и жестокий «охранник» становится частью их образа себя; этот «охранник» лишает их спонтанности, свободы и радости жизни. В то же время эти люди интернализируют образ пассивного заключенного, который не хочет соблюдать эти ограничения. В результате человеку начинает казаться, что любые действия, привлекающие к нему внимание, грозят ему унижением, позором, социальным отвержением, и поэтому их нужно избегать. Под давлением своего внутреннего охранника такой «заключенный» бежит от жизни, прячется в «раковину» и добровольно выбирает безопасность безмолвной тюрьмы застенчивости.
Эта метафора, родившаяся благодаря СТЭ, заставила меня задуматься о том, что застенчивость — это нечто вроде социальной фобии, которая разрывает связи человека с другими людьми, превращает их в угрозу и лишает его радости общения. Через год после нашего тюремного исследования я начал обширный исследовательский проект — Стэнфордский проект по застенчивости (Stanford Shyness Project). Я хотел исследовать причины и корреляты застенчивости у взрослых и подростков, а также их последствия. Это было первое систематическое исследование застенчивости у взрослых людей; собрав достаточно данных, мы создали специальную программу преодоления застенчивости и уникальную клинику застенчивости (1977). Эта клиника и сегодня активно действует в Пало-Альто под руководством доктора Линн Хендерсон. Сейчас она входит в состав Тихоокеанской высшей школы психологии (Pacific Graduate School of Psychology)[223]. Моя основная цель в лечении и профилактике застенчивости состояла в разработке средств, помогающих застенчивым людям освободиться из своей добровольной безмолвной тюрьмы. Ради этого я написал несколько книг для широкой публики о том, как взрослые и дети могут справиться с застенчивостью[224]. Этот проект стал некой противоположностью тюрьме, которую я создал для участников СТЭ.
Знаете, что вы сейчас сделали? [Спрашивает Шерлок Холмс Зигмунда Фрейда.]
С успехом использовали мой метод наблюдать и делать выводы, применив его к тому, что скрыто у каждого субъекта в голове.[225]
Один из самых драматических результатов СТЭ состоял в том, что здоровые нормальные молодые люди очень скоро начали проявлять признаки психопатологии. Наши процедуры отбора намеренно исключали предварительную, так называемую преморбидную, предрасположенность. Я хотел понять процессы, в результате которых у нормальных людей начинают развиваться симптомы психопатологии. Таким образом, мой опыт в ходе СТЭ не только побудил меня взяться за изучение застенчивости и восприятия времени, но придал моим мыслям новое направление. Я стал проводить экспериментальные исследования, призванные изучить, как нормальные люди «сходят с ума».
Почти все, что известно об аномальном функционировании, основано на ретроспективных исследованиях, призванных объяснить, какие факторы могли вызвать психическое расстройство у того или иного человека. Это напоминает методы Шерлока Холмса — логические выводы от следствий к причинам. Я попытался создать другую модель, ориентированную на процессы, способствующие развитию симптомов психических расстройств, например фобий и паранойи. Если человек чувствует, что какие-то ожидания, связанные с его деятельностью, не оправдываются, он стремится найти этому объяснение. Если человек терпит неудачу в научной, социальной, деловой, спортивной или сексуальной сфере — в зависимости от того, насколько важен успех в какой-то из этих сфер для его личности, — он пытается осмыслить, что пошло не так.
Интеллектуальный поиск смысла искажается когнитивными предубеждениями, направляющими внимание на классы объяснений, подходящих для такого анализа. Если человек предпочитает объяснения, в соответствии с которыми причинами его реакций являются другие люди, у него могут развиться симптомы параноидального мышления, а объяснения, ориентированные на обстоятельства как причину наших реакций и неудач, могут привести к развитию симптомов, типичных для фобического мышления.
Эта новая модель когнитивных и социальных оснований «безумия» у нормальных здоровых людей была подтверждена в ходе управляемых лабораторных экспериментов. Например, мы обнаружили, что в попытках рационально объяснить неопределенный источник возбуждения патологические симптомы развиваются у трети нормальных испытуемых[226]. Нам удалось также показать, что студенты колледжа с нормальным слухом, которые переживали частичную потерю слуха в результате гипнотического воздействия, начинали мыслить и действовать параноидальным образом — они предполагали, что другие люди проявляют к ним враждебность. Таким образом, незаметное ухудшение слуха у пожилых людей может быть одной из причин развития у них параноидальных расстройств — и эти расстройства можно предотвратить или облегчить с помощью обычного слухового аппарата, без применения медикаментов или стационарного лечения.
Я убежден, таким образом, что семена безумия дремлют в каждом из нас и могут прорасти в ответ на временные психологические трудности в тот или иной период жизни. Переход от традиционной медицинской модели психических расстройств к модели общественного здоровья побуждает нас при личном или социальном кризисе искать ситуационные векторы, не ограничиваясь тем, что находится в голове у страдающего индивида. Это дает больше возможностей для профилактики и лечения психических расстройств и психопатологий, на основании фундаментальных знаний о когнитивных, социальных и культурных процессах, позволяющих во всей полноте оценивать механизмы, с помощью которых нормальное поведение превращается в неадекватное.
Я осознал, с какой легкостью превратился в фигуру системной власти во время СТЭ, и это побудило меня изменить свои методы преподавания. Я стал давать студентам больше свободы и ограничил роль преподавателя профессиональными рекомендациями, отказавшись от социального контроля. В начале курса я стал проводить открытые обсуждения, во время которых все мои студенты собирались в большой аудитории и могли критиковать все, что им не нравилось в моем курсе или выразить свое личное отношение к нему. Позже эти обсуждения превратились в информационные бюллетени онлайн, где студенты могли открыто говорить о позитивных и негативных аспектах курса каждый день в течение всего семестра. Я устранил конкуренцию за высшие баллы среди студентов и перестал оценивать их, сравнивая друг с другом, а вместо этого разработал абсолютные стандарты, предполагавшие четкие критерии. Успеваемость оценивалась с помощью тестов, которые студент заполнял вместе с напарником по курсу, а на некоторых курсах я вообще не ставил оценок[227].
Через год после окончания СТЭ (10 августа 1972 г.) мы с Кристиной Маслач поженились. Церемония прошла в Стэнфордской мемориальной церкви. Здесь же, в день 25-й годовщины нашей свадьбы, в присутствии наших детей, мы повторили нашу брачную клятву. Эта героиня оказывает огромное и самое благотворное влияние на все, что я делаю. В отношениях с ней я обрел кусочек рая и очень рад, что сумел уберечь его от ада той тюрьмы.
Другой результат этого небольшого исследования, длившегося всего неделю, состоял в том, что я стал активным сторонником социальных перемен. Я участвовал в разработке тюремной реформы и пытался делать все возможное, чтобы донести важные выводы СТЭ до самой широкой аудитории. Рассмотрим эту мою деятельность подробнее.
СТЭ изменил мою жизнь во многих сферах, но одна из самых кардинальных перемен произошла после того, как меня пригласили выступить перед подкомитетом палаты представителей США: из ученого-исследователя я внезапно превратился в поборника социальных перемен. На слушаниях подкомитета конгресса о тюремной реформе в октябре 1971 г. я изложил анализ результатов эксперимента и рекомендации относительно реформы. Я однозначно призвал конгресс изменить структуру тюремной системы, улучшить условия содержания