Путь к самопознанию
На протяжении своего психотерапевтического обучения я познакомилась с удивительными людьми, которые прошли похожий путь самопознания. Думаю, если бы вы опросили нас в самом начале, то увидели бы в комнате много Скал – людей, которые еще не смирились со своей уязвимостью, но хотели помогать другим; тех, которые еще не могли справиться со своими чувствами, но могли предложить другим пространство, чтобы поделиться своими.
На этом этапе своей карьеры я вновь обрела связь со своими чувствами, чтобы осознать важное для себя; чтобы моя работа имела цель и влияние; чтобы я могла заниматься чем-то более значимым, чем просто продавать духи, зарабатывая на жизнь. Однако в начале моей терапевтической карьеры я все еще ограничивала себя набором моделей поведения Скалы, которой свойственно самопожертвование. Хотя в то время я не знала, как это назвать; выяснение того, чего мне не хватает, не было частью обучения, которое я проходила, мне пришлось разработать собственную теорию «слепых зон», чтобы понять их влияние на саму себя. Прошли годы, прежде чем до меня дошло, что я наконец поняла значение недостающей информации в «слепой зоне», которая скрывала мои уязвимые места, чтобы укрепить мою броню.
Именно пандемия окончательно выбила меня из колеи и заставила взглянуть в лицо своим склонностям Скалы. Я консультировала клиентов лично в течение десяти лет, до того как из-за COVID-19 мы все оказались заперты в своих домах на длительный период изоляции и боялись близких контактов в течение долгого времени после нее. Моя очная работа в офисе прекратилась в одночасье, и я оказалась на Zoom, предлагая виртуальные сеансы клиентам, которые внезапно оказались запертыми в четырех стенах с чадами и домочадцами. Всё это были клиенты, чьи проблемы обострялись в условиях изоляции: женщины, подвергшиеся домашнему насилию, чьи партнеры теперь находились рядом с ними круглосуточно; одинокие двадцатилетние, которые не могли отвлечься на насыщенную светскую жизнь и вынуждены были трезво оценить реальность; владельцы бизнеса, чьи доходы исчезали на глазах; уволенные рабочие; родители детей, обучающихся на дому; пациенты, чье лечение рака было остановлено; недовольные мужья, чьи внебрачные связи закончились; любящие сыновья, чьи пожилые матери оказались запертыми в домах престарелых, куда им было отказано в доступе. Это был социальный и культурный коллапс такого масштаба, какого я никогда не видела, и я наблюдала за ним со своей колокольни. У меня были собственные проблемы, связанные с пандемией, но их решение пришлось отложить, пока я обустраивала импровизированный офис в углу своей спальни и боролась за то, чтобы донести до людей, оказавшихся в кризисной ситуации, голос стабильности и надежды. Отрицание собственных потребностей достигло пика, и я взяла на себя эмоциональный груз друзей, семьи, соседей и клиентов. Я советовала другим отдыхать и восстанавливаться, но сама никогда не брала больничный. Я позволила себе влиять на то, будет ли у людей все хорошо или нет. Однако такую позицию нельзя назвать подходящей или безопасной. И в этом пространстве возникла «слепая зона» вокруг масштаба происходящего, потому что, если я действовала во благо других, я была важна и необходима. Это еще одна особенность Скалы – в отсутствие собственных чувств мы склонны действовать, служа другим, и черпать чувство значимости из статуса, который это служение нам дает. Вместо любви к тому, кто мы есть, мы учимся ценить любовь к тому, что мы делаем.
После пандемии я перестроила свою терапевтическую практику так, чтобы она стала более устойчивой, более справедливой и более честной. Если клиент говорит мне, как он соскучился по мне после перерыва или как он ценит мою поддержку, я принимаю и уважаю его признательность, не чувствуя себя вынужденной снова стать суперженщиной. Я все равно могу заболеть, устроить себе выходной или взять отпуск, потому что если я не могу этого сделать сама, то чему же я учу других? Как Скала я должна заботиться о том, чтобы быть примером, а не мученицей.
Многим моим клиентам тоже пришлось этому научиться, поэтому давайте рассмотрим более широко распространенные «слепые зоны» в работе, то, как они могут влиять на наше благополучие, и то, как их устранить.
Пример из практики
Клифф: Скала
Клиффу было около пятидесяти лет, когда он пришел ко мне на прием. В его пакете льгот от работодателя был доступ к терапии, и, хотя мужчина был настроен скептически, он, по его словам, решил, будто ему нечего терять.
Он руководил большим отделом инженеров в компании, работавшей по контракту над проектами развития по всему миру. Клифф занимался этим много лет и всегда выдерживал сопутствующее давление и справлялся с ответственностью. То, с чем он боролся, было для него в новинку, и он оказался в растерянности.
«Я не могу поступить правильно, потому что поступаю неправильно! – сказал он мне. – Мне кажется, что в прошлом году мы все шутили и подтрунивали друг над другом на совещаниях, товарищество было частью того, что помогало команде работать, что помогало работе, но теперь этого нет. На днях я был на совещании, и одна из девушек сказала: „Как женщина я чувствую себя исключенной из этого разговора“. Она сказала, что не чувствует себя представленной в команде, что на руководящем уровне есть только одна женщина, кроме нее, и что мы не поощряем многообразие. Она хотела, чтобы мы набирали больше женщин-инженеров, и в этот момент ее коллега воскликнула: „Да, СПАСИБО ВАМ!“ Я, честно говоря, не знал, что и думать… Полагаю, именно поэтому я здесь, потому что знаю, что не должен этого делать, но я был в бешенстве. Мне казалось, что меня отчитывают, что я больше не Клифф, что я „белый мужчина“ и мне нужно „проверить свою привилегированность“ – но что они знают обо мне и моей жизни? Для меня это тоже было не совсем просто!»
Клифф был в растерянности уже несколько недель, и я попыталась обрисовать для него пути выхода из сложившейся ситуации. По его словам, он согласен с тем, что маятник должен качнуться в сторону от неосознанного (и осознанного) неравенства, и это поможет уменьшить влияние привилегированных групп общества на маргинальные. Но он также сказал мне, что хочет, чтобы его воспринимали как личность, а не как члена какой-то привилегированной группы, для которой недостатков не существует или их обходят вниманием.
«Я знаю, что пол не может быть недостатком, есть множество других проблем, с которыми мне приходится сталкиваться, и, если вы их не видите, это не значит, что они меня не касаются».
Клифф говорил как человек, который боролся с недиагностированной формой эпилепсии, из-за чего у него регулярно случаются пугающие потери сознания и припадки. В детстве он не мог заниматься спортом и проводил столько же времени вне школы, сколько и в ней, что привело к плохим оценкам и низкооплачиваемой работе подмастерьем в шестнадцать лет. Он пробивался вверх по карьерной лестнице, и наконец в зрелом возрасте ему поставили правильный диагноз и назначили лечение, которое, по его словам, помогает «в большинстве случаев». Его жизнь ограничивал синдром хронической усталости, и даже на возможности общаться и заводить друзей сказывалась тревога, которая преследовала его повсюду. «Вдруг сегодня тот день, когда лекарства не помогут и у меня случится припадок на глазах у всех».
Он рассказывал мне все это не для того, чтобы я его пожалела; он просто хотел, чтобы я поняла, к чему он клонит и почему комментарии коллеги его обидели.
«В том-то и дело, – сказал Клифф. – На самом деле я не хочу рассказывать всем о том, через что мне пришлось пройти. Мне не нужен ярлык жертвы; я просто не хочу, чтобы меня обвиняли в том, что я стал жертвой кого-то еще. Я не хочу говорить: „Как инвалид, я не чувствую себя представленным здесь…“ Разве мы не можем просто принять, что у всех нас есть проблемы, с которыми мы справляемся, и стараться думать друг о друге только хорошее?»
Клифф был Скалой, который научился скрывать свою уязвимость от других. Это помогло ему справиться со стрессом на работе, и он нашел свое место в качестве «профессионального решальщика», распутывая сложные клубки проблем и управляя другими людьми. Теперь он чувствовал, что его критикуют, и, учитывая все, что он делал для других людей, это больно ранило его.
«Похоже, вы говорите о разнице между сочувствием и сопереживанием», – сказала я и попыталась объяснить, что имею в виду.
Сочувствие или эмпатия?
Сочувствие – то, что мы испытываем, когда нам жаль кого-то другого.
Мы видим, как кто-то споткнулся на улице, и нам становится жаль его. Мы идем к человеку, чтобы помочь ему подняться и убедиться, что с ним все в порядке. Или когда кому-то из наших близких плохо, мы отправляем ему сообщение, чтобы утешить его. Или когда у близкого человека проблемы на работе, мы приглашаем его куда-нибудь и пытаемся подбодрить. Мы сочувствуем.
Что делать, если мы не знаем, почему человек отдалился от нас, замкнулся в себе или выглядит расстроенным? Как тогда мы можем сочувствовать? Может быть, мы не видели, как он упал, а хмурое выражение его лица мы восприняли как критику в наш адрес. Мы не знаем, что нашему другу плохо, но его молчание в WhatsApp заставляет нас задуматься, не сделали ли мы что-то не так. Мы не знали, что наш любимый человек испытывает трудности, но замечаем, что он потерял интерес к близким, и чувствуем себя виноватыми. В таком случае, а также в любой другой ситуации, когда у нас нет всех фактов (спойлер: так будет чаще всего), нам нужна эмпатия.
Карл Роджерс [3], гуманистический психолог, писал об эмпатии как об одном из основных условий терапии, определяя ее как способность «чувствовать личный мир клиента, как если бы он был вашим собственным, но никогда не теряя качества „как если бы“». Это и есть эмпатия, и она важна для терапии. Чувствовать гнев, страх или замешательство клиента, как если бы они были вашими собственными, но без того, чтобы ваш собственный гнев, страх или замешательство были напрямую связаны с ними.
По определению Роджерса, терапевтов учат развивать эмпатию к клиентам, чтобы мы не объединяли свой психологический материал с их материалом и не теряли перспективу. Вместо этого мы делаем акцент на любопытстве, чтобы быть рядом с другим человеком в его беде, стремясь понять его, но в полной мере не чувствуя его боли или, во многих случаях, никогда не зная ее масштабов. Этот навык я практикую как психотерапевт, но мы все могли бы с пользой применять его как сосуществующие человеческие особи. Мы можем на мгновение поставить себя на место другого человека и представить, какой может быть его жизнь, даже если мы не знаем его достаточно хорошо, не жили его жизнью и не имеем схожего опыта.
Клифф хотел сочувствия от своих коллег или по крайней мере принятия. Вместо этого он обнаружил, что их невнимание к его уязвимости исключает его самого.
Как личность
«Вы женщина, – сказал мне Клифф на следующей неделе. – Что вы думаете? Я имею в виду, как женщина чувствуете ли вы себя дискриминированной?»
«В том-то и дело, Клифф, что я не знаю, что такое быть женщиной, – сказала я ему. – Я знаю только, что такое быть собой».
Я не знаю, что такое быть женщиной или мужчиной, и именно поэтому моя работа в терапевтическом кабинете заключается в том, чтобы использовать эмпатию, а не сочувствие. Если бы я применяла свой опыт женственности к женщинам, которых я лечу, я бы проигнорировала их различие. Если бы я взяла опыт одного клиента и применила его к другому, я бы упустила значимую ткань индивидуальной идентичности, которую мы собрались исследовать. В терапевтическом кабинете нет места обобщениям, и, возможно, то же самое должно быть верно и в жизни. Однако я обязана признавать и учитывать привилегии, которые я приношу с собой, знать, что моя идентичность белого и образованного человека означает, что я не была ущемлена в правах. Этого я могла бы не замечать, но я поставила на первый план внимательность и, как сказал бы Роджерс, «чувствовала» мир моих клиентов при его всецелой недоступности.
Мне нужно отдавать себе отчет в том, что я не понимаю, каким образом вы оказались в трудном положении. Вам нужно знать, что вы не осознаёте, каким образом я оказалась в невыгодном положении. Клиффу нужно было знать, что он не знает, как его коллега была поставлена в невыгодное положение, и женщина, которая высказалась, должна была знать то же самое. Именно такая исходная позиция незнания и любопытства, внимания, эмпатии и уважения создает инклюзию, а не обязательное послеобеденное обучение или некое формально-благожелательное отношение свысока.
Это наша работа – представлять альтернативные возможности, принимать правду отдельных людей и знать неизвестное, особенно на рабочем месте, где личная жизнь людей является именно такой. Если я чувствую, что что-то упускаю, что у меня, несомненно, есть «слепая зона», как и у вас, это может помочь нам сделать шаг к разнообразию. И когда я выступаю за разнообразие, я говорю не просто о терпимости или даже принятии различий, а о совместном существовании, взаимном уважении и сопоставлении реальностей. О множестве точек зрения и более чем одной правде с возможностью делиться и расти на основе коллективного понимания. Когда я работаю с организациями, которые действительно привержены принципам инклюзивности и многообразия, они не стремятся к равному распределению в совете директоров или к обязательным тренингам, которые помогут им хорошо выглядеть перед инвесторами. Они стремятся выявить «слепые зоны», которые существуют в компании, отрасли и экономике, будь то динамика отношений «родители – дети» в организации, препятствующая индивидуальной автономии, или менталитет дефицита в некоторых государственных службах, который препятствует потерям (и ограничивает рост). Один из самых интересных видов деятельности, который я сейчас провожу с компаниями, заключается в том, чтобы помочь им понять свой культурный профиль «слепой зоны» и тактику, которую они неосознанно применяют (а иногда даже вкладывают в это деньги) для ее сохранения, а также принять точку зрения на инклюзивность, которая заглядывает за «слепые зоны», чтобы сделать что-то действительно полезное.
Клиффу хотелось, чтобы женщины, с которыми он работал, сопереживали ему, чтобы они на минуту представили, какой может быть его жизнь, или хотя бы признали, что не знают. Хотя, конечно, он не оказывался в подобных условиях, как его коллега или другие женщины; он находился в таких условиях, которые сложились вокруг него. Как Клифф, а не как «мужчина», он имел полное право просить о том, что ему нужно, и ожидать сочувствия в той же мере, в какой он оказывал его другим. Именно его Скала мешала ему заявлять об этом раньше. Он считал себя находящимся в большей безопасности, когда у него не было потребностей, и почувствовал себя опозоренным, только когда другие начали заявлять о своем опыте. Давление общества, заставляющее его скрывать свою уязвимость и не проявлять эмоций в разговорах, делало его таким же продуктом патриархата, как и женщину, поднявшую этот вопрос. И, таким образом, комментарий его коллеги положил начало полезному разговору между коллегами о том, как выражать и принимать уникальный жизненный опыт друг друга и совместно пытаться достичь профессионального роста и личного ощущения подлинности. Клифф мог признать, что в том, что маятник качнулся мимо средней точки, есть своя польза для последующих поколений, и он надеялся, что его сын получит не меньшую пользу, чем его дочь, от того, что столкнется с дисбалансом прошлого и устранит его. Пока же ему придется отстаивать свои собственные права, а для этого ему нужно будет отбросить защитные механизмы Скалы и преодолеть «слепую зону», скрывавшую его уязвимость.
Моделировать, а не мучиться
Скалы, подобные Клиффу, страдают от склонности относиться к себе на работе как к мученикам и отдавать приоритет чужим нуждам за свой счет. Их «слепая зона» мешает им увидеть и признать собственный опыт, и только когда их мученичество подвергается критике или на первый план выдвигается ранее не замечаемая потребность, они осознают, чего им не хватало.
Клиффу пришлось сначала почувствовать себя оскорбленным, чтобы понять, что у него имеется явная «слепая зона». До этого момента он был лишен права на собственный опыт и принимал требования других, какими бы они ни были. Без терапии, сказал он мне, он мог бы безоговорочно принять замечание своей коллеги, создающей группу по привлечению большего числа женщин в инженерную сферу. Это вело к дискриминации кандидатов-мужчин, и Клифф, слушая ее критику, втайне чувствовал бы себя непонятым и жертвой. На наших занятиях он смог раскрыть аспекты этих действий, которые, возможно, всё еще имеют смысл, и признать, что перегиб в настоящем может оказаться полезным корректирующим действием в будущем. Но он также мог оспорить и другие элементы программы инклюзии и сделать так, чтобы действия организации были основаны на осознанности, а не на формальной добродетели и слепо затверженных правилах. Он еще не был готов рассказать коллегам о своей инвалидности, но стал к этому ближе, чем когда-либо прежде.
Вместо мученичества или демонстрации добродетели Клифф использовал эмпатию и разрешение для себя и других, чтобы стать по-настоящему полезным для женщин, которые чувствовали себя незамеченными (и мужчин, которым говорили, что они не могут иметь право голоса), чтобы преподносить как образец поведения подлинность и принятие и уважать каждого за его уникальные преимущества и недостатки. Если вы – Скала, не отрицайте свои чувства из страха обидеть других. Делитесь своими чувствами и давайте коллегам разрешение делать то же самое, включая разрешение совершать ошибки и учиться на них, – это создаст более искреннюю и продуктивную связь. А если вы работаете со Скалой, то, возможно, захотите создать для такого человека безопасное пространство, в котором он сможет проявить свою уязвимость. Это поможет вам воспользоваться совместно найденной мудростью, которая в противном случае может быть похоронена в «слепой зоне».
Влияние
В своей обычной работе психотерапевта, работающего с отдельными людьми и парами, я полностью контролирую свое окружение и каждое свое действие – вплоть до того, как расставлены стулья в терапевтической комнате, и жестких временных границ, которые я соблюдаю (именно так, как это нравится нам, Скалам!). Избегание творческой работы раньше казалось безопасным для моей Скалы, но оно также скрывало меня, и моя мечта писать книги и вести подкаст оказалась заблокированной «слепой зоной» из-за моего страха ошибиться. Мне нужно было понять, откуда он берется, поэтому я практиковала то, что проповедовала, и пошла на терапию. Вот что я упустила.
Мой страх перед неудачей зародился в юности. Когда мне было три года, меня записали в школу недалеко от моего дома. Помню, я не хотела туда идти, мне нравилось сидеть дома, но я была готова попробовать, и по пути мы договорились, что мама будет ждать со мной в холле, пока я не почувствую, что готова уйти. Это показалось мне разумным, но когда мы пришли туда, директриса настояла на том, чтобы мама поскорее ушла, и выпроводила ее за дверь, оставив меня рыдать в одиночестве. В мгновение ока мои руки оказались втиснуты в голубой комбинезон, завязанный сзади тугим бантом, и я оказалась на собрании, где явно более крупные дети открывали и закрывали рты в такт громкому лязгу фортепиано. Я не знала песни, которую они пели (позже я узнала, что это была Alouette на французском языке, так что у меня не было ни единого шанса), и заплакала еще сильнее. В конце концов меня увели с собрания и вернули в гардероб, где велели сидеть на скамейке для обуви, пока я не перестану плакать. Я попыталась объяснить директрисе, что расстроилась, потому что не знала слов, но она ответила: «Ну так выучи их, и тебе не придется плакать из-за этого». Она заботилась об успехах своих учеников, но не отличалась состраданием. В тот день я усвоила три вещи, которые остались со мной на всю жизнь: не плачь; ты сама должна во всем разобраться; тебе здесь не место.
Страх совершить ошибку в сочетании с желанием быть самостоятельной и чувством изоляции положили начало моей «слепой зоне» самозванца, и я до сих пор сталкиваюсь с ним, когда речь заходит о новых индивидуальных или групповых ситуациях, в том числе о карьерных целях, таких как написание книг или ведение подкаста. Это означает, что, как бы усердно я ни училась и как бы долго ни готовилась, я всегда считаю, что сделала недостаточно, и сколько бы раз я ни говорила себе об обратном, по умолчанию я чувствую себя не в своей тарелке. Отказ от стремления к совершенству очень помог, а публикация книги «Здоровый эгоизм. Как перестать угождать другим и полюбить себя» (Please Yourself) принесла мне огромное освобождение, поскольку, хотя она и небезупречна, я видела, какое положительное влияние она оказала на тех, кто ее прочитал.
Чувство самозванства из-за «слепой зоны» – это то, что затрагивает многих клиентов, приходящих на терапию с проблемами на работе, и может повлиять на любой тип профиля, как вы увидите на нескольких примерах в этой главе. Его распространенность в обществе, независимо от профиля «слепой зоны», требует более глубокого изучения и понимания.
Синдром самозванца
Синдром самозванца, первоначально названный «феноменом самозванца» двумя психологами в 1970‑х годах, Паулиной Клэнс и Сюзанной Аймс [4], которые впервые выявили его симптомы, относится к мыслям и чувствам, которые возникают у нас, когда мы чувствуем себя не в своей тарелке. Как правило, он возникает у людей с высокими достижениями. Первоначально предполагалось, что он сопровождается целым пакетом негативных представлений о себе, например: мы попали туда, где находимся, благодаря удаче; нас обязательно узнают, это лишь вопрос времени; все остальные более достойны, чем мы. Это представление говорит нам, что наше лучшее никогда не будет достаточно хорошим, и сравнивает нас с успехами других (часто выбирая лучшие достижения всех наших сверстников и превращая их в одного воображаемого супергероя, с которым мы никогда не сможем сравниться). В итоге мы оказываемся не в состоянии объективно оценить собственную компетентность и считаем, что у всех остальных все получается. Однако когда мы осознаем, что все мы считаем себя единственными, то сможем обнаружить «слепые зоны» синдрома самозванца и начать их преодолевать, потому что дело не в фактах, а в «плюралистическом невежестве».
Плюралистическое невежество – это явление, впервые описанное психологом Флойдом Олпортом и его учениками Дэниелом Кацем и Ричардом Л. Шанком как «состояние дел, которое существует, когда большинство членов группы думают, что большинство других членов не разделяют их оценки группы, ее обычаев или целей» [5]. Другими словами, это «слепая зона», возникающая, когда люди ошибочно считают, что все остальные придерживаются мнения, отличного от их собственного. В терминах самозванца это причина, по которой мы считаем, что у нас что-то не получается, если мы испытываем трудности с чем-то, что, по нашему ошибочному мнению, легко получается у других. Самозванец считает себя недостойным, если чувствует себя неловко в комнате с людьми, которых он (опять же ошибочно) полагает счастливыми и всем довольными. Если, по данным Клэнс и Аймс, не менее 70 процентов из нас временами чувствуют себя самозванцами (а более поздние исследования говорят о том, что на самом деле эта цифра гораздо выше) [6], то в комнате, полной людей, мы не можем быть белыми воронами. Это просто невозможно математически.
Я анализировала синдром самозванца на примерах многих клиентов, испытывающих трудности на работе, и видела множество Мостов и Ловкачей, которые ищут безопасности в виде социального статуса или высокой зарплаты, забывая о том, что никакое внешнее подтверждение не заменит самоуважения. Кейша, с которой мы познакомимся далее, была одной из таких.
Что вы упускаете?
Это не вы.
Вдохновитесь историей Клиффа. Есть ли сейчас на работе кто-то, на кого вы обижаетесь, кто задел ваши чувства или как-то проигнорировал вас? Если да, задайте себе эти вопросы:
– Можете ли вы сопереживать им и подумать, что может происходить с ними?
Вы можете не обращать внимания на чьи-то поступки, если допускаете возможность того, что молчание этих людей вызвано тяжелыми временами или личным стрессом, а не тем, что они обижены.
– Меняет ли это то, как вы их воспринимаете, и то, что вы делаете дальше?
– Сопереживали ли они вам искренне и всей душой?
Если нет, вы можете поделиться тем, как действия коллег повлияли на вас, не в качестве критики, а в качестве начала разговора, чтобы выяснить, чего вам обоим, возможно, не хватает. Сформулируйте это как вопрос:
– Могу ли я поделиться тем, как я воспринял то, что вы только что сказали?
– Ничего, если я предложу вам несколько отзывов на ваше электронное письмо?
Тщательно продумайте свой ответ и позвольте собеседнику рассмотреть возможности, которых он, возможно, не предполагал. Предложите ему поделиться своей версией событий и выслушайте его рассказ о том, как все выглядело, с его точки зрения.
Запутавшиеся провода могут быть просто запутавшимися, а если найти время, чтобы их развязать, можно дать друг другу разрешение быть людьми.
Пример из практики
Кейша: Мост
Кейша была певицей, причем очень хорошей. В подростковом возрасте ее заметили на шоу талантов и отобрали для участия в мюзикле, дав шанс на главную роль. После окончания шоу она присоединилась к группе и к девятнадцати годам стала известной на весь мир. Я познакомилась с ней, когда она обратилась за терапией через несколько лет после распада группы. Кейша уже гастролировала как успешная сольная исполнительница, но боролась с тревогой и низкой самооценкой. Как и во всех случаях, которые вы прочтете в этой книге, Кейша – не настоящее имя, и я изменила ее данные, чтобы защитить ее личность. Ее путь может показаться не таким уж подходящим для наших сюжетов, ведь она была публичной фигурой и, казалось бы, добилась огромного успеха. Но я рассказываю ее историю, чтобы напомнить вам, что «слепые зоны» затрагивают каждого из нас – даже тех знаменитостей, жизни которых на первый взгляд можно позавидовать.
Простая девчонка, какой она предстала на экране, вошла в мою консультационную комнату, и в ней не было ни высокомерия, ни развязности. Ей было уже за двадцать, но в ней все еще ощущалось что-то детское, когда она устраивалась поудобнее на диване и перекладывала подушки, спрашивая: «Так можно?»
Она рассказала мне, что семейные традиции предписывают ей быть скромной, чтить свои корни и не терять свое наследие. Это означало, что в прошлом она делала поблажки людям, которые плохо обращались с ней, и принимала то, что от нее требовали, никогда никого не отталкивая. Она описывала начало «слепой зоны», которая сформировала ее в Моста.
«Однажды во время тура, – рассказала Кейша, – одна из девушек так напилась, что не смогла выступать на следующий вечер – нам пришлось опубликовать сообщение в социальных сетях, что мы отменяем выступление из-за болезни. Мне было так стыдно, но она была вокалисткой, поэтому я мало что могла сделать». Кейша пожала плечами.
«Забавно, – сказала я, вспоминая группу, чье интервью видела по телевизору, – четыре талантливые девушки, каждая из которых привносила что-то уникальное, и все они были в центре внимания. Я не думала, что у них есть лидер».
«Правда? – Кейша выглядела озадаченной. – Странно. Она определенно была ведущей, насколько я знаю!»
Кейшу называли «малышкой» группы, потому что она была самой младшей и, пока остальные веселились в своих гримерках, следила за очередью фанатов за автографами и заботилась о том, чтобы фанаты получали заслуженное внимание. Она никогда не отказывалась от селфи, и ей нравилось, что СМИ прозвали ее «любимицей» фанатов.
Когда группа распалась из-за «творческих разногласий», Кейша почувствовала почти облегчение. Она взяла перерыв, вышла замуж за своего парня и родила ребенка. Теперь она снова пела, но знала, что хочет все сделать по-другому, и что-то сдерживало ее.
«На этот раз я просто хочу быть собой, – сказала она мне. – И не желаю, чтобы меня снова обошли стороной. Но я не собираюсь быть и дивой!»
«Почему бы и нет? – спросила я. – Что плохого в том, чтобы быть дивой?»
Кейша рассмеялась: «Я не собираюсь просить синие M&M’s и ароматические свечи в своей гримерке, если ты об этом!»
«Конечно, но как насчет того, чтобы попросить то, что ты хочешь?»
Когда она росла, Кейшу побуждали ставить чувства других людей выше своих собственных и относиться к окружающим со смирением и добротой. Ее опыт работы в группе только укрепил эти убеждения и в итоге привел к мысли, что предъявлять какие-либо требования – значит вести себя высокомерно. Но в ее «слепой зоне» затерялись важные различия между требованиями, которые предъявляли ее бывшие товарищи по группе, – эгоистичными и необоснованными, – и требованиями, которые Кейша должна была предъявлять к себе, чтобы поддержать свою самооценку и успех. В ходе совместной работы я помогла ей понять, что она может и должна требовать уважения от своей команды и от своих поклонников, когда она устает в конце шоу и не может удовлетворить все просьбы о селфи; от команды, которая привыкла к ее покладистости. Увы, эта покладистостость приводила к тому, что Кейша подстраивала свое расписание под других, даже жертвуя для этого временем, проведенным с дочерью.
Это не были требования дивы, это были требования талантливого профессионала, но синдром самозванца и профиль Моста заставили Кейшу поверить, что она должна быть благодарна за все. Согласно ее представлениям, один неверный шаг может привести к тому, что она лишится любимого занятия. Синдром самозванца привел ее к непониманию того, что она выходит на сцену не случайно, а благодаря таланту, и того, что поклонники не делают ей одолжение, покупая билеты на ее концерты, а приходят потому, что она – великая исполнительница. Девушка всегда была талантлива, но попала в ловушку сравнения себя с подругами по группе и приняла их профессионализм и уверенность за лидерство. А будучи Мостом, она никогда не осмеливалась бросить им вызов.
Притворяйся, пока не добьешься успеха
Ключевое различие между самозванцами и «несамозванцами» заключается в том, что, когда несамозванец чего-то не знает, он не уверен, что должен знать, а когда у самозванца нет ответа, он воспринимает это как свой недостаток.
Если вы боретесь с мыслями о самозванстве, оглянитесь вокруг и посмотрите, есть ли кто-то, кто ведет себя так, будто он заслуживает этого; тот, кто не придерживается таких же невозможных стандартов, как вы. Обратите внимание на то, что он делает и говорит, как справляется с ситуациями на работе, и используйте его в качестве примера для подражания. Потренируйтесь сами вести себя как несамозванец и ответьте себе в таком духе: «Я не знаю, но я выясню и вернусь к вам» или «Хороший вопрос, мне нужно будет подумать и ответить на него».
Амигдала – это часть мозга, которая контролирует реакцию на стресс и вступает в действие, когда вам становится страшно. Если вы испытываете синдром самозванца, у вас может быть страх, что вас узнают, или страх потерять дар речи, когда кто-то задает вам вопрос на встрече. Плохая новость заключается в том, что вашу амигдалу не убедят ни успокаивающие слова, ни даже информация об отсутствии опасности. Ее убедят только доказательства. Она должна понять, что, когда вы не знаете ответа на собрании, ничего страшного не происходит, а значит, вам нужно бороться со страхом, поначалу идти на небольшой риск, чтобы преодолеть свою «слепую зону» и понять, что вы достаточно хороши.
По моему опыту, есть определенные условия, которые усугубляют синдром самозванца у всех, кто склонен к сомнениям в себе. К ним относятся желания: быть замеченным, быть единственным и быть новичком.
Быть замеченным
Если вы оказались в ситуации, когда особенно заметны, – скажем, вас попросили представить что-то группе или, как Кейша, вы выступаете в каком-то качестве, – скорее всего, вы почувствуете, как в вас закрадываются мысли о самозванстве.
Кейша говорила мне, что синдром самозванца в той или иной степени затрагивает всех исполнителей, и подозревала, что это связано с работой на сцене. Я работала со многими артистами на протяжении многих лет и обратила внимание на одну закономерность: способность выступать перед толпой людей является реакцией на «слепую зону», которая скрывает и защищает их истинное «я». Вместо того чтобы чувствовать себя самозванцами, потому что они выступают, люди предпочитают выступать, чтобы избежать чувства подлинного разоблачения. Уже с ранних лет будучи приученными носить определенную маску, они вырастают в талантливых притворщиков – берут на себя роли актеров, писателей или музыкантов, а может быть, бизнес-лидеров и педагогов. В этом есть выход для самовыражения, которое в противном случае они могли бы подвергнуть самоцензуре.
Чем дальше мы отходим от собственной идентичности и чем больше нас узнают по той версии, которую мы представляем, тем больше вероятность того, что наша самооценка пошатнется. Семейные традиции Кейши способствовали «невидимости» человека в интересах общества, и, хотя члены семьи поддерживали ее талант, им было не по себе от славы, которой она добилась, и они боялись, что она потеряет себя.
Если по работе вам приходится выступать перед другими людьми, вы тоже можете чувствовать себя особенно заметным. Если вы можете разделить с кем-то внимание, сделать презентацию более интерактивной или предварительно обсудить ее с другом, вы снимете напряжение от ощущения собственной публичности, а вместе с ним и от мыслей о самозванце. Помните, что на самом деле люди смотрят не на вас, а воспринимают информацию, которую вы им даете, или атмосферу, которую вы создаете. Иногда снижение своей значимости может помочь вам почувствовать себя увереннее.
Быть единственным
Если вы находитесь в меньшинстве в группе, вы, скорее всего, испытаете чувство самозванства. Возможно, коллега Клиффа знала об этом, когда призывала к более разнообразному представительству в компании, и она была по-своему права, потому что трудно стать тем, кого не видишь. Если вы будете единственным представителем определенной категории, это усилит ваш синдром самозванца. Это проблема с более широкой точки зрения инклюзивности, но в данном контексте ваш мозг трансформирует ее в ложные мысли о самозванце. Вы не самозванец хотя бы потому, что занимаете уникальное место в комнате, но ваш мозг может говорить вам обратное. Мы все можем поймать себя на таком предположении, но главное – побороть «слепую зону», скрывающую нашу профессиональную легитимность или обычное право находиться в этом пространстве. Когда мы оказываемся единственными в своем роде в комнате, нам нужно напомнить себе о плюралистическом невежестве и активно переписать эту модель мышления.
Я много выступаю с докладами о преодолении синдрома самозванца в компаниях, где множество людей чувствуют себя самозванцами, и каждый раз во время своего выступления я, без сомнения, сама чувствую себя самозванкой. Это прекрасная ирония, и она дает мне возможность сказать аудитории в самом начале: «Я чувствую себя самозванцем прямо сейчас. Кто-нибудь еще?» Я вижу понимающие кивки, руки поднимаются вверх, и вдруг мы оказываемся не группой самозванцев, а общностью. Важно ликвидировать этот разрыв между верой в то, что мы единственные в своем роде, и пребыванием в комнате, полной людей, которые (все!) думают о самозванцах. Такая ликвидация устраняет «слепую зону» и показывает нам, что мы переживаем общий феномен.
Если вы хотите разрушить самозваные мысли, произнесите их вслух, найдите время поговорить с коллегами в комфортной обстановке, возможно за пределами офиса, и спросите, есть ли еще кто-то, кто чувствует то же самое. Вы будете приятно удивлены, когда обнаружите, что по крайней мере в этом вы не единственные, и поможете другим начать избавляться от своих самозваных мыслей.
Иногда снижение своей значимости может помочь вам почувствовать себя увереннее.
Быть новичком
Что еще заставляет нас чувствовать себя самозванцем? Это новые задачи. Всем нам знакомо чувство, когда мы приходим на новую работу, – усталость, которую мы испытываем, когда наш мозг пытается вспомнить, где находятся туалеты, как работает кофеварка или как зовут наших новых коллег. Новые дела изматывают психически и физически, и нам не хватает памяти, которая обычно помогает справиться с привычными задачами. Если вы когда-либо прибывали в пункт назначения, не осознавая, как вы туда попали, то вы действовали, руководствуясь гиппокампом – частью вашего мозга, которая научилась удерживать ваше внимание на новой, более ценной информации, автоматизируя привычные действия, необходимые для того, чтобы принять душ, позавтракать и доехать до работы. Это делает нашу жизнь такой легкой, когда мы находимся в рутине, но это также означает, что, когда наша автоматизация недоступна – возможно, мы оказываемся в незнакомом месте или собрались изучать новый предмет, – наш мозг должен работать усерднее. У нас не будет привычного чувства компетентности – все будет тяжелым трудом. А в обстановке, когда вы новичок и тяжелая работа предстоит вам, а не кому-то другому, ваш синдром самозванца подскажет вам, что проблема, должно быть, в вас и что вы – слабое звено.
Решение? Дайте себе время. Я всегда рекомендую подождать полных три месяца после начала новой работы, прежде чем задаваться вопросом: «А так ли я хорош в этом деле?» Возможно, к тому времени вы поймете, что уже освоились и чувствуете себя более уверенно, и вам просто требовалось время. Или же через три месяца вы придете к выводу, что эта работа вам не подходит, но вы настроены двигаться дальше, потому что у вас появилось достаточно перспектив.
Упакуйте и датируйте
У меня есть практическая техника, которую я предлагаю клиентам, борющимся с синдромом самозванца. Этому методу как средству борьбы с тревогой меня научила моя замечательная руководительница, когда я работала в Национальной службе здравоохранения в 2008 году. Я до сих пор почти ежедневно использую ее методы в работе с клиентами [7].
«Возьмите коробку», – сказала она. Это может быть любая коробка – шкатулка для украшений, коробка из-под посуды, из-под обуви. Единственное условие: она должна быть непрозрачной и с крышкой (потому что ваш мозг очень умен и сосредоточится на том, что находится внутри).
Теперь возьмите лист бумаги и напишите, что вас беспокоит. В примере Кейши это звучало так: «Я боюсь, что потеряю связь с тем, кто я есть, стану эгоистом и все будут думать обо мне плохо». Если вы начали работать на новом месте, ваше письмо может быть таким: «Я не гожусь для этой работы» или «Я принял неправильное решение».
Положите записку в коробку и закройте ее крышкой. Теперь наклейте на коробку ярлык с датой рассмотрения. Это может случиться через три месяца, если речь идет о новой работе. Или через месяц, если вы пробуете новый способ делать что-то и хотите дать ему шанс утвердиться, прежде чем оценивать его успех.
Если ваша записка содержит более общую информацию и, возможно, вы ждете телефонного звонка или результатов теста, то можете указать на этикетке дату, когда вы ожидаете их. Если же речь идет о беспокойстве, которое не исчезнет в ближайшее время, вы можете указать, например, дату следующего понедельника или завтрашнего дня и просто дать своей нервной системе временно отдохнуть от этой тревожной нагрузки.
Мы не можем попросить ваш мозг не волноваться совсем – это здоровая функция выживания, позволяющая вам помнить о рисках и проблемах. Но мы можем попросить его беспокоиться на тех условиях, которые вам больше подходят. То есть можно попросить выбрать те условия, которые основаны на реальных временных рамках, и отложить решение проблемы до того дня, когда у вас появятся средства для ее решения. Таким образом, вы сможете немного отдохнуть от нервного напряжения и перезарядиться.
Эту технику я использую регулярно, и она работает. Мой мозг может отдохнуть от тревожных мыслей и мыслей о самозванце, если он знает, что я не отбросила все его опасения, а просто пересмотрю их, когда придет время и я буду в лучшем положении, чтобы действовать в соответствии с полученной информацией. Потому что, кто знает, может быть, по истечении этих трех месяцев вы прочтете свою записку со словами: «Хорош ли я в этой работе?» – и отрицательный ответ окажется честным. Но это будет хороший период для того, чтобы действовать: тогда у вас появятся факты, а самозванец не будет копошиться в вашем мозгу, засоряя его ложными мыслями.
Когда Кейша снова проверила свой ящик с переживаниями, она обнаружила, что просить о том, что ей нужно, было не только правильным, но и продуктивным. Она по-прежнему была хорошим человеком и по-прежнему заботилась о других людях, но теперь она заботилась и о себе, и отзывы ее поклонников были более обнадеживающими, чем она могла надеяться.
Она боялась, что заменит свою доброту эгоизмом – в терминах профиля «слепой зоны»; что она потеряет свою мягкость, подобную Мосту, и превратится в резкого Гладиатора, какими, по ее мнению, были другие девушки в группе: эгоцентричными и безжалостными. На самом деле она слишком преувеличила значение, которое придавала суждениям других людей. Теперь она могла получить разрешение на собственные потребности и заявить о них честно, но прямо, и почувствовать себя более защищенной в своей карьере. Если вам близок страх Кейши стать эгоистичным или невнимательным, утешьтесь тем, что люди, которые желали Кейше добра, хотели, чтобы она высказалась и была счастлива. Они гордились ею, потому что она рисковала, чтобы быть услышанной, и праздновали ее успех.
Вызовите своего самозванца.
Синдром самозванца формируется из «слепой зоны», которую ваш мозг создал, чтобы вы продолжали переутомляться и бояться неудач. А также он создает ее для защиты от чужого осуждения – это возможно в случае, если только предварительно вы осудите себя. Как и многие другие «слепые зоны», этот синдром существует только в темноте, поэтому вывести его на свет – проанализировать – это первый шаг к его преодолению. И я уверена, что вы точно можете это сделать.
Если мне кажется, что я не принадлежу себе, что я недостаточно хороша и что все остальные лучше меня, первое, что я скажу себе: «У меня самозваные мысли». А мысль – это всего лишь мысль, а не факт, поэтому я сразу же сомневаюсь в ее обоснованности. Следующее, что я сделаю, если окажусь в комнате с другими людьми, это скажу: «Эй, ребята, кто-нибудь еще не совсем понимает, что происходит? Кому-то из вас еще кажется, что он что-то упустил, или вы чувствуете себя не в своей тарелке по каким-то другим причинам?» Так я проверяю свое плюралистическое невежество.
Попробуйте сделать это сами:
– Вызовите своего внутреннего самозванца и назовите свои самозваные мысли мыслями, а не фактами.
– Признайте, что они исходят из «слепой зоны», которую ваш мозг сформировал с помощью ошибочного убеждения, что вы должны быть лучше или стараться больше, и простите себя.
– Ищите альтернативные пути: подумайте о том, что вы уже достаточно хороши или что каждый должен с чего-то начать.
– А теперь поделитесь своими наблюдениями с кем-нибудь еще, потому что вы не странный человек, вы такой же, как я, и все мы нормальны.
Пример из практики
Лоренцо: Ловкач
«Слепая зона» Лоренцо не позволила ему распознать, что он находится на своем месте. Он работал в автомобильной компании и пришел на терапию, когда жена сказала ему, что он доведет себя до сердечного приступа, если продолжит испытывать такой стресс.
Когда мы встретились, Лоренцо сразу же принялся рассказывать о последних проблемах на работе, обкусывая ногти до крови. Он рассказал мне, что перед повышением в должности пошел к своему начальнику просить об этом.
«Я сказал ему, что слышал о реструктуризации в головном офисе, и хочу подать заявку. Он ответил: „Тебе это не нужно, Лоренцо! Это стресс и отсутствие денег, тебе лучше быть там, где ты есть“. На этом все и закончилось! Я был в бешенстве».
«Что закончилось?» – спросила я.
Лоренцо выглядел озадаченным: «Что вы имеете в виду?»
«Ну, когда ваш босс сказал вам, что он думает о работе, похоже, он ответил на вопрос, который вы не задавали, – он сказал, что думает о ваших перспективах на новой работе, а не о том, можете ли вы подать заявление. Но вы восприняли его слова как окончание разговора?»
Лоренцо задумался над моими словами, прежде чем продолжить: «Полагаю, я просто подумал, что в этом нет смысла. Я знал, что он думает, поэтому спорить было бессмысленно».
«Кто научил вас этому, Лоренцо?» – спросила я.
Он рассказал мне о том, как его отец принимал все решения, когда он рос, и у него был способ заставить Лоренцо думать, что решение отца единственно возможное или верное.
«Знаете, однажды я хотел купить колонки на накопленные деньги, но мне нужно было, чтобы отец отвез меня на своем фургоне. Он не думал, что колонки стоят этих денег, потому что, когда увидел их, сказал: „Лоренцо, я лучше сам отдам тебе деньги, чем увижу, как ты тратишь их на это“».
«И что?» – спросила я.
«Что, он дал мне деньги? Конечно нет!»
Лоренцо рассмеялся, но его лицо оставалось жестким.
«А в другой раз все мои друзья собрались на лыжную прогулку, и я сообщил об этом дома. У нас не было денег, сейчас я знаю это, но мой отец не просто так сказал об этом. Он пошел в туристическое агентство, взял брошюру о лыжном спорте, принес ее в мою комнату и сказал: „Вот видишь, я же говорил тебе, что это обман, – мы могли бы поехать все вчетвером за ту цену, которую они берут!“»
Мне не нужно было спрашивать, отправился ли Лоренцо на прогулку с друзьями.
«Слепая зона» Лоренцо основывалась на понимании того, что нет смысла оспаривать авторитеты. Их слово окончательно, и никаких переговоров быть не может. Сейчас его босс выглядел и звучал очень похоже на его отца, и это сравнение помогло бы понять, чего Лоренцо, возможно, не хватает.
«Вы сказали, что не можете позволить себе поездку на лыжах, что у вашей семьи нет денег, но ваш отец дал вам понять это не просто так. Как вы думаете, из-за чего это произошло?» – спросила я.
«Гордость, наверное. У него были свои дела, но тогда я этого не знал. Думаю, его дела шли не очень хорошо. Не знаю, может, он не хотел, чтобы мы волновались».
Лоренцо исследовал «слепую зону», используя альтернативную реальность. Правда теперь заключалась не в том, что он не имел права голоса, а в том, что люди вокруг него действовали, руководствуясь собственными мотивами, а зачастую и собственными «слепыми зонами».
«Итак, когда ваш босс пытается отговорить вас от работы в головном офисе, как вы думаете, что это значит?» – спросила я.
«Что я чертовски хороший продавец и он не хочет упустить меня из рук!»
Лоренцо откинулся на спинку дивана и снова рассмеялся, на этот раз, кажется, искренне.
Лоренцо принял версию, изложенную его отцом, и теперь соглашался с оценкой своего босса. «Если работа будет связана с большим стрессом и не принесет больше денег, я все равно не хочу этого», – заключил он.
Он не переставал спрашивать себя, насколько верна эта оценка? И даже если бы она была правдивой, по мнению его босса, разве это сделало бы ее объективным фактом? Он не задавался вопросом, чем руководствовался его начальник, не интересовался, почему именно такая версия событий может его устраивать, нет ли у босса собственной «слепой зоны», которая затуманивает его взгляд. Мы начали исследовать варианты и предположили, что его босс тоже может быть Ловкачом и стремиться к тому, чтобы другие люди добивались успеха. Или же он может быть Скалой и искренне желать защитить Лоренцо. Мы строили догадки не для того, чтобы приблизиться к истине, а чтобы убедиться в существовании той альтернативной информации, которую Лоренцо мог упустить.
Лоренцо вырос в условиях ограниченности фактов, у него не было возможности задавать вопросы. Он привык полагаться на свою интуицию и работал над тем, чтобы собрать достаточно информации и сделать выводы, но это приводило его в замешательство и вызывало стресс.
«Так вы говорите, что мне нужно узнать настоящую правду?» – спросил меня Лоренцо.
«Не обязательно, – ответила я. – Но вы можете начать с осознания того, что не знаете правды, что „правды“ может и не существовать. Вы можете проигнорировать точку зрения другого человека и больше сосредоточиться на своей собственной, задать больше вопросов, прежде чем сделать вывод. Сейчас вы принимаете решения, основываясь на одном проценте опросов и девяноста девяти процентах интерпретаций, на ограниченной информации и собственной базе данных о прошлом опыте. Может, хотя бы 50 на 50?»
Мы не изменили ситуацию Лоренцо кардинально, но подтолкнули его к новой возможности, которая послужила его освобождению. Как взрослый человек он не обязан работать с тем, что диктует авторитетная личность, и может использовать свои собственные взрослые рассуждения, чтобы понять, что в игре может быть несколько целей. Он был готов к другому разговору по возвращении своего босса в понедельник.
Такие люди, как Лоренцо, часто сталкиваются с тем, что в мире работы заново создается детская динамика власти. Любое сопротивление воспринимается как несправедливость, любое неравное обращение – как старые добрые времена «коррумпированной» власти в их семье. Если к их брату или сестре относились иначе, слишком доброе обращение коллеги будет раздражать Ловкачей, а если их обошли вниманием при попытке реализовать какой-то шанс, то сегодня это будет так же больно, как и тогда. Но вместо того, чтобы решать эти проблемы по-взрослому и адекватно, Ловкачи молча дуются или жалуются своему партнеру, когда приходят домой. Ничего не изменится, потому что их «слепые зоны» оставляют их пассивными, как в детстве, когда власть действительно была сосредоточена у других людей.
Как или что?
Ловкачи могут заблудиться в лабиринте конфликтов. В прошлом им часто приходилось прилагать множество усилий, чтобы отстоять свою позицию или обосновать точку зрения. И они забывали о том, что у них когда-либо было право отказаться от нее или от участия в споре. Возможность самостоятельности была утеряна в раннем возрасте, как в случае Лоренцо, и они научились обходиться своими силами или иметь периферийное влияние. Лоренцо выплескивал стресс в пространство своих супружеских отношений, вместо того чтобы направить энергию на изменения, необходимые ему на работе. Но чтобы изменить эту модель поведения, ему пришлось отказаться от того, что было сказано, и обратить внимание на то, как это было сказано.
Мы разыграли его следующий разговор с начальником, чтобы показать Лоренцо, что я имею в виду.
«Итак, вы будете своим начальником, а я – вами, – начала я. – Привет! Итак, я бы хотел, чтобы меня выдвинули на эту должность в основном офисе».
«Нет, тебе это не нужно, это еще больший стресс и никаких денег, лучше оставайся на месте». – Лоренцо быстро вошел в образ, откинувшись в кресле и делая вид, что осматривает свои ногти.
«Понял. Спасибо за советы, возможно, вы правы. Но пока я все еще хочу подать заявку. Не могли бы вы подсказать, что мне нужно сделать?»
«Честно говоря, приятель, в этой области для тебя есть возможности получше. Есть кое-что на подходе, но пока нужно потерпеть». – Он постучал пальцем по носу и подмигнул мне.
«Звучит интересно. Держите меня в курсе. А пока я подам заявление, и посмотрим, что из этого выйдет. С кем мне нужно поговорить об этом?»
Лоренцо смеялся, пока я отбивала его блоки и выпады, но он понимал, что происходит. Я принимала его точку зрения и возвращалась к своей. Я не сопротивлялась ему и не расстраивалась, не спорила о фактической точности того, что он говорил; по сути, я вообще не вникала в содержание. Все, что я делала, – это признавала его мнение и излагала свое.
Если бы мы продолжили разговор, я бы, возможно, отвлеклась от конкретной ситуации и сделала свои замечания более общими. Это могло бы звучать следующим образом:
«Я заметила, что, когда спрашиваю вас о заявке, вы отвечаете на другой вопрос – о том, будете ли вы, по моему мнению, счастливы это сделать. Есть ли для этого причина?»
Наблюдение за процессом хорошо работает в ситуациях, когда коллега или руководитель сознательно ли, неосознанно проявляет пренебрежение или когда вам кажется, что вы перебрасываетесь словами, как теннисными шариками, и ни к чему не приходите.
Допустим, вы обращаетесь к кому-то за информацией, а он направляет вас к кому-то другому или просто не находит времени для разговора. Вместо того чтобы говорить: «Но это не сработает», или «Я пробовал это, но не получилось», или «Я спрашивал их, а они отправили меня обратно к вам», попробуйте отвлечься от содержания и изложить свои наблюдения более нейтрально: «Я был бы рад, если бы это сработало, но это не сработало, так что еще раз пересмотрим это», или «Мы поговорили с теми людьми, но это не дало нам того, что нам нужно, так что теперь попробуем найти другое решение», или «Конечно, было бы здорово, если бы такой вариант был доступен, но продолжать стремиться к нему – это безумие!»
С помощью этих наблюдений мы разрушаем модель власти в ее имеющемся виде. По словам Эрика Берна, у нас «пересекающиеся трансакции» [8]. Берн был канадским психиатром, разработавшим психотерапевтическую теорию транзактного анализа. Он ввел понятие «эго-состояния» и понятия Родительской, Взрослой и Детской частей нашей психики. В Родительской части находятся наше мышление и критические суждения, Взрослая часть – это наши спокойные действия, основанные на текущей реальности, а Детская часть содержит наши чувства и уязвимые места. Ловкачи могут застрять в своем эго-состоянии Ребенка, находясь между подчинением и бунтарством, и направлять свои «трансакции» (определенные Берном как единицы человеческого общения) на Родителя – другого, авторитетного человека. Они посылают свои единицы коммуникации из детского, бесправного места воображаемому судье и членам жюри, прося одобрения или угождая, чтобы получить признание, или, наоборот, сопротивляясь критике, которую они обостренно воспринимают, и вместе с тем давая отпор человеку, который, по их мнению, проявляет агрессию.
«Взаимодополняющая трансакция» – это, как может показаться, не самый позитивный вариант, но именно его мы ожидаем. Такая реакция позитивна, потому что ее получают там, куда она направлена, и возвращают оттуда, где ее получают. Примером может служить случай, когда Лоренцо, находясь в бесправном положении, просит у своего босса разрешения подать заявку на новую должность. Босс Лоренцо получил бы это сообщение в своем Родителе, именно там, куда Лоренцо его направил, а затем вернул бы его обратно Ребенку Лоренцо, сопроводив указаниями и несогласием. Взаимодополняющие трансакции приземляются там, куда их направили, и возвращаются тем же способом, как легкое перебрасывание в теннисе, но они не обязательно принесут вам то, что вы хотите. Трансакции будут проходить гладко, но их ритм и привычность не делают их здоровыми или продуктивными. То, что Ловкач привык получать указания от авторитетных лиц и даже чувствует себя при этом комфортно, не делает этот способ общения лучшим для него.
«Пересекающаяся трансакция» – это когда мы прерываем этот ритм, возвращая подачу из другого эго-состояния, не того, в которое она была направлена. Мы можем сделать это, перейдя в любое другое эго-состояние, из которого отправим наш ответ, но лучше всего отправить трансакцию Взрослому из нашего собственного состояния. Общение между Взрослыми – самая эффективная, рациональная и современная коммуникация. Она основана на том, что есть, а не на травматических шлейфах из прошлого или страшных прогнозах на будущее. Именно здесь могут помочь наблюдения за процессом. Если Лоренцо сможет оставаться Взрослым, признавая точку зрения своего босса, но не впадая в реакцию Ребенка, он сможет обезвредить Родителя, которого привык представлять его босс. Именно поэтому Лоренцо смеялся, когда я парировала в ответ на его возражения, – при достаточном количестве пересекающихся трансакций и достаточном количестве коммуникаций, направленных от моего Взрослого к его Взрослому, ему стало невозможно сохранять исходную позицию. Когда я отказывалась возвращать его подачу, задавая вопросы как Взрослый Взрослому, динамика доминирования прервалась. Лоренцо перенес то, что мы практиковали, в свои отношения дома и на работе и начал вести разговоры, в ходе которых наконец почувствовал, что его слышат.
Если вы Ловкач, попрактикуйтесь в прерывании укоренившейся динамики доминирования, обращая внимание на то, как вы общаетесь, а не на то, что вы говорите. Признайте правду другого человека, а затем повторите свою собственную, от одного Взрослого к другому. И к какому бы профилю вы ни относились, вы можете узнать больше о трансакционном анализе и о том, как укрепить своего Взрослого, в блестящей и доступной книге «Современный транзактный анализ», написанной Ианом Стюартом и Вэнном Джойнсом [9].
Что вы упускаете?
Равный и справедливый – не одно и то же.
Ловкачам бывает трудно понять разницу между справедливым и равным. Им сложно принять тот факт, что чья-то ситуация может быть не равна вашей, но все равно способна оказаться по-своему верной.
Мой сын ложится спать позже, чем его младшая сестра: тут присутствует не равноправие, но справедливость. Ему также приходится брать на себя больше ответственности и проявлять большую самостоятельность в домашних заданиях: это неравноценно, но справедливо. Справедливость зависит от конкретного человека, от того, что ему нужно и что для него уместно, и это не всегда будет выглядеть одинаково. Дензил (в главе «Что я упускаю в дружбе?») считал несправедливым, когда коллеги получали повышения, но они их заслуживали, в то время как он был занят тем, что говорил «да» всем и каждому и пролетал мимо своих целей. Он считал несправедливым, когда друзья выкладывали свои фотографии из отпусков в дальних странах; но они откладывали деньги на недельную поездку, в то время как он тратил их на общение по выходным.
Если ваша «слепая зона» скрывает вашу субъектность, особенно на работе, у вас может развиться образ мыслей жертвы, который приведет к тому, что вы почувствуете себя бессильным и упустите шанс внести необходимые изменения в свою жизнь. Если вы – Ловкач, постарайтесь не отвлекаться на «равное», потому что не всегда все так справедливо, как кажется, и сосредоточьтесь на том, что нужно вам, что для вас важнее всего. Сосредоточиться на самосовершенствовании гораздо эффективнее, чем протестовать из-за совершенствования других.
Пример из практики
Гай: Гладиатор
Как и Лоренцо, Гай не умел находить баланс в отношениях на работе и с готовностью шел на компромиссы. Но, в отличие от Лоренцо, Гай не избегал конфликтов.
Он был партнером в международной компании, занимающейся строительством, и руководил финансовой стороной нескольких крупных проектов. Он был амбициозным и требовательным специалистом по сделкам, путешествовал по миру и рисковал, добился больших успехов, но слишком привык к привилегиям, которые давало ему его высокое положение.
Именно во время последней поездки в Сингапур у него все пошло под откос; после бурной вечеринки он оказался перед советом директоров и в итоге на совещании со мной. Гай не понимал, что произошло: в прошлом употребление кокаина[6] и интрижки с коллегами обычно не привлекали внимания и даже считались частью привычного времяпрепровождения на этой работе. Но теперь все изменилось.
Его «слепая зона» скрывала его ответственность и позволяла ему думать, что он неуязвим. Он был Гладиатором, который мог становиться бесстрашным и непримиримым, когда дело касалось судьбоносных решений, но он отвечал перед советом директоров, состоящим из других Гладиаторов, которые в равной степени стремились получить свои бонусы и прикрыть свои спины. Проработав в фирме двадцать лет, Гай постепенно смирился с тем, что между партнерами нет искренности и снисхождения друг к другу. И в подтверждение этого, когда он начал представлять репутационный риск, его выгнали. Несколько месяцев спустя Гай пришел на терапию, в растерянности спрашивая: «Что, черт возьми, я упустил?»
Это был не первый раз, когда Гая предали, и он рассказал, что, когда рос в лондонском Ист-Энде, его семья, не имея больших денег, выжимала из него все, что можно. Он в равной степени любил и жалел свою маму, но ничего хорошего не мог сказать ни об отце, ни о братьях, которые, по его словам, при первой же возможности стянули бы с него последнюю рубашку. При любой возможности он выбирался на побережье Кента, чтобы погостить у своей бабушки. Она была единственным человеком, которому он доверял, и единственным, о ком он в разговорах со мной отзывался с нежностью.
«Мы часто шутили, что, по ее мнению, я не могу сделать ничего плохого, и я говорил: „Да, но, Нэн, а если бы я убил кого-нибудь, что бы ты тогда сказала?“ А она отвечала: „Ну, у каждого есть свои изъяны, милый. А теперь чисти картошку“».
Он смеялся, рассказывая об их разговорах, о том, как она обещала помочь ему спрятать труп, если это когда-нибудь понадобится. Я тоже улыбалась, слушая, как Гай вспоминает свои дни в Маргейте с единственным человеком, который всегда был на его стороне.
Отец выгнал парня из дома, когда ему было шестнадцать, и он начал зарабатывать себе на жизнь на цветочных рынках. Он был неглупым и расторопным, и постепенно ему удалось пробиться и заработать много денег. Он посылал деньги своей бабушке и навещал ее по выходным, но после ее смерти отец Гая продал все, что ей принадлежало, и растратил деньги, а Гай полностью порвал связь с семьей. Неудивительно, что он потерял доверие к другим людям и считал, что в жизни выживает сильнейший. Когда что-то шло не так, проще было обвинить в этом кого-то другого.
Игра в вину
Обвинение – это ключевой показатель «слепых зон» Гладиаторов, которые часто отказываются доверять окружающим и решают пробиваться по жизни в одиночку. Однако обвинение других сохраняет изначальную «слепую зону», часто скрывая уязвимость и страх предательства, и не дает Гладиатору во взрослом возрасте взять на себя ответственность за свой выбор.
На работе Гай горел и едва избегал срывов, потому что не доверял своей команде, ожидая от них ошибок. Он считал, что, если хочешь, чтобы работа была сделана как следует, ты должен делать ее сам, а когда не справлялся, то обращался к алкоголю и наркотикам[7] – к тем, что помогали ему не спать или, наоборот, высыпаться, – и становился зависимым от веществ.
С самого детства он вращался в кругу Гладиаторов, где не чувствовал себя одиноким. Гай обвинял мир в том, что тот жестоко обращается с ним, но он сам жестоко обращался с собой, проецируя свой гнев на всех остальных. Некоторые сферы жизни привлекают Гладиаторов больше, чем другие, – одним из примеров является работа Гая, – но если вы плаваете с акулами, вы не можете винить их за аппетит и острые зубы. Если вы Гладиатор или можете соотнести себя с опытом Гая на работе, то задайте себе вопрос: неужели ваша настоящая проблема в саморазрушении? Возможно, вы плаваете совсем не в том море.
Проекция
Термин «проекция» был использован Зигмундом Фрейдом и его дочерью Анной для описания того, как мы можем отделять части себя, которые нам не нравятся или от которых мы отказываемся, и видеть их в других людях, о которых можем судить без личной ответственности [10]. Этот фильтр я вижу в Гладиаторах чаще, чем в других профилях. Если я отвергаю свою потребность в отдыхе, я могу спроецировать это на кого-то другого, кто, как я вижу, не напрягается, и назвать это ленью. Если я не в ладах с собственным гневом, я могу проецировать его на других людей и обвинять их в том, что они злятся, когда это не так. Гай не мог смириться со своей уязвимостью; он отрекся от своих неудач и проигнорировал свою несдержанность. Он проецировал ее на окружающих, порицая слабость везде, где видел ее, обвиняя жену в том, что она его бросила, и удобным образом уклонялся от ответственности, которую должен был взять на себя за воспитание детей.
Возвращаясь к осознанию своих действий, он не стремился найти и наказать виноватых, но если бы он смог осознать свой выбор, то вернул бы себе контроль. В этом случае на новой работе у него получилось бы принимать осознанные решения, которые помогли бы ему достичь своих целей и защитили бы его от безрассудного саморазрушения, к которому могла привести его «слепая зона».
Он жил гедонистической жизнью мгновенного удовлетворения и терпеть не мог, когда ему говорили «успокойся» или «повзрослей», – на том же самом не раз настаивала его жена. Для Гая контроль, будь то внешний или самоконтроль, казался враждебной противоположностью свободе, но безрассудное поведение в конечном итоге привело к тому, что Гай очутился в ловушке. Я показала ему баланс между контролем и хаосом (см. далее упражнение «Что вы упускаете? Жизнь – это баланс».) и объяснила, что существует точка равновесия посередине, которая поможет ему чувствовать себя одновременно и хозяином положения, и свободным человеком, делающим разумный выбор. Найдя эту точку, Гай обнаружил, что может жить так же свободно, как и раньше, но уже не ради того, чтобы бунтовать или бросать вызов авторитетам. Вместо этого он сам стал для себя авторитетом и смог вернуть себе свои обязанности и восстановить отношения с детьми, но не потому, что кто-то заставил, а потому, что он обнаружил автономию, скрытую в его «слепой зоне», и обрел перспективу.
Для Гая задача заключалась в том, чтобы обрести контроль над собой и собраться, но я также часто использую этот метод наоборот – с клиентами, которые чрезмерно закрепощают себя и которым нужно немного отпустить ситуацию.
Гладиаторы и Ловкачи, как правило, более открыты к переменам и могут быть очень креативными и спонтанными, в то время как Скалы и Мосты часто более озабочены соблюдением правил или следованием плану. И те и другие важны, и если вы упорно придерживаетесь одной стороны, то, возможно, упускаете другую, которая поможет вам обрести больше баланса и гибкости на работе и в жизни в целом.
Если вы Гладиатор, то, вероятно, игнорируете преимущества процесса и его потенциал, позволяющий направить вашу энергию и усилия на цели, которые принесут вам наибольшую радость. Если вы терпеть не можете бесконечные совещания на работе, предпочитая вместо этого просто «делать дело», или ищете быстрый путь взамен четко выверенному, посмотрите, сможете ли вы подружиться с порядком как с партнером и найти баланс, который поможет вам достичь желаемого.
Если вы хотите найти баланс между хаосом и контролем в своей жизни, между свободой жить радостно и безопасностью здравого смысла, вы можете попробовать сделать это сами, выполнив следующее упражнение.
Что вы упускаете?
Жизнь – это баланс.
Представьте себя на качелях. С одной стороны – контроль, с другой – хаос, и с какого бы конца ни начать, мы хотим приблизиться к средней точке, к той, которая кажется более сбалансированной. Приближение к этой точке означает, что мы можем наклониться в любую сторону в зависимости от обстоятельств и того, что от нас требуется.
Как и в случае с настоящими качелями, вы не найдете середину, если будете двигаться к ней, – скорее всего, сначала вам придется зайти слишком далеко, чтобы почувствовать баланс. Ничего страшного, ваша мышечная память будет держать вас в узде, так что не бойтесь переусердствовать вначале – ваш «заход слишком далеко», вероятно, все еще будет далек от крайней точки движения.
Привнесите в свою жизнь немного спонтанности, если знаете, что вам свойственно планировать, или структурируйте процессы, если вам обычно трудно закончить начатое. Расширение диапазона движений приблизит вас к этой средней точке и даст вам больше возможностей. Будут моменты, когда вам придется больше опираться на контроль, чтобы довести дело до конца или обеспечить безопасность, и моменты, когда нужно будет привнести в ваши движения больше свободы, чтобы что-то изменить, когда вы почувствуете себя скованным. Нахождение средней точки даст вам свободу выбора.
Представьте себя на работе и обратите внимание, на какой стороне качелей вы сидите и в какую сторону стремитесь.
Вы бы хотели, чтобы ваша работа была более целенаправленной? Или чтобы вы чувствовали себя в безопасности, когда у вас есть структура и четкие ожидания?
Или вам нужно больше свободы и уверенности в себе, чтобы иметь свободу творчества и преуспевать в этом?
Ищите возможности, необходимые для достижения большего баланса, и вы избавитесь от «слепой зоны» контроля или хаоса.