К семи часам стали собираться гости. Они все шли и шли нескончаемым потоком: парами, тройками, поодиночке и компаниями. Груда бесполезных подарков росла на тумбочке в прихожей: немыслимого дизайна светильники, диких расцветок пледы и салфетки, бесчисленные наборы посуды. Последней пришла мать Кирилла, Раиса Михайловна, внесла в квартиру какой-то громоздкий предмет, обернутый в несколько слоев серой бумаги.
– Повесите в прихожей, – сказала она и сунула предмет в руки Кириллу.
Предметом, когда его оголили, оказалось массивное зеркало под старину в псевдопозолоченной оправе.
Вот только этого монстра им как раз и недоставало. А повесить придется обязательно и именно в прихожей. Пледы и светильники можно просто сгрузить в кладовку с глаз долой и постепенно раздарить неблизким знакомым на такие же случайные торжества, а с зеркалом так не получится: мамин подарок, как же!
– Спасибо, Раиса Михайловна. – Аня улыбнулась свекрови заискивающе. – Очень красивое зеркало, и оно очень хорошо будет сочетаться с общим дизайном прихожей.
Раиса Михайловна хмыкнула, поджала губы, будто Аня ее чем-то обидела или сказала глупость, и ничего не ответила.
– Отпадное зеркало! – Ирина вышла из кухни с каким-то блюдом в руках. – Здравствуйте, Раиса Михайловна.
– Здравствуй, Ириша. – Свекровь расплылась в улыбке. – Как у тебя дела? Давно мы не виделись.
– На личном фронте без перемен, а так все о’кей.
– С личной жизнью, – Раиса Михайловна вздохнула и сердито покосилась на Аню, – получается не у всех… А у тех, у кого получается… Ладно, что уж говорить. Ну, показывайте квартиру, – обратилась она к Кириллу, – я ведь у вас еще не была. Прихожая шикарная, да… Вот сюда зеркало повесьте. А тут у вас что?
Кирилл повел маму по новой квартире. Ирина унесла блюдо в гостиную и вернулась на кухню дорезать какой-то свой сложный салат. Аня пристроилась было ей помогать, но та услала ее к мужу и свекрови.
– Ты что? Неудобно. И фартук сними. На кухне я сама справлюсь. Да ведь уже почти все готово. А ты иди, иди. – Она была в курсе их отношений с Раисой Михайловной.
Пришлось с кухни уйти. Но к экскурсии по их новой квартире Аня так и не присоединилась. Хотела проскользнуть в ванную и отсидеться там до начала застолья, но и тут вышел облом: ванная оказалась занята. Гости заполонили всю квартиру: торчали на кухне, теснились в прихожей, сидели вокруг стола в гостиной, просто бесцельно бродили из комнаты в комнату. От такого бесцеремонного наплыва гостей стало душно, дымно и шумно, а огромная квартира вдруг словно съежилась и значительно уменьшилась в размерах.
Потолкавшись из угла в угол, Аня снова вернулась на кухню – все-таки с Ириной ей было много проще, чем с остальными. Но оказалось, что приготовления закончились и пора усаживаться за стол (вернее, за три стола, сдвинутых вместе, – разместить такое количество народа было проблематично).
Сначала провозглашали длинные витиеватые тосты, восхищались квартирой, расхваливали на все лады хозяина, как журналиста и как человека, желали успехов в работе и личной жизни, спохватывались и отпускали натянутые комплименты Ане. Потом про Аню и вовсе забыли, а тосты стали короче и проще. А часа через два тосты и совсем прекратились. Теперь народ просто пил и закусывал, не очень уже и помня, по какому поводу банкет: то ли чей-то день рождения, то ли проводы кого-то куда-то, то ли их общий профессиональный праздник – все друзья, родственники и знакомые Кирилла были журналистами, и разговоры велись исключительно вокруг газетного дела вообще и еженедельника «Криминальный город» в частности.
– Ну и стоило их всех собирать именно сегодня, в последний наш день, – шепнула Аня на ухо Кириллу. – Можно было подождать и до 13 января.
– Да они уже скоро уйдут, потерпи немного, Анют. А не собирать народ неудобно, все же знают, что я купил квартиру.
Неудобно ему! Тратить последний вечер на этих чужих, пьяных людей – вот что неудобно. Она бы никогда, никогда так с ним не поступила. А Кирилл, он даже не понимает, что он сделал, может, это вообще их последний в жизни вечер. Он специально созвал их, чтобы они хвалили его квартиру, его самого, его мамочку. А мамочка его, между прочим, надутая сволочь, а сам он, между прочим, никакой не лучший, а бесчувственный истукан, а квартира его, между прочим… В ней убийство произошло, вот что, и, возможно, произойдет еще одно. Вот взять сейчас, встать и всем им об этом рассказать. Поднять бокал, провозгласить тост за всеобщее процветание, а потом рассказать. И накроется тогда его Америка.
Нет, ничего не накроется. Просто все в очередной раз убедятся, какая дура его жена. И Раиса Михайловна убедится, и все эти надутые дураки – журналисты, и… и он сам.
– Что ты, Анютка, опять запечалилась? – Кирилл наклонился и украдкой, оглянувшись на маму, поцеловал ее в ухо.
Запечалилась! Словечко-то какое дурацкое подобрал. И губы у него мокрые, противные. И…
А Раиса Михайловна все же заметила, что он ее поцеловал, надулась, как мышь на крупу. Вот взять сейчас и на ее глазах поцеловать Кирилла в губы, взасос, обхватить затылок руками, чтоб не вырвался, и впиться… поразить это сборище важных, самовлюбленных уродов. А главное – мамочку поразить.
О, запели! Ну конечно! Попойка вошла в новую стадию. И конечно, пресловутую «Мадам, уже падают листья». Ну можно ли петь Вертинского хором? И Кирилл вступил. Он и слов-то не помнит, он никогда ни одной песни до конца не помнит, помолчал бы уж лучше, не позорился.
Ну чего он ее коленкой под столом толкает? И улыбается, улыбается. Неужели он не понимает, что если уж до хорового пения дело дошло, то теперь гости еще долго не разойдутся! До глубокой ночи спевать будут. А утром уже все кончится, утром только аэропорт.
Допели «Мадам…». Переключились на закуски. За вилки, за рюмки схватились. Вот выпьют, поедят и запоют с новыми силами. Что будет следующим номером программы, догадаться нетрудно. Сейчас Антон Шелестян, главный перец после Кирилла в «Криминальном городе», второй по значению перец, выхватит из рук Сени Чулкова (отдел информации) гитару и начнет перестраивать шестиструнку на семиструнку, а Сеня будет ругаться. Но на Антонову сторону встанет сразу же Раиса Михайловна, ну а за ней и все остальные. Сеня стушуется, уступит. Да чего он вообще каждый раз поднимает скандал, когда все равно результат предопределен? Только себя унижает.
Ну так и есть. Сейчас Антон при поддержке общественности отстоит гитару, и покатится вечер певческой самодеятельности по накатанной колее: «Гори, гори, моя звезда» – «красивым» баритоном солиста и нестройным хором подпевки, «Неистов и упрям» – возвышенно-печально, «Ваша благородие, госпожа удача» – самодовольно и со значением, «Охотный Ряд» – цветок в руку раисымихайловновской молодости.
А завтра утром…
– Куда ты, Анют? – Кирилл повернулся, улыбается сентиментальной улыбкой энкавэдэшника на пенсии.
– Пойду покурю. На кухню.
– Да все же здесь курят. Зачем на кухню?
– Ну… мне… я сейчас… мне нужно. Здесь…
– А-а, ну иди, сигареты на холодильнике. – Отвернулся, подхватил ускользнувший куплет.
Неужели останется?
Остался. Покивал и остался. Ну и черт тогда с ним.
Аня проскользнула на кухню, взяла сигареты, взобралась с ногами на подоконник – сидеть здесь больше было не на чем: все стулья и стол к ним в придачу ушли на размещение гостей.
Ну и ладно, ну и пусть там сидит, если нравится. А старуха права – убийца вернется… как только Кирилл улетит.
Кто-то идет. Неужели Кирилл опомнился?
В кухню вошла Ирина. Она вся раскраснелась и была весьма навеселе. Улыбнувшись Ане, она забралась на подоконник и обняла ее за плечи.
Даже пьяная, чужая Ирина догадалась, что нельзя ее сейчас оставлять одну, а Кирилл… Впрочем, Кирилл-то ничего не знает, про старуху не знает, как же ему догадаться?
– Анют, – она качнула ее за плечи, – ну чего ты так рассердилась? Вышла из комнаты просто сама не своя, разве что дверью не хлопнула. Ты на нас на всех рассердилась? Глупые взрослые дяди и тети треплют всякую ерунду, песни дурными голосами воют, напились. Ты не сердись, мы скоро уйдем.
– Я не сержусь. Тебя Кирилл послал меня утешать?
– Нет, почему ты так решила?
Не Кирилл. Ну конечно, ему все равно, ему на нее совершенно наплевать.
– Слушай, Анют, я знаешь о чем подумала? Может, стоит все-таки рассказать Кириллу про эту твою сумасшедшую?
– Какой смысл? Он все равно улетит.
– Улетит – понятно, не лететь он не может, но…
– Тогда зачем и рассказывать? Что он может еще сделать?
– Не знаю, вдруг что-то придумает. Видишь ли, бабка-то, безусловно, сумасшедшая, но и у сумасшедших идеи появляются не на пустом месте: должна быть какая-то основа.
– Кто сумасшедший? Какая основа? О чем это мне не нужно рассказывать? – Дверь кухни открылась, и Кирилл возник на пороге. – Что у вас от меня за секреты?
– А ты зачем за дверью подслушиваешь? – Аня сердито на него замахала рукой. – Две женщины уединились, разговаривают о своем, о девичьем, а ты… – Она попыталась все перевести в шутку, но вышло неуклюже и глупо. Ни Ирина, ни Кирилл шутки не поддержали.
– Видишь ли, Кирюш, я думаю, тебе нужно об этом знать… – начала Ирина.
– Не надо, Ир, я прошу.
– Да в чем дело, девчонки? Что случилось-то? – Кирилл с любопытством – впрочем, довольно праздным, неозабоченным – уставился на них.
– Какая-то сумасшедшая бабка напугала Анютку до обморока. Я в магазин ее послала, мы меню другое разработали, более сложное, ну это неважно. А на обратном пути Аня и встретила старуху, она здесь живет, ваша нижняя соседка, с четвертого. Так вот, она рассказала Анютке, что в этой самой квартире, где вы намеревались прожить долго и счастливо, убили какую-то девушку.
– В нашей квартире? Когда?
– На этот вопрос она затруднилась ответить. А еще она сказала, что убитая, какая-то Наташечка, очень на Аню похожа и что убийца еще придет.