Ерунда это! Глупость и ерунда. Никакая ни официальная, ни неофициальная информация про Соболева ничего не даст. Ну узнается, что крышуют их эти-то, ну выяснится, что политик такой-то замешан, и что? К убийству вчерашнему это, ясный перец, отношения иметь не будет. Да и сам Соболев, конечно, никаким боком тут не замешан, хоть и в его квартире все произошло, хоть и с его женой.
Вот жена замешана может быть.
Как и зачем? Раздвоение личности? Не ведала, что творила? Сама же убила старуху, которая, возможно, в самом деле ее пугала, а потом напрочь забыла о сем прискорбном факте? И придумала преследователя-убийцу или увидела действительно его в сумасшедшем бреду?
Нет, миф о раздвоении личности оставим для писак Соболевых. Никакого раздвоения личности нет и быть не может. Во всяком случае, в его практике ни разу не встречалось. То есть косили-то под раздвоение личности неоднократно, когда к стенке припирали и отмазываться от убийства больше не было смысла. Но на деле всегда как-то уж очень в тему к раздвоению личности приплеталась вполне реальная основа преступления, вполне очевидная выгода, вполне объяснимая, нормальная, вменяемая причина.
Но а если раздвоение личности не имело места быть, тогда зачем жене Соболева убивать какую-то старуху? Сумасшедшая-то эта Анечка, конечно, но не до такой же степени? Или до такой? Откуда вообще могла взяться эта чертова старуха? Что она делала в соболевской квартире? При обыске у трупа в кармане были обнаружены ключи. Откуда у нее могли взяться ключи от их квартиры? Сама раздобыла или кто-то ее снабдил? Кто? Анечка Соболева? Опять же зачем?
Нужно топать к Соболевой-старшей и побольше разузнать у нее об этой Ане.
Или дело все же в самом Кирилле? Кто-то его подставляет через жену? Может, и так, может, и так. Собственно, человек, который по тем или иным причинам соприкасается с криминалом, находится в группе риска. Не сегодня, так завтра, но он обязательно окажется в ситуации, которая заставит его действовать по законам этого мира. А Соболев ежедневно плутает по криминальному лабиринту, мог куда-нибудь и не туда забрести.
Мог-то мог, но если все это подстава, то больно уж странная и какая-то ненормальная. Хотя…
К Раисе надо топать, оттягивай не оттягивай, а топать все равно надо. Выпить напоследок еще кофейку, и в путь.
Алексей насыпал кофе в чашку, потрогал чайник – остыл. Закипятить снова? Да черт с ним, обойдется холодным. Сигарет в пачке осталось только две. Ну да, целую пачку выкурил, а мыслей толковых не родилось ни одной. Алексей допил холодную бурду, в задумчивости пощелкал зажигалкой и пошел одеваться.
Деревянная шикарная дверь, то ли под дуб, то ли действительно дуб, и маленький аккуратный звоночек с готической надписью: «Поверните», то ли под старину, то ли действительно старинный, вызвали новый приступ раздражения и скрытой зависти. «Вот ведь черт! И тут не могут без выпендрежа. Уже на входе тебя опускают: дескать, мы вот кто, а ты…» – подумал зло Булатович, сплюнул в угол и повернул рычажок звонка.
Замок щелкнул мгновенно, словно дверь открыла не хозяйка, а он сам, повернув хитрый звоночек.
– Булатович Алексей Федорович? – не сказала, а скорее провозгласила женщина. – Проходите.
Алексей завозился с обувью.
– Нет, нет, нет. У меня не принято разуваться. И тапочек не ищите, в моем доме их нет.
«Тапочек не иметь – это что, тоже хорошим тоном считается? Выпендреж один, не знают уже, что и придумать». Следователь пожал плечами и оглядел хозяйку. Сигарета на отлете («А пепел-то вот-вот упадет!»), дорогой шелковый брючный светло-бежевый костюм («Готовилась к встрече и так оделась или у них это заместо домашнего байкового халатика?»), безукоризненный макияж («Ну, точно, готовилась!»), изящная, не переходящая в уродливую, худоба («Тут уже что есть, то есть, ничего не скажешь!») и надменный взгляд.
«Интересно, сколько ей лет? На вид не больше сорока, а ведь должно быть уже к шестидесяти – сынок-то давно не мальчик».
– Кофе! – не то предложила, не то приказала Соболева и махнула рукой в сторону комнаты. – Вы немного поскучайте в гостиной, а я сейчас приготовлю.
Обилие полок было не в состоянии вместить такое обилие книг. Стены сгибались под тяжестью и значимостью висящих на них фотографий в рамках: Окуджава полуобнимает молодую совсем Раису Соболеву и ее молодого тогда, а ныне покойного мужа, Юлий Ким, прогнувшись, прикладывается к ручке Раисы Михайловны, Визбор шепчет на ушко улыбающейся Раисе Соболевой. Хемингуэй… Слава богу, один, без Раисы. Стены словно прощупывали его. Мудрые глаза Окуджавы вопрошали: «А у вас, старший следователь Булатович, пятна на обоях прикрывают подобные исторические фото? Украшает ли вашу гостиную, уважаемый, фотография Пинкертона, где он вам вручает наградной «маузер»? Или, может, имеется ну хотя бы снимок, где вы с братьями Вайнерами запечатлены на рыбалке?» Визбор наушничал: «Да что вы, Булат, ну откуда у него Пинкертон может взяться? Побойтесь бога». Насмешник Ким подмигивал с портрета: «Да, занесло тебя, брат. Тебе бы по алкоголическим кухонькам ошиваться, протоколы о поножовщинах пьяных на столах замызганных писать, между окурками и водочными лужами».
Дверь гостиной распахнулась. Мягко шурша колесами, подъехал столик. Булатович с тоской окинул сервировку и окончательно убедился, что его номер десятый, с его утренним порезом тупым лезвием на подбородке, с его псевдокомандирскими часами, с его китайским пуловером, с его одноразовой, неприлично алой зажигалкой.
– Кофе по-европейски. – Раиса Михайловна улыбнулась, продемонстрировав ослепительное великолепие зубов под натуральную кость. – Вам должен понравиться. Этими рецептами со мной один дипломат поделился, когда мы с Сереженькой, с мужем моим покойным, в Вене были. Если хотите, могу вам его дать.
– Спасибо. – Алексей глотнул кофе и тут же закашлялся.
– Ну как, нравится?
– Очень. – Попробуй сказать, что пить эту жуткую огненную смесь невозможно. – Только привкус немного…
– Это гвоздика. Я рада, что вам понравился мой кофе. Так вот, рецепт очень прост, но важно строго соблюдать правила, не упустить ни одной детали. Итак, возьмите турку (обязательно медную). – Раиса Михайловна остановилась, с сомнением посмотрела на него, явно подозревая, что сим предметом у него в доме и не пахнет. Да, не пахнет, ну и что? – Натрите ее внутри, – продолжила она, – неразрезанным зубчиком чеснока. Налейте холодной воды, насыпьте горкой кофе, добавив в него 1/2 гвоздики и несколько крупинок соли. Доведите до кипения на медленном огне…
– А без гвоздики и чеснока можно? – Голос Булатовича прозвучал просительно, как у студента, когда он робко, заискивающе просит: а можно взять другой билетик?
– Нет! – строго, словно отказывая в другом билетике, сказала Раиса Михайловна. – Нельзя.
Булатович уставился в чашку, мысленно стеная: «Господи, господи, как только студенты, которым она преподает, до сих пор не нашли киллера; я бы их оправдал: расценил бы их поступок не как преступление, а не более чем самооборону».
– Великолепно, не правда ли? – Раиса Михайловна сделала маленький глоточек и блаженно прикрыла оттененные Францией веки. Вытащила длинную черную сигарету из черной же пачки, покрутила в пальцах, бросив выразительный взгляд на тугодума – невежду из органов. Булатович наклонился вперед, щелкнул своей неприлично алой зажигалкой, покраснел, сунул зажигалку в карман, застеснявшись. Хлебнул дьявольское зелье, ошпарил нёбо, снова закашлялся, рассердился на себя, рассердился на Соболеву, рассердился на Кирилла и жену его сумасшедшую, на убитую старуху рассердился и решил, что пора их всех поставить на место, по-ментовски поставить.
– Но пора и о деле, я думаю, – опередила его опять Раиса Михайловна. – Вы ведь по поводу вчерашнего убийства.
– Да. Меня интересует…
– Честно говоря, я с самого начала была не в восторге от этого брака, – перебила его Соболева. – Ну посудите сами, что хорошего могло выйти из такого мезальянса? Вы видели эту куколку, значит, сможете меня понять. Кто Кирилл и кто она? Моему сыну с его работой, с его образом жизни, с его гигантскими нагрузками необходима была не просто жена, а соратник, товарищ, помощник, человек, равный ему по уровню развития, образования, интеллекта. А эта… Голубенькие глазки, белокурые кудряшки, тоненькая талия – доводы, конечно, убедительные, чтоб увлечься, ну там пофлиртовать, роман завести. Но ведь этого никак не достаточно для семейной жизни, да наконец, отброшу ложную скромность, для звания жены Кирилла Соболева.
– Извините, все это очень интересно, и я вам в чем-то сочувствую, но мне бы хотелось перейти ближе к сути.
– Ближе к сути? Пожалуйста. Задавайте вопросы. Как на пресс-конференции.
– Скажите, Аня была склонна, как бы это выразиться, к некоторому психическому нездоровью?
– К психическому нездоровью? – Раиса Михайловна засмеялась. – Ну, на учете у психиатра не состояла, а так… Кто ее знает? Инфантильная девочка, домашний ребенок, акварельки рисует, на скрипке играет. Нет, пожалуй, о психическом нездоровье говорить не приходится. Никаких срывов раньше не было. Некоторая нервозность замечалась, но с психикой как будто все в норме.
– Как вы думаете, могла она от какого-нибудь сильного потрясения сойти с ума?
– Сходить там особенно не с чего было. А в общем, если сильное потрясение могло иметь место… Наверное, могла.
– Как вы думаете, кто мог ее запугать? Я имею в виду, кому это могло понадобиться?
– Не знаю. Мне Ирина рассказала (как раз за день до этого я к Ане заходила и Ирину там встретила), что у нее какие-то страхи, какие-то видения. Но, честно говоря, тогда я не придала этому особого значения, подумала, фантазирует девочка.
– Зачем же ей было фантазировать?
– Мало ли зачем? Может, от скуки, может, чтобы показаться интересней. Зачем люди фантазируют? – Раиса Михайловна снисходительно посмотрела на Булатовича. – Но видите, как все оказалось? Вам удалось установить личность этой женщины,