Неужели отец действительно меня любил? Тогда почему я его не помню?
Кай трясет головой.
— Она больше походила на домашнего зверька, которого он пичкал все новыми и новыми фактами и цифрами, а когда понял, что она не умнее меня, просто бросил. И бросил тебя.
Я скрещиваю руки на груди. Я не умная? Какое разочарование. Это я запомню.
Лицо у мамы становится строгим, губы сжимаются в тонкую линию.
— Я уже слышала твою теорию раньше. Что он женился на мне только из-за моего высокого IQ и ждал детей с высоким IQ, а потом разочаровался, когда коэффициент у Келли оказался чуть выше среднего. Какое у тебя развитое воображение, Кай. В любом случае какое отношение ко всему этому имеет ожерелье?
Кай излагает то, что рассказала ему Шэй.
— Но если Шэй сказала, что ожерелье было на ней, зачем ты…
— Понимаешь, Шэй говорила, что мне нужно избавиться от предвзятого мнения и допустить, что я могу ошибаться. Просто я подумал, что надо рассмотреть все возможности. Если существовало то ожерелье, возможно, в ее комнате найдется еще какая-нибудь ниточка, ведущая к ответу?
— Эта молодая особа кажется мне весьма разумной.
— Еще она сказала, чтобы я спросил про ожерелье у тебя.
— В этом больше смысла, чем в обыске комнаты Келли. — Кай морщится. — Извини, беру эти свои слова обратно. Хорошо, что ты вошел туда; я думала, не решишься, поэтому и удивилась. Вот и все. — Мама пожимает плечами. — Не помню, чтобы мне попадалось на глаза что-то подобное. В последний раз Алекс виделся с Келли в тот самый день, когда мы уехали в дом у озера. Как тебе известно, по пути мы остановились в Эдинбурге. Они вдвоем обедали, пока я делала покупки.
— Если бы он дал ей ожерелье, ты бы его увидела, так?
Мама хмурится.
— Уверена, что она показала бы его мне.
— Тогда, если она надела его в тот день, когда Шэй его видела, то где взяла?
— Не знаю. Слушай, может, она его носила, а я не заметила или забыла. Какое это имеет значение?
— Неужели не понимаешь? Он прокололся. Сказал, что дал его ей, когда в последний раз ее видел.
— Это ничего не доказывает. Тогда много чего происходило; возможно, я попросту о нем забыла. Выкинь это из головы, Кай. Пожалуйста!
Кай огорченно отводит взгляд и вздыхает.
Значит, речь идет об ожерелье — золотом ожерелье с чем-то вроде модели атома. Но как выглядит атом? Я хмурюсь, стараюсь сосредоточиться — ответ где-то рядом, будто что-то похожее я видела, но не помню, когда и где.
Кай садится, отодвигая попавшийся под руку ноутбук Мартина. Он недоволен.
— Почему он не может убрать свои вещи?
Мама бросает взгляд на ноутбук.
— Странно. Он оставил его здесь прошлым вечером. Обычно он с ним не расстается. Ты видел его утром?
Брат пожимает плечами.
— Нет, не думаю. Посмотри, осталась ли еда; тогда узнаешь, приходил он или нет.
Осмотрев холодильник, мама выглядит уже по-настоящему обеспокоенной.
— Он не ел. Проверь его комнату.
— Что, серьезно?
— Я к нему не пойду. Вдруг он там с девушкой? — Кай скептически поднимает бровь. — Это вполне возможно. Просто сделай, что я прошу.
— Прекрасно. — Кай встает, поднимается по лестнице. Громко стучит в дверь и зовет: — Эй, Мартин, ты еще в постели?
Нет ответа.
Снова стучит.
Дверь открывается.
Слышны шаги наверху. Мама моет чашки.
— Мам! Тебе лучше подняться. Сейчас же. — Есть что-то в тоне Кая, заставляющее ее бросить посуду и поспешить вверх по ступенькам.
Я лечу вперед и успеваю раньше ее.
В комнате повсюду лежат книги, как я уже видела вчера. И тут же, в постели, Мартин. Открытые глаза залиты кровью. Высохшие струйки крови застыли на лице, как слезы.
Его убило это; так они выглядят, когда умирают.
Кай стоит возле кровати, когда в комнату вбегает мама.
— Думаю, он… он…
Мама опускается на колени у постели, щупает пульс. Расширенными от потрясения глазами смотрит вверх на Кая.
— Мертв. Да. Я думаю, уже несколько часов. Принеси мне телефон.
Кай поворачивается, чтобы взять телефон из холла, но не успевает — тот начинает звонить.
17
ШЭЙ
— Но почему мне нельзя к Ионе?
— Ты слышала, что сказали по радио. Людям советуют оставаться дома, пока чрезвычайное положение в регионе не будет отменено. Какой смысл закрывать школы, раз вы соберетесь вместе и будете распространять вирус? Если скучно, можешь помочь мне по дому.
Я издаю стон, но время тянется слишком медленно. Мама боится высоты, и в этом доме с высокими потолками все, для чего требуется стремянка, — мое. Вскоре я притаскиваю ее и начинаю собирать паутину по углам. Когда заканчиваю с этим, мама находит ведро и губку, чтобы я вымыла окна.
Ненавижу запах стеклоочистителя. Ожесточенно тру стекло, не слишком заботясь о результате.
Я почти заканчиваю, когда вижу в окно, которое мою, автомобиль. Полицейская машина?
— Мам! Ты в последнее время не нарушала закон? — кричу я, и она появляется из кухни. Смотрит в окно и мрачнеет.
— Что они здесь делают?
Передняя дверь машины открывается; появляются два полисмена. Затем отворяется задняя дверь, и из нее выходит мамина подруга Шелли в форме медсестры. Чем она с ними занимается?
— Приготовить чай? — спрашиваю я.
— Закончи с этим окном, — отвечает мама. Я мысленно вздыхаю и продолжаю тереть.
Шелли видит меня в окне, машет и окликает, здороваясь. Идет к двери, двое полисменов следуют за ней.
Мама отворяет дверь.
— Добрый день, — говорит она.
У одного из полицейских в руках планшет.
— Мы совершаем подомовой обход всего жилья в округе, мэм.
— Понимаю.
— А сестра Аллардайс измеряет проживающим температуру.
— О, вот как?
— Извини, так нужно, — говорит Шелли; она выглядит расстроенной, потому что знает отношение мамы к традиционной медицине. Они много спорили об этом, о вакцинациях и антибиотиках. — Это всего лишь термометр, Мойра. Обещаю. Мама вздыхает.
— Ладно. Все нормально.
Один из полицейских спрашивает полные имена всех живущих в особняке.
— Я вам уже говорила! — сварливо замечает Шелли. Второй полицейский объявляет, что они должны убедиться, нет ли в доме кого-нибудь еще.
Шелли вставляет маме в ухо какую-то чудную штуку.
— Тридцать шесть и семь, — громко объявляет она, а полисмен записывает.
— Теперь Шарона, — говорит он.
Я закатываю глаза, слезаю со стремянки и подставляю ухо.
— Тридцать семь и две, — говорит Шелли и измеряет еще раз. — Тридцать семь и одна. Вероятно, ты несколько перегрелась, лазая по лестнице вверх-вниз. Завтра утром мы приедем снова и еще раз измерим температуру твоего тела. А вы тем временем оставайтесь дома. Если появятся головные боли или внутренних органов, звоните по этому номеру. — Она протягивает мне бумажку.
Как только они уезжают, мама бросает ее в мусорную корзину.
Потом поступает задание помыть ее машину. Я начинаю протестовать и говорю, что для этого не нужна стремянка, но она бросает на меня такой взгляд, что я подчиняюсь. Когда, наконец, возвращаюсь в дом, вижу на ее лице выражение, до боли знакомое. Понятно, начались неприятности.
— Что случилось?
— Армия. Я звонила знакомой, живущей дальше по шоссе. В конце нашей улицы стоит армейский джип, блокирующий выезд, так что уехать мы не можем. Это неправильно, Шэй. Входить в дома без ордера, требовать сведения о том, кто здесь проживает, и проверять, не врем ли мы. Это свободная страна.
Я пожимаю плечами.
— Подумаешь, большое дело — температуру измерили. Просто они хотят убедиться, что мы не заболели этим гриппом. — Говорю, а сама думаю: зачем они заблокировали нашу улицу? В душе нарастает предчувствие беды. Что, если завтра у меня повысится температура? Что тогда?
— Мне так и хочется взять дробовик и проводить их отсюда, — говорит мама.
— Если бы он у тебя был.
Она ухмыляется.
— Если бы был. — Трудно придумать что-то более нелепое, чем мама с дробовиком: она участвовала в кампаниях по ужесточению контроля за продажей оружия, по запрещению охоты, против войны.
Вечером мы снова включаем телевизор. Еще рано, но я смертельно устала после хлопот по дому и жду только повода, чтобы подняться к себе. Приходит сообщение от Ионы — просит, чтобы я позвонила. Пользуюсь этим как предлогом, чтобы уйти, и закрываю дверь. Не ходить в школу, конечно, здорово, но когда сидишь под домашним арестом, это скучно.
Падаю на кровать и звоню Ионе. После первого же гудка она отвечает.
— Ты не поверишь, что я отыскала. — Говорит она быстро и напористо.
— И вам здравствуйте, — приветствую я. — Что на этот раз?
— Зайди на «Встряску», — говорит она. — Твои разговоры о сестре Кая навели меня на мысль. В последнее время появилось множество сообщений о пропаже людей, в основном таких, про которых не упоминают в новостях, — бездомных и беженцев.
Пока Иона говорит, я достаю ноутбук и захожу на «Встряску», ее блог. Сразу вижу неопубликованные заметки, которые она еще пишет. Подруга просит меня проверить содержание, убедиться, что она сделала не слишком скандальные выводы и никого не оклеветала, а еще — исправить орфографические ошибки.
С тех пор как я в последний раз посещала ее блог, на нем появилось несколько новых черновиков. Начала она с заметки про «Мультивселенную», эту странную коммуну, поклоняющуюся истине, но, похоже, бросила ее ради чего-то другого.
Кликаю по одному из заглавий вверху — «Массовые исчезновения».
— Порядок, давай, — говорю я, пробегаясь по тексту.
— В интернет-траффике гигантский прирост сообщений о пропаже людей определенного типа. Все это продолжается уже три года. В основном они из Шотландии и Северной Англии; трудно сказать точно, где именно проходят границы.
Она листает страницу за страницей — ссылки, имена, многие с фотографиями.
— В какой степени прирост?