– Миша, почему?
– Ты ведь не будешь реветь, да? Не надо. Это мое дело, тебя это не должно касаться.
– Не буду я реветь! – огрызнулась она. – Я никогда не реву. Я просто понять хочу…
– Бесполезно.
– Рискни!
Он вздохнул задумчиво и заговорил. Даже спустя годы Айя помнила его историю.
– Знаешь, что меня всегда бесило? – он сделал паузу, но явно не ждал ответа. – Вот это правило: «уважайте старших». Ты ведь понимаешь, что это бред, да? Ведь человек не становится лучше от того, что состарился. Наоборот, вся дрянь, которую он накопил за жизнь, прет с удвоенной силой. Ну дожил ты до восьмидесяти: сиди и радуйся! Не мешай другим! Но они только и делают, что требуют. Уважения. Послушания. Ухода. Внимания. Требуют и жалуются, жалуются и требуют… Все должно вертеться вокруг них. Вот скажи, что мне сделала моя бабка? Ни-че-го. Она ни разу не сидела со мной, когда я был маленький. Запиралась в своей комнате, читала… Черт ее знает, что она там делала. Главное, чтобы ее никто не трогал. «Мишенька, не шуми, бабушка отдыхает!» «Мишенька, нельзя брать бабушкину кружку…» – передразнил он тоненьким голоском кого-то из родителей. – Ты думаешь, она помогла мне, когда их не стало? Ничего подобного. «Бабушка разволновалась, бабушка в больнице»… Чихать она хотела на остальных. Разволновалась она… Она бросила меня в этот сраный детдом, как мусор, – он закатал рукава, показывая белесые следы от сигаретных ожогов. – Думаешь, я смогу когда-нибудь это забыть?
– Миша, я…
– Ты помогла, и я люблю тебя за это. Всегда буду. Если бы не ты, я бы покончил с собой. Я столько раз думал об этом… Но появлялась ты, бойкая, веселая… Может, лучше бы мне было тогда решиться.
– Не говори так!
– А разве нет? – он горько усмехнулся. – Тогда бы никто не пострадал, разве нет? Я бы справился. Нет, правда. Я ненавидел бабку, но я бы справился. Я вышел из детдома, я думал начать жизнь. И знаешь, что? «Ты ведь не бросишь бабушку, Мишенька? Она ведь родной человек тебе…» Представляешь, какой я был осел? Так боялся осуждения, что ухаживал за ней. За этой беспомощной лежачей тварью, которая с трудом говорить-то могла, тонула в собственном дерьме, воняла… И все равно требовала. Она – слышишь? – она смела требовать! Миша то, Миша то… Я просто заткнул ее подушкой. От усталости. От злости… Просто не мог и не хотел больше ее выносить. И знаешь, что? Мне не было стыдно. Вот ни фига. Я долго думал и понял, почему: я не убил человека. Я убрал мусор. Вынес помойное ведро.
– Миша…
– А что Миша?! Разве я не прав? – он хлопнул себя по коленям. – Да любой бы поступил так на моем месте. А потом эта твоя идея с массажем… Я постоянно работал с этими старыми жабами. Мял их дряблые, мерзкие тела и слушал. С чего они решили, что мне интересно их слушать? Они жаловались. Они вспомнили жизнь. Знаешь, где работала Феоктистова, последняя бабка? В детдоме. Слышишь? В детдоме. Всю жизнь она мучила детей также, как наша с тобой Удавка…
Айю передернуло, когда она вспомнила одну из воспитателей. Ту, что любила хватать наказанных за шею, когда орала.
– Не все такие… – слабо возразила она.
– Да брось! Ты ведь помнишь… – Миша ухмыльнулся. – Скажи, кому она нужна? Все они? Какой от них толк? Только вонь – и жалобы, жалобы, жалобы. Требования, кляузы, доносы… Мерзкие старухи… Они никому в жизни ничего не дали, а теперь носятся с собой, как с писаной торбой. Массажи, ЛФК, физиотерапевт, твои сеансы… На себя любимых им ничего не жалко! Но с других они не слезали… Да я только помог! Я только вынес мусор. И хозяйка моя… Я не планировал ее убивать, серьезно. Я бы сказал, но не планировал. Толкнул, она ударилась головой… Я правда думал выдать все за несчастный случай. Не знал, что делать с телом, сомневался… Но потом понял: я должен просто вынести мусор.
Вынести мусор. Еще долго Айя вздрагивала от этих слов, они с Олегом даже придумали новую формулировку: покормить тараканов. Чья, мол, очередь кормить тараканов сегодня?..
Олег. Кто бы знал, как она пережила этот месяц, если бы не он. Возился с ней, как нянька, взял отпуск за свой счет. Чуть ли не насильно кормил, заставлял выходить на улицу. Купил новое кресло-кровать с ортопедическими примочками, но она все еще боялась спать одна. Поэтому он терпеливо укладывал ее каждую ночь к стенке и обнимал, пока страшные видения не уступали место здоровому сну. Наверное, ему стоило это определенных усилий. Временами она ловила на себе его пристальный взгляд, чувствовала, как напряжено его тело… Она понимала все. Понимала, что не должна использовать взрослого мужчину, как подушку для слез и обнимашек… Но ничего не могла с собой поделать. Не сейчас… И надо было отдать должное Олегу: он не позволял себе никаких поползновений. Пожалуй, теперь он был целителем, а не она. Разве что иногда снимала ему мигрень после тяжелого дня.
– Слушай, сколько можно молчать? Ты во мне дырку просверлишь! – упрекнул он Айю, выводя ее из задумчивости. – Мы зачем в парк пошли? На меня ты и дома можешь любоваться.
– Окей, – она тряхнула головой, отгоняя тяжелые мысли. – Я вся твоя. Будешь нудеть про достопримечательности?
– Я бы тебя сводил по местам своей боевой славы, но после этого ты будешь спать еще хуже.
– Да прям! – она фыркнула. – Если б ты хоть раз увидел то, что вижу я… Да ты бы вообще…
– Не дождешься. Меня такими вещами не испугаешь… – улыбка сползла с его лица, и он остановился. – Погоди, у тебя продолжаются видения? Ты не говорила…
– Нет… Не совсем… – Айя вздохнула. – Скорее, воспоминания… Но это просто потому, что я не особо контактирую с людьми. Хотя знаешь? Миша навел меня на одну мысль.
– Опять Миша? – Олег помрачнел.
– Нет, я не об этом. Просто… Бабушка говорила про информационное поле человека… Что можно убедить кого-то, например, не чувствовать боль. Или еще что-то…
– Ага, или сигануть под колеса… – он резко замолчал и виновато посмотрел на нее. – Извини. Но это лишнее, так я думаю.
– А я вот думаю, что если бы я вовремя выслушала Мишу, поговорила с ним… Может, и убедила его, что он неправ.
– И навязала свои требования, да?
– Какая разница?! – Айя схватила его за куртку. – Люди-то были бы живы.
– Ты не всемогущая. Как и твоя бабушка. Как бы вам обеим этого ни хотелось, – мягко произнес Олег.
– И все равно. Буду криминальным психологом, ясно? Буду у тебя стажироваться…
Горовой посмотрел на нее и рассмеялся.
– Ты же в курсе, что тебе придется сдать ЕГЭ? И вообще… Ты – и учеба?.. Это такой прикол? Я как раз хотел тебе предложить работу в нашей столовой… Будешь под присмотром.
– А что такого? Вон у бабушки куча аспирантов. Видела одного в больнице – очень даже симпатичный. И высокий такой… – кокетливо протянула она. – Обещал помочь. А то нечестно: ты будешь расследовать дела, а я – разливать суп с перловкой!
– У нас, между прочим, главное следственное управление, – заносчиво произнес майор, и Айя узнала прежнего Горыныча. – Никакой перловки.
– По фигу, – надулась она. – Тоже хочу расследовать…
– Ну уж нет.
– Тогда я поеду к этому шизику с фотоаппаратом. И сделаю из него человека… – начала она, но Олег покачал головой.
– Он на принудительном лечении… Извини, забыл тебе сказать. В смысле… Не думал, что тебе это будет интересно.
– Думал, не думал… – она мстительно ткнула его под ребра. – Тогда отвези меня к нему.
– С ума сошла?! Это режимное учреждение… И ты даже ему не родственница.
– Ну ты же можешь?
– Нет.
– Ну для меня? – она сделала большие глаза и подняла брови домиком.
– И не пытайся.
– Тогда я сама поеду…
– Запру.
– А если поцелую? – она игриво вытянула губы.
– А этот вариант я готов рассмотреть… – медленно произнес он, нагнулся к ней…
Его дыхание согревало, пальцы сильнее сжали ее руку… Айя затевала шутку, но теперь ей совершенно не хотелось смеяться. Рот приоткрылся, она встала на цыпочки… Но Горовой резко отстранился и подмигнул.
– В другой жизни, – закончил он и, как ни в чем не бывало, пошел дальше по аллее. – Догоняй, Красная Шапочка!
Зря он это сделал. Определенно, зря. Теперь у Айи была цель, а отступать она не привыкла.