Прислушиваюсь.
— Не понимаю, зачем вы стережете эту девочку, — говорит медсестра. — Она получила такой удар по голове, у нее тяжелое сотрясение мозга. Она никуда не денется.
— Приказ. — Тот, что стоял возле моей двери, зевает и кивает прибывшему. — Счастливо оставаться.
Шагнув в лифт, он уезжает.
Новенький берет у медсестры стул и устраивается у моей двери; она возвращается на свой пост.
Я тихонечко касаюсь его, стараясь, чтобы он не заметил моего присутствия. Разум его заполнен тем, чем он мог бы заняться этой ночью; там присутствует и его подружка; я краснею и испытываю желание покинуть его сознание.
Вместо этого посылаю ему мысль о сне, о том, что он устал, очень устал. Охранник зевает.
Мимо, с тихим смешком, проходит медсестра.
— Если хочешь вздремнуть, я никому не скажу. И разбужу, если что-нибудь случится.
Звенит звонок, и она быстро идет по коридору в палату к какому-то пациенту.
«Да, спать, спать, спать...» Я так хорошо справляюсь с этой работой, что чуть сама не отправляюсь в царство снов.
Медсестра опять идет мимо. Она посмеивается, но ничего не говорит. Охранник пока не спит по-настоящему, он только погружается в забытье, но я уже осторожно вылезаю из кровати, желая опробовать, как держусь на ногах. Секунду стою возле кровати, ухватившись за спинку, потом пересекаю палату и смотрю в дверное оконце.
Вот теперь он действительно храпит.
Дальше по коридору вижу только затылок медсестры. Если проскользнуть в дверь, можно пойти в другую сторону, а она и не заметит.
Укладываю под одеяло подушки, надеясь, что при беглом взгляде сквозь стекло двери они сойдут за человека, спящего в постели. Пробую приоткрыть дверь, но Спящий Красавец отчасти навалился на нее, и мне приходится слегка приподнять его и прислонить к стене, цепенея от мысли, что он сейчас проснется. Охранник продолжает храпеть.
Теперь медсестра разговаривает по телефону, ее тихий голос хорошо слышен в пустом коридоре.
На цыпочках двигаюсь в противоположную от нее сторону — мимо одной палаты, другой, третьей.
Звенит звонок.
Ныряю в ближайшую палату, надеясь, что медсестру зовут не из нее. На кровати под одеялом кто-то спит, шумно дыша.
В коридоре слышны шаги — сестра проходит мимо палаты, в которой я спряталась; в мою она не заглянула, либо ее ввели в заблуждение подушки.
Я замерзла в этом больничном халате. Вижу в палате платяной шкаф. Не отрывая глаз от фигуры на кровати, открываю его. Внутри висит сиреневый кардиган и фиолетовые эластичные брюки.
Вздыхаю. Выбирать не приходится.
Снимаю халат и натягиваю брюки, слишком широкие в поясе, но коротковатые, потом надеваю кардиган и принимаюсь застегивать пуговицы.
— Не уверена, что сиреневый — твой цвет, дорогуша.
От неожиданности я чуть не подпрыгиваю. В кровати сидит старая женщина лет восьмидесяти.
— Извините. Я… хм…
— Хочешь сбежать?
— Вроде того.
Она хлопает в ладоши.
— Восхитительно! И мне тоже хотелось бы. Хорошо провести время, дорогуша. — Она снова укладывается и почти мгновенно засыпает.
Медсестра возвращается на свой пост. Выжидаю несколько секунд и выглядываю. Охранник еще спит. На цыпочках, босиком, я выхожу в коридор, и тут до меня доходит, что я не додумалась поискать обувь. Но возвращаться не хочется.
В конце коридора — лестничная клетка, и я направляюсь к ней.
Больницы относятся к тем заведениям, по которым в любое время дня и ночи бродят по-разному одетые люди, и никто не обращает на них внимания. Или я убеждаю себя в этом. Прохожу через отделение неотложной помощи. Оно заполнено людьми с такими мелкими неприятностями, как поломанные руки, ножевые ранения и приступы аппендицита; для них это, может быть, и не мелочи. Но куда страшнее то, чего я насмотрелась в последнее время. Здесь очень много пациентов и очень мало спешащего к ним персонала; идеальное место для того, чтобы остаться незамеченной.
В углу приемного покоя телевизор; передают новости. Тороплюсь уйти, испугавшись, что появится моя фотография. Но сейчас сообщают последние известия об изменениях в зонах карантина.
Пациенты и медработники забывают обо всех своих делах — они, не отрываясь, смотрят на экран, чтобы узнать, не приближается ли граница зоны сюда.
Я тоже не могу удержаться, останавливаюсь и смотрю.
Проезд закрыт — и это на пути в Авимор? Река, которую мы форсировали после бегства из Киллина, больше не является границей зоны и даже рядом с ней не находится. Вот она, новая граница: заградительные кордоны расползаются, удаляясь от Абердина и Эдинбурга тоже; они уже в Англии и даже дальше.
Мелкие очаги заболеваний разбросаны по всей Европе, по Северной и Южной Америке, Азии и Африке. Только Австралия и Новая Зеландия пока еще полностью свободны от них.
Когда люди вокруг начинают приглушенно обсуждать новости, я прихожу в себя, вспоминаю, что хотела сделать.
И выскальзываю за дверь, в ночь.
10
КЕЛЛИ
Кай меряет камеру шагами.
На скулах играют желваки, руки напряжены, пальцы сжаты в кулаки. И я ничем не могу ему помочь.
Все так перепуталось. Я не знала, оставаться с Шэй или уезжать с Каем, и не могла посоветоваться, потому что Шэй была без сознания, а Кай меня не слышит.
В коридоре раздаются шаги, и Кай снова подходит к двери.
— Пожалуйста, кто-нибудь, скажите, все ли в порядке с Шэй? — кричит он.
Никто не отвечает.
Он бьет в стену кулаком и стоит, схватившись за ушибленную руку, потом качает головой и садится.
— Келли, ты здесь? — шепчет он.
«Я здесь, Кай».
— Оставь меня. Найди Шэй; помоги ей выбраться. И скажи ей: пусть идет дальше. Пусть бережет себя и делает, что нужно. Со мной все будет нормально.
«Мы не можем бросить тебя, Кай. Даже если бы я смогла, Шэй не согласится».
— Не спорь, просто сделай так.
Я потрясена. Неужели он слышит меня? Нет, просто догадывается, что я могла ответить.
Он снова начинает ходить по камере. Кто-то идет по коридору, на этот раз останавливается у нашей двери. Открывается окошко.
Это полицейский, который привез Кая и вызывал «Скорую помощь» для Шэй.
— У нее тяжелое сотрясение мозга, но все должно быть хорошо. Врачи сказали, что им придется оставить ее в больнице по крайней мере до послезавтра, возможно, дольше. Понятно? Так что давай поспи. Я сделал все, что мог.
— Спасибо, что дали знать.
— Понимаю, что ты чувствуешь, хотя с девушкой ты ошибся.
Кай ощетинивается.
— Я в том смысле, что она убийца, или так про нее говорят, а ты был с ней и пособничал.
— Это неправда. Она невиновна.
— Я такое много раз слышал, — говорит полицейский, но от двери не уходит. Интересно почему?
Кай об этом тоже задумывается.
— Что там происходит?
— Будь я проклят, если знаю. Военные приказали составить тебе компанию, так что я тяну вторую смену. Они едут забрать вас обоих.
— Разве этим не полиция должна заниматься? Не отдавайте нас им.
— Расследовать должна была полиция. Но мне приказано подчиняться им и выполнять все, что они скажут. — Похоже, ему самому это не нравится.
— Послушайте, если вы передадите им Шэй, они убьют ее. Они уже пытались; это военные застрелили того парня. Он бросился под пулю, когда они стреляли в Шэй.
— И зачем им это надо?
Кай медлит.
— Это и для нас самих загадка. Но она выжила после абердинского гриппа, и это как-то связано с происходящим вокруг нее.
У полицейского глаза лезут на лоб.
— До меня доходили слухи о выживших, но… — Он пожимает плечами.
— Какие, например?
— Так, всякие. Не хочу повторять.
— Я могу поговорить с адвокатом?
— Извини. Похоже, мы теперь и гражданские права нарушаем. — В его голосе слышен сарказм. Закрыв окошечко в двери, полицейский поворачивается и уходит. — Постарайся поспать, парень, — еще раз говорит он напоследок.
Я в нерешительности. «Найди Шэй», — сказал мне Кай. Проскальзываю под дверь и следую за полицейским.
В конце коридора он отпирает дверь и заходит в кабинет. Бросает ключ на стол, выдвигает нижний ящик и достает бутылочку виски. Смотрит на нее, открывает и делает глоток.
Кривится, кладет бутылку на место, в нижний ящик.
Звонит телефон; он вздрагивает и смотрит на часы. Уже почти полночь.
Он берет трубку.
— Что? Погодите минуточку… Но… Понял.
Полицейский кладет трубку, трет глаза. Рука его тянется к телефону и зависает в нерешительности над аппаратом. В конце концов он снимает трубку, набирает номер.
Он ждет и ждет, потом сбрасывает вызов и набирает другой номер.
— Алло? Пожалуйста, соедините меня с редактором… Да, мне известно, который час; мне также известно, что он у вас, потому что его нет дома. Скажите, это его племянник, Юэн. И это срочно.
Барабаня пальцами по столешнице, он некоторое время ждет. Пальцы то и дело подбираются к телефону, словно он раздумывает, не прервать ли вызов.
Когда на том конце берут трубку, раздается такой рык, что я слышу через весь кабинет.
— Какого черта нужно? Уже поздно.
— Да, извини за поздний звонок. Только выслушай, ладно? Ты слышал, что я арестовал ту девчонку из Киллина с ее дружком?.. Не надо меня поздравлять, выслушай. Мне велели делать все, что прикажет какой-то мерзавец из военных. В участке пусто, я здесь один. Они сказали, что намерены забрать девушку из больницы. Она несовершеннолетняя, и у нее тяжелое сотрясение мозга. И ее парень рассказал мне кое-что еще: она выжила после абердинского гриппа. В общем, такая история. Что-то здесь не так. Социальные службы не привлекают, телефонные звонки запрещены, ни сообщений семье, ни адвокатов… Имя мерзавца? Киркланд-Смит. Звания я не знаю… Угу. Ага. Так и сделай, только не заставляй меня долго ждать. Они сказали, что приедут сюда через час, и мне нужно принять решение.