Убогие кварталы оборвались внезапно, как отрезанные по линеечке, и машина выкатилась на ухабистый проселок. Справа высились деревья густого леса, слева громоздились огромные обломки скал. Цвет неба был не синим или голубым, как следовало ожидать, а с каким-то недобрым грязновато-желтым оттенком. Начинало темнеть, и сумерки сгущались быстро, как в тропиках.
И здесь машину Ковалева преследовал автомобиль, вывернувший откуда-то при выезде из города. Он держался сзади метрах в трехстах, не сокращая дистанцию.
— Сбавьте скорость, — приказал Сретенский.
Ковалев ударил по тормозам. Теперь машина едва ползла, делая не больше двадцати километров в час. Автомобиль, шедший следом, также замедлил ход.
— Остановитесь, — скомандовал Андрей Иванович.
Машина застыла, и вторая машина замерла у обочины. Сретенский открыл дверцу, вышел на дорогу. Из остановившегося сзади автомобиля никто не выходил. Занятно, подумал Андрей Иванович. Тут и рассуждать нечего о случайном совпадении, и в то же время они не проявляют никаких агрессивных намерений. Просто едут следом, не особенно скрываясь. Едва ли НКВД, те бы поспешили с арестом. Хотя… В этом сумасшедшем мире все возможно.
Распахнув дверцу со стороны водителя, Сретенский выдернул перепуганного Ковалева из машины, сел за руль и дал газ. Он так гнал по ухабам, что Аня пару раз ударилась головой о потолок. В зеркале он видел, что машина преследователей возобновила движение и промчалась мимо Ковалева, как мимо придорожного столба.
— Аня! — позвал Сретенский. — Ты умеешь стрелять?
— Что?
— Из пистолета, говорю, стреляла когда-нибудь?
— Боже упаси!
Не оборачиваясь, Сретенский перебросил пистолет на заднее сиденье.
— Попробуй выпалить из этой штуки.
— Как… В них, в людей?!
— Нет, конечно! В небо, в белый свет… Главное, чтобы грохнуло. Не бойся, они в нас стрелять не будут, иначе уж давно бы…
Аня осторожно взяла пистолет с таким выражением лица, с каким неопытный серпентолог впервые прикасается к ядовитой змее. Зажмурившись, она подняла ствол вверх и что было сил надавила на спусковой крючок. Выстрела не последовало. Девушка открыла глаза, осмотрела оружие и додумалась сдвинуть флажок предохранителя. Вторая попытка оказалась удачной. Бабахнуло на славу. В машине остро запахло порохом и нагретым металлом, а в потолке образовалось круглое отверстие.
— Молодец! — крикнул Сретенский. — Еще!
Войдя в азарт, Аня выстрелила трижды подряд.
Растерялись ли преследователи, услышав пальбу, или их водитель не справился с управлением на ухабах в полутьме, или была другая причина, но их автомобиль после крутого зигзага врезался в здоровенную скалу.
— Есть! — закричала Аня
Сретенский включил фары. Он немного притормозил и ехал теперь не так быстро, отчасти потому, что дорога становилась все хуже. Десять минут спустя всякие признаки дороги совсем исчезли. Машина прыгала на камнях, приближаясь к какому-то забору, за которым вдалеке темнела скальная гряда.
— Приехали, — сказал Сретенский, останавливая машину.
— Мы заблудились? — жалобно спросила Аня, все еще сжимавшая в руках пистолет.
— Ну, это явно не совхоз «Красный путь»… Наверное, надо было свернуть где-то. А тут… Заброшенная дорога… Погоди-ка.
Он вновь запустил мотор и развернул автомобиль так, чтобы фары осветили деревянный щит, приколоченный к забору (точнее, к низенькому красно-белому барьерчику). На щите был изображен знак радиационной опасности и вдобавок имелась надпись аршинными буквами:
СТОЙ
РАДИОАКТИВНОЕ ЗАГРЯЗНЕНИЕ МЕСТНОСТИ
ОПАСНО ДЛЯ ЖИЗНИ
— Ладно, пошли пешком, — со вздохом проговорил Андрей Иванович.
— Куда?
— Туда, вперед… Сзади нас поджидают друзья.
— Там радиация…
Сретенский резко повернулся:
— Нет! Аня, все это липа.
— Что липа? — не поняла девушка.
— Да все, — устало махнул рукой Сретенский. — И псевдо-Москва, и «Голос Америки», и война, и радиация… Аня, я не могу объяснить, но я чувствую. От всего этого за милю несет липой. Бесспорный факт только один — мы непонятно как очутились непонятно где, и мне это не нравится. А все остальное — липа. Поверь мне…
В пяти километрах позади них, в разбитой машине, человек в сером костюме докладывал по рации:
— У нас авария… Мы потеряли их на восемнадцатом километре восточного вектора. Они ушли к внешнему периметру…
Ему отвечал тот, кто санкционировал побег Стрельникова и Ани — так называемый народный комиссар внутренних дел Михаил Яковлевич Гордеев.
— Потеряли, и шут с ними… — Его голос звучал лениво, без малейшего раздражения.
— Как?! Они ушли…
— Далеко ли уйдут? — Гордеев усмехнулся. — За периметром они либо заблудятся в подземельях и подохнут от голода, либо напорются на мембрану… Жаль, перспективный материал, да свет клином не сошелся… А если им повезет и они выберутся, так снова окажутся в наших руках, но поумневшими. В общем, возвращайтесь…
— Есть.
7
Они снова пили чай на кухне, и в этом совместном чаепитии было что-то настолько доброе и расслабляющее, что Кремнев на какие-то минуты почти избавился от терзающих его тяжелейших эмоциональных стрессов. Он рассказывал генералу Васильеву о своих похождениях, а тот слушал, кивал, порой задавал краткие уточняющие вопросы.
— А теперь я хотел бы посмотреть пленку, — сказал Кремнев в заключение.
— Что ж… — Виктор Дмитриевич грузно поднялся из-за стола. — Пойдем посмотрим, что за эксперимент такой…
Они перебрались в гостиную. Васильев принял у Кремнева кассету, включил видеомагнитофон и телевизор. Когда Кремнев и Васильев уселись в кресла перед экраном, генерал нажал кнопку на пульте дистанционного управления.
На экране возникло лицо человека, и Кремнев сразу узнал его. О да, теперь он вспомнил и голос. «Я знаком с Кремневым лично»… Ну еще бы.
— Проводится эксперимент по внечувственному восприятию, — говорил человек на экране, — в присутствии вашего покорного слуги Евгения Дмитриевича Булавина и Владимира Сергеевича Зорина.
Камера на несколько мгновений отвернулась от лица Булавина, чтобы показать Зорина, сидевшего у стола поодаль. Кремнев посмотрел на изображение Владимира Сергеевича совершенно равнодушно, а когда невидимый оператор вернул камеру к Булавину, вновь впился взглядом в экран.
— Нами была произвольно выбрана идущая в прямом эфире программа так же произвольно выбранной телекомпании, в данном случае МГТК, — спокойно и размеренно говорил Евгений Дмитриевич. — До начала передачи осталась одна минута. Сейчас в комнату войдет индуктор, мы называем ее Сивиллой. Индуктору будут предложены три карточки с напечатанными на них словами — стратегия, ягуар, близость. Сивилла не знает заранее, какие слова напечатаны на карточках. Суть эксперимента заключается в том, что индуктор попытается воздействовать на диктора телекомпании и заставить повторить эти слова в прямом эфире. Расстояние между помещением, где мы находимся сейчас, и студией МГТК не менее трех с половиной километров. Предварительный сговор между участниками исключен, так как выбор телепередачи и слов для карточек был осуществлен нами пятнадцать минут назад.
— Ну и ну, — скептически пробормотал Васильев. — Неужто получится?
— У такой публики и не то получалось, — со смешком заметил Кремнев. — Но давайте смотреть…
Изображение отдалилось, теперь на экране умещалась вся комната. Из мебели там находился только стол с компьютером, принтером и телевизором да несколько стульев.
Зорин встал, приоткрыл дверь и что-то сказал. В комнату вошла женщина с бледным, серьезным, сосредоточенным лицом. Она села к столу, и Булавин включил телевизор.
Начиналась программа телекомпании МГТК «Вечернее резюме». Симпатичная ведущая, Мария Калинова, представила гостей студии, известного писателя и депутата городской Думы. Прошел рекламный блок, и ведущая почему-то принялась расспрашивать писателя о вещах, не имеющих никакого отношения к литературе. Наверное, о литературе она спросит политика, подумал Кремнев.
Лицо женщины-индуктора выражало предельную концентрацию. Сжав ладонями виски, она уставилась застывшим взглядом на три небольшие белые карточки перед ней. Судя по виду Булавина, который весь превратился в аллегорию надежды, он ждал от эксперимента очень многого. Зорин же, напротив, демонстрировал безразличие.
— Итак, — говорила Калинова, обращаясь теперь к депутату, — мы только что слышали мнение, с которым… Которое…
Она явно заблудилась в словах. Что-то мешало ей продолжить. Она схватила стакан с водой, сделала нервный глоток.
— Мнение, которое едва ли совпадет с вашей… стратегией…
— Что? — немного удивленно спросил депутат. — Поясните, пожалуйста, какую стратегию вы имеете в виду. Если речь идет о позиции думского большинства…
— Ягуар, — прошептала Калинова. Она выглядела очень несчастной. Оба гостя студии воззрились на нее в полнейшем изумлении. Ведущая обвела их диковатым взором, встала и шагнула прочь из кадра.
На экране появилась заставка, а на ее фоне — бегущая строка с извинениями за прекращение передачи по техническим причинам.
Бледная как смерть Сивилла закрыла глаза и повалилась на стол.
— Дайте нашатырный спирт, — сказал кому-то Зорин. — Там, в аптечке.
Изображение сместилось, задрожало и погасло.
— Ну и ну, — повторил генерал Васильев.
— Совершенно согласен, — откликнулся Кремнев.
— Что думаешь с этим делать?
— Эта пленка — хороший подарок. Вкупе с тем, что я видел у Булавина дома… Его книги и остальное… Попробуем запустить древнегреческий принцип «разделяй и властвуй».
— То есть?
— Для начала хочу поговорить с Калиновой. Очень интересно узнать в подробностях, как они все это обстряпали.
— Они — это Зорин и Булавин?
— Да нет, Виктор Дмитриевич, Зорин, Сивилла и компания. Весь спектакль был устроен для Булавина. Зачем-то им нужно было припудрить ему мозги.