Темнота, тишина, если бы не запах, все было бы как тогда, когда его здесь не было.
– Они за мной пришли, но я им не дамся, – снова заговорил мужчина. От неожиданного звука его голоса Аня вздрогнула. – Они пришли, потому что узнали. Раньше меня узнали, иначе не успели бы прийти уже сейчас.
– Кто узнал? О чем узнали?
– Она лежит в комнате, вон там, за стеной. Я не хотел ее убивать, я ее очень любил. Ту, другую, я ненавидел, а ее любил. Это она меня спасла, она забрала меня из интерната, она убедила, что я не убийца, что я не сумасшедший. Я любил ее, очень любил. Эту комнату тоже она придумала, мы ее сделали вместе. Чтобы они ни о чем не догадались. А та, другая, моя бывшая мать, которую я когда-то убил (я не знаю, убил я ее или нет, Ольга говорила, что нет, не мог убить, но я помню, помню: жаркий день в конце мая, духи, пистолет, запах тополя, запах кожи, толстой, коричневой кожи, в которой был пистолет, выстрел, страшный крик, мама падает, корчится на полу… я, наверное, все же ее тогда убил), так вот та, другая, явилась и хотела меня погубить, рассказать всем, что я сумасшедший. А я не сумасшедший – эти приступы не в счет. Так время от времени со всеми бывает, мне Ольга говорила. Из-за нее я убил Ольгу, и всех их убил, и тебя тоже хотел убить. А Ольги тогда не было в городе, она уехала, а эта явилась. Если бы Ольга была, она бы нашла выход, но ее не было, не было. Мне пришлось их убить. А потом и Ольгу, потому что она не простила мне, что я их убил. Хотела вызвать милицию. Я ударил ее. Я не знал, что убил. Я не хотел ее убивать, я просто ударил, когда она к телефону пошла. А она упала и… Я пытался ее оживить. Нашатырь никак не находился, стакан разбился, вода пролилась…
Я не знаю, что было потом, наверное, со мной приключился припадок. Но это не болезнь, так бывает у всех, время от времени. Эту комнату придумала Ольга, придумала на случай припадков. Мы с ней всегда знали, когда он приближается. Я тогда заходил в эту комнату, и никто ничего не слышал, а иначе бы точно решили, что я сумасшедший. А она меня выдать хотела, моя бывшая мать, наверное, я ее все же не убил, Ольга права. Она явилась, чтобы меня выдать, чтобы всем рассказать, что я сумасшедший, что когда-то я стрелял в собственную мать, а потом жил в интернате для умственно неполноценных.
Я Ольгу убил, она там, за стеной. Я не хотел ее убивать. Я просто ударил. Мне не удалось ее оживить, потому что разбился стакан. И нашатырь не нашелся. И припадок.
А потом я очутился в каком-то лесочке, было светло. Я думал, что вечер, а оказалось утро. Я очень замерз, ноги совсем затекли. Я поднялся, походил немного, чтобы ноги размять и погреться, и тут вспомнил, что Ольгу убил.
Я убил Ольгу! Я не хотел ее убивать! Я ее так любил. Она меня спасла, а я ее убил. Потому что она тоже хотела меня погубить, милицию вызвать. А теперь они сами пришли за мной, но я им не дамся, не дамся. Мы здесь будем сидеть, им никогда не найти эту комнату. Тебя убивать я не буду. Потому что… Смерть ничего не решает. И потому что… я не готов тебя убивать, я не думал тебя убивать, когда шел сюда, я вообще не знал, что ты в этой, моей, комнате, ведь это моя комната, только моя, Ольга не должна была приводить тебя сюда, это предательство. Я не буду тебя убивать – я убил Ольгу. Они потому и пришли, что я убил Ольгу. Как тогда ту, другую.
Это она, моя первая мать, сделала меня сумасшедшим! Это она родила меня сумасшедшим! А потом…
Мне было пять лет. Жара стояла страшная. Мы жили не здесь, в другом городе. Окна были открыты настежь. Тополь мучительно пах. Мама держала в руке духи – маленький флакончик в кожаном футляре, половина окрашена черным, половина красным. Они так и назывались – «Красное и черное». Это он подарил маме эти духи. Я его ненавидел. Он всегда приходил вечером и тошнотворно пах коричневой кожей – там у него хранился пистолет. Он к маме приходил, а я его ненавидел, хоть он и пытался ко мне подмазаться: давал подержать пистолет, показывал, как вытаскивать его из коричневой кожи, как заряжать. Пистолет был ужасно тяжелый, а затвор такой тугой!
Было жарко, невыносимо жарко. Мне только исполнилось пять лет. Мама держала в руке духи и что-то громко говорила. Я не помню, кому она громко, зло говорила – ему или мне. Ярко-красные губы быстро шевелились. Запахи – тополь, духи, кожа – смешались и сводили с ума, и голос, громкий и злой ее голос, мучил. Так бывает перед припадком, когда запахи и звуки ужасно действуют на нервы, от них тошнит и болит голова.
А потом… Я не помню, что было потом. Помню начало и помню конец, середина совершенно выпущена. Я не знаю, что было потом. Помню только, что было после «потом».
Было душно и много народу. Мама корчилась на полу. Он кричал: «Ты убил свою мать!»
И в интернате, спустя сколько-то времени, меня отправили в интернат, так все говорили: «Ты убил свою мать!» Только Ольга не говорила, Ольга спасла, забрала меня из интерната, через много лет после того она приехала и забрала. И сказала, что я не убийца.
Я убийца, убийца. Я убил Ольгу. Я мать свою убил. Я Светлану убил. Я подругу твою Ирину убил и ее прихвостня, не знаю, как его зовут.
– Ирину? Ты убил Ирину? Господи!
– Вы хотели меня погубить. Она, моя мать, вас наняла, чтобы меня погубить. Я следил за вами.
– Никто меня не нанимал, ты действительно сумасшедший. Зачем, зачем ты убил Ирину?
– Ты и она – вы были главные свидетели. Вам она успела уже все рассказать.
– Кто она? Что рассказать?
– Моя мать. Она приходила к тебе, она поселилась в квартире под вашей квартирой.
– Старуха?! Твоя мать – эта черная старуха?
– Старуха? Ну да, она сильно изменилась со дня ее смерти. Я даже ее не сразу узнал, вернее, узнал, но не был уверен, что это она. Но потом она выдала себя духами, «Красным и черным». Первый раз я увидел ее в парке, в больнице. Она пришла ко мне на работу, чтобы все рассказать. Столько лет прошло, а она вдруг явилась. Ольга знала, что она про меня в больнице выспрашивала, но тогда она мне этого не рассказала, потому что не думала, что я ее встретил в парке. Не хотела меня нервировать, а вот как все вышло. Фамилия у меня ведь теперь другая, Ольгина, вот она и решила, что мать меня найти не сможет, будет спрашивать Егора Пегахина, а я-то давно уже Осинцев. Для Ольги было главным, чтобы мать меня не нашла, а для меня было главным – чтобы она никому не рассказала о том, что…
Это было месяц примерно назад. А потом…
Я встретил ее на улице, она пахла духами, «Красным и черным». Ольга уехала. Как не вовремя она уехала! Она бы спасла меня, она всегда меня спасала. Я стал следить. Как я думал, так и оказалось. Она сколотила группу, чтобы меня погубить. Ты, она и Ирина должны были меня погубить, а потом подключили Светлану, вы готовили план. Но я разбил ваш план, я убил их всех и тебя бы убил, но сейчас это уже не имеет смысла. Потому что Ольга мертва, и они пришли за мной. Все равно теперь все узнают, что я… А я не сумасшедший! Эти приступы бывают со всеми. Они пришли за мной, но я не дамся. Они хотят меня запереть, но я не дамся. – Егор зло рассмеялся и с силой ударил кулаком по мягкому полу. – Ты тоже думаешь, что я сумасшедший? – Он придвинулся к Ане. – Если ты так будешь думать, я тебя задушу! Я задушил Светлану и тебя задушу.
– Зачем ты убил Ирину? Ты, сволочь, зачем ты Ирину убил?
– Ирину… Я Ольгу убил. Ирина – свидетель, Ирина – участник группы, вашей заговорщической группы.
– Ты сумасшедший. Не было никакой группы. Старуха просто пугала меня, я не знаю, зачем она это делала.
– Меня она тоже пугала. Она явилась, чтобы меня погубить. Я следил за вами. Ирина звонила моей матери, из автомата звонила. Ты приехала к ней на такси. Я остался ждать во дворе. Это было под утро. А ночью моя мать была у тебя, и Ирина была. Она вышла из подъезда и уехала, а мать осталась. А потом выбежала ты и… Ты к стоянке такси бежала – я бежал за тобой. Ты села в такси, и я тоже в такси сел. Мы за вашей машиной ехали. А потом, через час примерно, Ирина вышла позвонить. Она моей матери звонила, я слышал, как она называла ее по имени, – тогда-то последние сомнения рассеялись, что она моя мать.
Я хотел сразу вас убить, но без подготовки нельзя. И… все это очень сложно. Я и раньше хотел убить. Я даже шел однажды. Убить свою мать. Но она притворилась тобою. Ты открыла мне дверь, не она.
– Это когда в костюме и с зонтиком, ночью?
– Да, с зонтиком. Потому что шел дождь. Черный костюм, черные туфли – все было подготовлено, но пошел дождь, а плащ темно-серый – цветовой диссонанс. Я взял тогда зонтик, хоть и очень не люблю зонтики – ужасно обременительная вещь, особенно если нужно, чтобы руки были свободны. Ты открыла, а я думал, что откроет она. Это потом я узнал, что живет она в квартире этажом ниже.
– В квартире этажом ниже ремонт, там никто не живет, там строители.
– Строители? Ночью живет там она, моя мать. Но тогда я не знал, я думал, на пятом. Все было готово: черные туфли, черный костюм. Только вот пистолета не было, я достал его позже. А тогда взял с собой нож. Но открыла ты, не она.
– Ты сумасшедший!
– Нет. Это она тебе рассказала, что я сумасшедший. Ты ей не верь. Я… – Егор внезапно замолчал и опять тяжело, со свистом задышал.
– Ты сумасшедший, ты Ирину убил! – в отчаянии выкрикнула Аня. Егор ничего не ответил.
Прошло минут пять, он все молчал и не шевелился, только часто-часто дышал.
Что он задумал? Решил ее все-таки убить?
Аня, стараясь двигаться совершенно бесшумно, на четвереньках отползла в другой конец комнаты.
В темноте напасть на нее ему будет сложно. Выяснить ее местоположение он может только по звуку. А впрочем, комнатка совсем маленькая. Если захочет, все равно поймает. И убьет.
Почему он молчит так долго? Лучше бы говорил. Даже когда он рассказывал свои жуткие истории, не было так страшно, как сейчас. Он Ирину убил, господи! Убил, убил. И еще какую-то Ольгу. И Светлану.