Прежде чем Феликс Баумгартнер решился прыгнуть из капсулы в 24-х милях над землей, он уже был известен фанатам как Бесстрашный Феликс. Он совершил прыжки с двух самых высоких зданий в мире и перелетел над Ла-Маншем с помощью крыла из углеродного волокна. Феликс встал на краю хорватской пещеры глубиной в 600 футов (183 м), бросился в бездну и вернулся бесстрашным триумфатором.
Сверхзвуковой прыжок из стратосферы тоже его не пугал, по крайней мере, сначала. Феликс охотно отправился в пустыню Мохаве в Калифорнии, возле военно-воздушной базы, где проводили сверхзвуковые полеты, чтобы тренироваться с экспертами. Когда его спросили о рисках, он спокойно перечислил все способы умереть во время миссии.
Приземные ветра способны уничтожить огромный хрупкий воздушный шар, сорок акров пластика тоньше пакета для химчистки, в нескольких тысячах футах над землей. Так Феликс может упасть на землю, не сумев открыть парашют. Если его костюм потеряет герметичность в разреженном воздухе на высоте в 120 000 футов (36,6 км), кровь начнет кипеть. Но и это не так страшно, как возможная потеря контроля во время падения. Когда скорость превысит 700 миль в час, часть тела нарушит звуковой барьер, а другая останется сверхзвуковой. Это, возможно, создаст фатальную «красную пелену», когда тело вращается так быстро, что кровь начинает брызгать из глаз.
– Мы просто не знаем, чего ожидать от сверхзвуковой скорости, – однажды днем сказал Феликс во время тренировки.
– Я боюсь. Но я научился контролировать страх, поэтому он мне не мешает.
По крайней мере, так он думал. Ему уже исполнился сорок один год, и он выполнил более 2500 прыжков, будучи австрийским военным парашютистом и профессиональным сорвиголовой. Но тут ему пришлось столкнуться с новым вызовом: специальным космическим костюмом и шлемом. Во время тренировок на земле Феликс чувствовал себя в нем изолированным, потому что не ощущал воздух и не слышал ничего, кроме собственного дыхания. В такие моменты ему казалось, что он в ловушке. Феликс отчаянно желал выбраться из нее, но все равно оставался уверенным.
«Все в твоей голове, – сказал он. – Я не переживаю, потому что заранее хорошо программирую свой разум преодолевать препятствия и не останавливаться на достигнутом».
Позже, когда он отправился в аэродинамическую трубу, его уверенность казалась оправданной. Из-за большого герметичного костюма и шлема Феликс двигался неуклюже, напоминая больную артритом версию Невероятного Халка. Но как только поток воздуха подхватил его с земли, Феликс умело принял нужную для падения позицию: лицом вперед под углом в 45 градусов. После он и его команда инженеров ликовали. Всем было ясно: Феликс вел себя как настоящий астронавт. Можно было перейти к следующему шагу – пятичасовой симуляции подъема в разреженный, ледяной воздух стратосферы. Феликса и его герметичную капсулу собирались поместить в высотную камеру на военно-воздушной базе в Техасе.
Накануне поездки Феликс упаковал чемодан в своей квартире в Лос-Анджелесе, но ночью никак не мог заснуть. Он все думал: пять часов. Получится ли у него провести так много времени в костюме и шлеме? К рассвету он решил: нет. В шесть утра Феликс забронировал рейс домой, в Австрию, и отправился в аэропорт Лос-Анджелеса. Оттуда он позвонил Арту Томпсону, воздушно-космическому инженеру, возглавлявшему проект, и сказал:
– Прости, Арт, я не могу.
Сначала Томпсон подумал, что Феликс шутит. А потом постарался его успокоить:
– Оставайся на месте. Я приеду в аэропорт.
– Нет, – повторил Феликс. – Я не могу этого сделать.
К тому времени он уже сидел на полу аэропорта и плакал. Его спонсор, компания энергетических напитков Red Bull, потратила миллионы, пригласив десятки специалистов, психологов и техников на три года проекта, а он всех подвел. Его карьера сорвиголовы подошла к концу.
Бесстрашный Феликс наконец поддался власти плохого. Он бывал в космосе и прыгал с высоты в 24 мили, но сегодня испугался, что не сможет провести пять часов в тяжелом костюме на безопасной земле. Ему удавалось скрывать страх во время тренировок, но он постепенно рос. Сначала, через пару минут после облачения в костюм и шлем, Феликс испытывал небольшой дискомфорт. Потом боязнь шлема начала появляться заранее. Выезжая из квартиры в Лос-Анджелесе, Феликс напрягался от одного вида Музея Гетти: он был всего часе езды от тренировочного поля. Еще один укол страха настигал Феликса у окраины Ланкастера, где находилось озеро Палмдейл. Оно напоминало, что осталось ехать всего пятнадцать минут, и Феликс воспринимал его как вход в камеры смертников.
Когда он заходил в здание, чтобы надеть костюм, его нервировали даже мелочи. Неоновый свет в раздевалке слишком яркий. Невозможный запах резины в прокладке шлема.
Феликсу удалось убедить команду, что все нормально, но в итоге он не смог притворяться и предпочел постыдный побег заточению в костюме.
Почему плохое победило? Что произошло с самоуверенностью, которую Феликс испытывал в начале тренировок? Он не мог назвать точную причину, но правильно подметил раньше: все в твоей голове.
Мозг эволюционировал, чтобы защищать тело. Он строился медленно, скорее добавляя структуры, чем заменяя старые. Так он создавал новые системы, чтобы справляться с угрозами. Нейроученые определили три главные системы предупреждения. Самая простая и в эволюционном смысле старая – система базальных ядер. Эти сгустки нейронов функционируют и в простых рептилиях. Скорее всего, они автоматичны: замечают стандартные угрозы и бьют тревогу. Этого достаточно, чтобы животное дало отпор или сбежало. Крокодилы не отвечают на угрозы собраниями комитета, разработкой мер для экстренных ситуациях или переговорами с противником.
Позже появилась другая сигнальная система – лимбическая. Она включает в себя миндалевидное тело – маленькую, но важную структуру в средней секции мозга. Она отвечает за реакцию на угрозу, опасность и проблемы. Миндалевидное тело не заменяет базальные ядра, но работает параллельно, добавляя новые слои понимания и гибкости в реакцию существа. Эти системы развились задолго до языка и реагируют, даже когда мы не осознаем опасность.
Нейроученые выяснили, что на вид злого лица миндалевидное тело реагирует быстрее, чем остальная часть мозга.
Базальные ядра, скорее всего, работают в предэмоциональной манере и эволюционировали, чтобы реагировать остро. Они часто заставляют животное бежать, когда безопаснее стоять на месте. Но эта ошибка не так фатальна, как неспособность уйти от хищника. Жители пригородов редко встречаются со смертельными угрозами возле дома, но древние частицы нашего мозга все еще реагирует именно так: лучше перестраховаться, чем потом жалеть.
Намного позже эволюция создала третью систему предупреждения в префронтальной коре. Приставка «пре» показывает ее положение в мозгу – спереди, – подразумевая нечто новое в терминах эволюции. Эта часть мозга больше развита у людей, чем у других существ. Префронтальная кора участвует в человеческих, не похожих на поведение рептилий действиях: логическое мышление, осознанная мысль и контроль над исполнением. Она понимает символическое значение событий, включая языковое мышление. Она намного гибче и специализированнее, чем базальные ядра или лимбическая система, но может активировать их. Если мысль: «Озеро означает, что я в пятнадцати минутах от костюма», – запускает базовое чувство страха или опасности, то человек может реагировать эмоционально и иррационально. Префронтальная кора обрабатывает и более счастливые мысли, например: «Этот костюм поможет мне побить мировой рекорд». Но результат уступает по силе и скорости, потому что плохое правит в мозгу и нервной системе.
Когда вы смотрите на мир, ваше внимание автоматически притягивают угрозы. Даже восьмимесячные дети быстрее повернутся, чтобы посмотреть на изображение змеи, а не лягушки.
Если пятилетнему ребенку показать несколько лиц, он скорее заметит грустное, а не счастливое. И быстрее распознает испуганное или сердитое выражение. Когда взрослые надевают очки с разными картинками на каждом глазу – экспериментальный метод, называемый бинокулярным соревнованием, – мозг дольше фокусируется на неприятном изображении. В одном таком эксперименте исследователи использовали фотографию ученика после того, как рассказали участникам сплетни о нем. Иногда они упоминали, что он помогал донести продукты пожилой женщине, а иногда – что бросил стул в одноклассника. Потом показывали одному глазу фотографию ученика, а другому – изображение дома. Если участники думали, что ученик бросался стульями, мозг фокусировался на его лице намного дольше, чем когда парня считали добрым самаритянином.
Мозг был буквально слеп к доброте.
Этот нейронный уклон проявляется и в экспериментах с тестом Струпа – классической техникой изучения автоматических процессов в мозгу. Людям показывают слова и просят назвать цвет букв. Чтобы ответить быстро, нужно игнорировать значение слова и фокусироваться только на цвете, но порой это сложно. Если вы видите слово «зеленый», написанное красными буквами, вам приходится справляться с автоматической интерпретацией в мозгу. Поэтому нужно больше времени, чтобы ответить «красный». Такая же задержка происходит, когда людям показывают слова, которые означают негативные черты характера. Они отвечают на слово «нечестный» дольше, чем на «дружелюбный», потому что мозг автоматически уделяет больше внимания плохим чертам, а не хорошим. Это влияет и на память.
Когда участников просят вспомнить как можно больше показанных слов, они скорее вспомнят «нечестный», чем «дружелюбный».
Негативный уклон распространяется и на простые нервные сигналы, которые проходят по хребту и контролируют рефлекс «отпрянуть», – например, когда ваша рука касается горячего или острого предмета. Эти первичные рефлексы есть как у людей, так и у животных. Они развивались вместе с экстензорным рефлексом, заставляющим двигаться вперед. Сгибательный рефлекс физически намного сильнее экстензорного и допускает меньше вмешательства. Такой же дисбаланс есть в миндалевидном теле. Эта древняя эмоциональная часть мозга вовлечена в такой базовый процесс, как желание чего-то. (В эру Фрейда ее бы ассоциировали с «ид» – источником желания и импульсов.) Миндалевидное тело играет важную роль в оценивании. То, как мы воспринимаем человека или предмет, формирует наши желания и потребности.