И хотя Славский «ходил под Варшаву» все же в 1920‐м, а не в 1921 году, как сообщает автор, можно, наверное, поверить, что эпизод со сниманием брюк он не выдумал для красного словца.
После ранения Ефим вновь выпал из боевых действий на несколько месяцев. И к своему счастью, не видел бесславного конца польского похода, когда Конармия, стоявшая под Львовом вместе с другими соединениями РККА, вынуждена была за 10 дней откатиться на восток практически на исходные позиции.
Потери будённовцев в этой войне оказались тяжелыми: 10 483 рядовых бойца и 1136 командиров. В некоторых частях личный состав уже в первый месяц сражений сократился почти вдвое.
Славскому также повезло, что, отправленный в тыловой лазарет, он не застал позорных страниц 1-й Конной во время сентябрьского отступления и октябрьских дней. Тогда, измученные боями, ошеломленные фиаско своих боевых трудов, многие будёновцы – группами и целыми частями – разлагались, устраивали пьяные оргии и погромы в местечках, через которые проходили: жгли дома, насиловали и забирали с собой местных девушек.
Сами командиры 1-й Конной в приказе № 89 от 9 октября 1920 на станции Ракитно признавали: «Там, где прошли преступные полки недавно еще славной 1‐й конной армии, учреждения советской власти разрушены, честные труженики бросают работу и разбегаются при одном только известии о приближении бандитских частей. Красный тыл разорен, расстроен и поэтому уничтожено правильное снабжение и руководство красных армий, сражающихся на фронте. Трудовое население, которое когда-то встречало с радостью первую конную армию, теперь шлет вслед проклятия. Имя Первой конной армии поругано. Наши славные боевые знамена залиты кровью невинных жертв. Враг радуется предательской помощи ему и от разложения частей нашей армии» [77].
Славский отправился от ранения уже после того, как когда из Москвы прибыл специальный поезд с членами Совнаркома разбираться с разложением Конармии. Самая «погромная» 6‐я дивизия была окружена и частично разоружена той самой Особой бригадой, где сражался Славский. Сто десять будённовцев (по некоторым данным – вчетверо больше) были расстреляны по приговору ревтрибунала.
Ефим присоединился к своей бригаде, когда та в составе Конармии прорывалась с Каховского плацдарма в Крым, добивая остатки белой армии под командованием Врангеля. Интересно, что важной силой по овладению полуостровом стала «армия Махно», вновь заключившего союз с большевиками. Но командующий Южфронта Михаил Фрунзе махновцам не доверял. По воспоминаниям сотрудника Николаевской ГубЧК Марка Спектора, крымская группа под командованием ближайшего сподвижника батьки Махно Семёна Каретникова «как бы контролировалась с флангов 15‐й стрелковой дивизией и Особой кавалерийской бригадой 1‐й конной» [72].
В дальнейшем Славскому придется еще два года «иметь дело» с бывшими сослуживцами – «гуляйпольцами», отслеживая и вылавливая умело ускользавших махновцев по хуторам и плавням. Об этом этапе, он, впрочем, также не слишком любил вспоминать.
В России судьба выкидывает с людьми порой парадоксальные сближения – «через годы, через расстояния». Особенно если жить долго. Тогда в двадцатом, в ожесточенных боях за Крым на Чонгарских укреплениях, на Перекопе, ставший уже комиссаром эскадрона Славский вполне мог повстречаться со своим будущим коллегой по Атомному проекту и близким другом физиком-«атомщиком» академиком Анатолием Александровым.
И не просто «повстречаться», но и… погибнуть от его пули. Поскольку юноша Анатолий в то время был добровольцем-пулеметчиком во врангелевской армии и имел за это боевые награды. После разгрома врангелевцев Александров не ушел с кораблями эвакуации за море, а остался в Крыму и, чудом избежав расстрела в ЧК, сделал потом блестящую научную карьеру в СССР. Понятно, что эту деталь биографии он тщательно скрывал, хотя она была секретом Полишинеля для близких. Со временем для Александрова таковым стал и министр Славский.
Сохранились воспоминания одного из сотрудников Средмаша, в кабинете которого в середине 1970‐х произошла шутливая пикировка Славского и Александрова. После некоторого спора первый, улыбаясь, сказал: «Да мы с ним всегда спорим – еще со времен Гражданской войны в Крыму: я на него скачу с шашкой, а он в меня из пулемета шпарит». Хозяин кабинета как сидел, так и остался сидеть с отвисшей челюстью, не поняв, что это было.
Много боев и походов довелось еще пройти Ефим Славскому в Конармии Будённого. После ликвидации врангелевского фронта 1‐я Конная пришла на зимние квартиры в Екатеринославской губернии, разместившись на родине Махно – в селе Гуляй-Поле. И, едва придя, начала боевые действия против летучих отрядов батьки.
Тяжелой – и физически, и морально – выдалась та зима для конармейцев. Свирепствовал голод и бескормица для лошадей: им скармливали солому с крыш. Начался падеж коней от сапа, дезертирство бойцов. Почти везде будённовцы сталкивались с глухим противодействием крестьянского населения, озлобленного продразверсткой. Ловить ускользавшие махновские отряды было тяжело: местные содействовали «зеленым».
А в январе 1921‐го конники 1‐й бригады Григория Маслакова 4‐й кавдивизии отказались участвовать в карательных операциях против отряда махновского атамана Михаила Бровы. При этом сам прославленный комбриг Маслаков – дважды награжденный орденом Красной Звезды, член РКП(б) – сговорился с Бровой и создал с разрешения Махно «Кавказскую повстанческую армию», воевавшую против «комиссародержавия».
Славскому со своей Особой кавбригадой пришлось непосредственно участвовать в боях против бывшего товарища по оружию. В который раз! Но таковы были изломы Гражданской войны… Сам Ефим – ни тогда, ни позже – не сомневался в «линии партии», никогда не участвовал ни в какой «бузе»: партийная дисциплина и подчинение приказам были для него аксиомой.
«После окончания войны еще около года продолжал борьбу с Махно, с бандитами на Украине – вылавливали их в плавнях. Затем в Краснодарском крае, на Кубани, заставляли кулаков сдавать хлеб государству», – вспоминал Е.П. Славский в расшифровке директора Дома-музея И.В. Курчатова Раисы Кузнецовой.
И хотя не сомневался тогда будённовец Ефим в правильности собственных и своих товарищей действий, но все же под старость лет, наговаривая воспоминания, вынужден был доказывать и собеседнику, а может быть, и себе самому тогдашнюю мотивацию. Сердился при этом на новые «перестроечные» трактовки Гражданской войны.
«Социалистическая революция родилась, когда после первой мировой войны большая часть нашего населения в лаптях ходила. Хлеба не было. Я свидетель, сам все не только видел, но и пережил. А сейчас отдельные молодчики разрешают себе вольности. Например, Калинина изобразили так, что будто он грабил крестьян, отбирал у них хлеб.
Хлеб кое-где мы действительно принудительно забирали, и я в том числе, как кавалерист, ездил по Кубани, по Дону, потому что Русь была голодная. На юге в основном была контрреволюция, казачество. Моя родина – в области Войска Донского – старые богатейшие казачьи районы. Там прятали, уничтожали хлеб, чтоб не дать беднякам России. А чтобы его дать – этим занималось государство во главе с нашим всероссийским старостой. Сейчас я прочел с пренебрежением написанное каким-то мальчишкой, что Калинин грабил крестьян. Разве так можно уродовать историю? Это подлость!» – негодовал Славский [85. С. 15].
Большими усилиями вопреки противодействию Троцкого, недолюбливавшего Конармию, Будённому и Ворошилову удалось при поддержке Ленина, Сталина и Фрунзе добиться в апреле 1921‐го передислокации 1-й Конной с голодной Украины на Кубань и Северный Кавказ – с сильным сокращением личного состава. На основе штаба Конармии был образован Северо-Кавказский военный округ (СКВО) под командованием Ворошилова.
Еще два года прослужил там Ефим Славский, ставший бригадным комиссаром и награжденный за свою службу: «В 1921 году получил свою первую награду – серебряные часы от ВЦИК. Тогда еще только-только появился орден Красного Знамени, редко кому давали. И даже командирам давали, главным образом, золотое оружие – оружие, отделанное позолотой. Оно считалось официальной наградой», – вспоминает Е.П. Славский.
Здесь стоит опять немного поправить неточность: орден Красного Знамени РСФСР был учрежден еще в 1918‐м, и к 1921 году им были награждены с десяток человек.
На Кавказе поначалу «припекало» и застаиваться конармейцам не приходилось. «Бандитов было здесь не меньше, чем на Украине, а обстановка – сложнее, – писал Будённый в своих воспоминаниях. – В моем архиве сохранился интересный документ. Председатель Горской чрезвычайной комиссии Хускивадзе доносил начальнику административно-организационного отдела ВЧК Юго-Востока России Андрееву: «В Грозненском районе, а именно в Чеченском округе, последние 1–1,5 месяца наблюдается усиленная контрреволюционная работа разных темных дельцов. Большинство из них агенты, бьющие на слабые струны темного чеченца, а именно – на его фанатическую религиозность… Еще до сих пор есть целые районы Чечни, где буквально не ступала советская нога. В результате эти районы, свято чтившие законы гостеприимства, оказывали приют и убежище всякой контрреволюционной сволочи, которая, укрываясь в горах, была совершенно неуязвима и вела против нас яростную агитацию, провоцируя Советскую власть на каждом шагу» [42. С. 268].
Воевать Славскому довелось на Кавказе и с летучими отрядами «абреков», и с «Кубанской повстанческой армией» во главе с генералом Пржевальским. А кроме того, с бандами Сычева, Дубины, Ющенко, есаулов Богрова и Сапрунова, подполковников Юдина и Кривоносова, сотника Рендскова… Все это были настоящие армейские бои, порой с применением артиллерии с обеих сторон.
В ноябре 1922 года из штаба СКВО доносили в Москву: «К настоящему времени обстановка в округе представляется в следующем виде: около 55 процентов состава войск ведет непрерывную борьбу с бандитизмом в окружном масштабе… К началу ноября силы повстанцев вновь увеличились. Сейчас насчитывается 95 бандитских организаций силою примерно в 4500 сабель и около 1000 штыков при 60–70 пулеметах» [42. С. 269].