Важной вехой, как и для многих в те годы, стала для него смерть Ленина. «В январе 1924 года скончался Ленин. Живого я его не видел, потому что он уже был больной и находился в Горках. Но помню я, как хоронили Владимира Ильича», – вспоминал Ефим Павлович. Еще бы не помнить! Ведь Славский на своем коне в составе траурного эскадрона непосредственно встречал тело вождя, которое привезли из Горок на Павелецкий вокзал.
Более подробно об этом вспоминает С.М. Будённый: «Поздно вечером 21 января я передал командованию Особой кавбригады скорбную весть о смерти В.И. Ленина. Сообщил о том, что Реввоенсовет СССР принял решение создать траурный сводный эскадрон для встречи гроба В.И. Ленина у Павелецкого вокзала, эскортирования его к Дому Союзов, а затем к мавзолею на Красной площади. Обратил внимание, что это надо рассматривать как высокое доверие воинам не только Особой кавбригады, но и всей Красной Армии, а поэтому в состав сводного эскадрона включить наиболее достойных, испытанных в боях за нашу Советскую Родину. (…)
Учетная карточка командного состава РККА на политработника Е.П. Славского. Не ранее 18 февраля 1924 г.
[Портал «История Росатома»]
С глубоким волнением вспоминаю эти тяжелые, незабываемые дни всенародного горя и прощания с любимым вождем, в моей памяти запечатлелись и те минуты, когда гроб В.И. Ленина проносили вдоль выстроенного во фронт у Павелецкого вокзала сводного эскадрона – моих чудо-богатырей: на вороных конях, с опущенными шлемами, замерев с шашками наголо, они как бы отсчитывали неповторимые мгновения самой истории. Я пристально всматривался в суровые лица моих боевых соратников, закаленных в огне сражений и не раз смотревших в глаза смерти, и видел их впалые и воспаленные от слез глаза, выражавшие глубокую печаль и скорбь» [42. С. 325–326].
Но жизнь текла дальше. В ноябре того же двадцать четвертого торжественно отпраздновали пятилетие Особой бригады бывшей 1-й Конной армии. Удивительно, но факт: бригада, получив вскоре имя И.В. Сталина, надолго пережила породившую ее Конармию!
В те юбилейные дни все центральные советские газеты печатали материалы о будённовцах – героях, публиковали фотографии бойцов Особой бригады. В журнале «Красная нива» № 48 от 30 ноября 1924 года видим фотографию рослого военкома 61‐го кавполка Е.П. Славского в будёновке с его боевыми товарищами – комвзвода В.Д. Кордубайло и командиром эскадрона Ф.А. Мокрицким.
Председатель РВС СССР Михаил Фрунзе так приветствовал бойцов и командиров бригады: «Первая Особая кавбригада нашей бывшей Первой конной армии празднует свой пятилетний юбилей. Рожденная на полях сражений, под огнем, в борьбе с конными деникинскими полчищами, она получила окончательную закалку на польском фронте. (…) Немало красных конников отдали свою жизнь в борьбе за Рабоче-Крестьянскую власть. Они нам расчистили путь к мирному труду, им мы обязаны своими победами» [100. С. 36].
«Крестным отцом» 1-й Конной официально считался Сталин. Некоторые историки полагают даже, что Иосиф Виссарионович держал Особую кавбригаду в Москве как некую «преторианскую гвардию» на случай вооруженного мятежа партийной оппозиции. Но это лишь гипотезы. Подобные «тайны мадридского двора» точно уж были неведомы и рядовым бойцам, и командирам-политрукам вроде Славского.
Плакат «Пятилетие Первой конной армии Советской Республики». Под цифрой 8 – военком Е.П. Славский.
[Семейный архив Славских]
Он оставил в документальном биографическом кинофильме 1988 года «Никто пути пройденного у нас не отберет» любопытное свидетельство на этот счет: «Среди конармейцев Сталин не был популярен и любим, как Фрунзе, Будённый. Я лично Фрунзе очень любил. И общался с ним часто. Он к нам в полк приезжал покататься на конях – заядлый был лошадник».
Рассказал Славский в том фильме и о единственной в жизни встрече с будущим «вождем народов»: «После парада, к нашим столам подошел Сталин, мы все встали. Проинструктированы были – Боже упаси – чтобы никто ничего лишнего не брякнул. А он поднял бокал и сказал: предлагаю тост за вашего командира Горячева Елисея Ивановича – донского казака, красного генерала! Мы все гикнули «ура!» и он дальше пошел».
Стоит отметить, что никогда позже в разговорах, в том числе во времена хрущёвского «разоблачения культа личности» и на склоне лет, Ефим Павлович не высказывал какого-либо ярко окрашенного отношения к личности Сталина. Не хулил задним числом, но и не восторгался. Думается, что это не только от многолетней привычки держать язык за зубами, но и просто – по природной корректности в таких вопросах. Славский, достигнув уже немалых служебных высот в сталинское время, по всей видимости, не считал себя «сталинским соколом». И «Артиллеристы, Сталин дал приказ» не была его застольной задушевной песней. Однако спокойное уважение к этой фигуре у него сохранялось всегда, не колеблясь от перемен в верхах. Сам ли он шел, или судьба вела его по какой-то «главной линии» жизни, но политические хитросплетения, интриги никогда его не волновали.
Если прибегнуть к избитой метафоре, то можно сказать, что Славский был всегда «на коне», где бы ни оказывался. Но в 1920‐х годах этот фразеологизм являлся его образом жизни – без всяких кавычек. «Кстати, сам я на политучебу в горком партии через Москву тоже в седле гарцевал. Тогда столица поменьше была», – вспоминал Ефим Павлович. Можно представить, как молодцеватый кавалерист в будёновке и новой шинели с только что введенными нашивками – синими с черным кантом с тремя полковничьими «шпалами», с поблескивающей на солнце латунью ножен казачьей шашки, «гарцевал» по Тверской до Большой Дмитровки, где располагался тогда московский горком РКП(б).
Поначалу приходилось успокаивать коня, фыркающего от бензина таксомоторов, косящего глазом на лихачей-извозчиков и вздрагивавшего от трамвайных звонков. Наверняка лихому будённовцу отдавали честь милиционеры-регулировщики на перекрестках, улыбались проходящие девушки. Отдавал честь, улыбался и Ефим. На «романы» времени не оставалось – увольнения «в город» в кавбригаде случались нечасто и ненадолго. Да и не было у него там пока знакомых…
Политучеба казалась необременительной и полезной. Лекторы, которые вели занятия в горкоме, были партийными интеллигентами – умными и начитанными. Кроме объяснения политики и планов партии, азов марксизма, диалектики слушатели-комиссары узнавали много о других странах, об истории, науке и технике.
С этих занятий зародилась в Ефиме мысль о продолжении учебы. Три класса церковно-приходской становились явно «тесноватыми» для командира Красной Армии. Смотря на то, как отстраивалась после разрухи и развивалась страна, он иногда невзначай задумывался и о другом, «невоенном» продолжении судьбы.
Иосиф Виссарионович Сталин во время парада. [Из открытых источников]
Особой бригаде, как полагалось тогда, были назначены «пролетарские шефы полков»: фабрика «Трехгорная мануфактура», «Ливерс», «Большевик», заводы «Борец», «Пролетарский труд», а также редакция газеты «Правда». Заводчане помогали материально, а «правдинцы» вели «культурно-просветительную работу в частях бригады». Общение с этими «шефами», безусловно, расширяло «горизонт» комиссара Славского. «Хотя был я уже полковником, а образование мое оставляло желать большего, помните, образован я был всего на три класса сельской школы. Тогда красноармейцев процентов восемьдесят вообще было неграмотных. И начал я образовываться», – вспоминал Ефим Павлович.
Внутрипартийная политическая ситуация тогда складывалась непростая. Бывший не столь давно командующим фронтом, в составе которого сражался и Славский на Украине, герой революции Антонов-Овсеенко, возглавлявший до января 1924‐го Политуправление РВС республики (ПУР), выступил против «сталинского блока», активно поддержал Троцкого. Циркуляром ПУР № 200 от 24 декабря 1923‐го он предписывал политработникам взять за основу «Новый курс» Троцкого. Когда Политбюро потребовало отменить циркуляр, Антонов-Овсеенко пригрозил фактически военным мятежом, декретировав в письме, что «если тронут Троцкого, то вся Красная Армия встанет на защиту советского Карно» и сможет «призвать к порядку зарвавшихся вождей».
Нелегко было боевому комиссару Славскому, как и другим командирам среднего звена, ориентироваться в этих партийных столкновениях. А потому считал за лучшее полагаться на Будённого и Фрунзе – кавалеристы не обманут!
Пришлось Ефиму в это время включиться и в «литературный процесс». Будённый в своей книге воспоминаний приводит интересный факт коллективного «разбора» командирами и комиссарами Особой кавбригады опубликованных накануне новелл из книги Исаака Бабеля «Конармия».
Как известно, Бабель под псевдонимом Семён Лютов работал редактором фронтовой газеты в Польском походе 1-й Конной. Квинтэссенцией его ужаса от наблюдаемого и описанного потом в сборнике можно считать строчку из рассказа «Берестечко»: «Еврей затих и расставил ноги. Кудря правой рукой вытащил кинжал и осторожно зарезал старика, не забрызгавшись».
Прочтя «Конармию», Семён Михайлович обозвал автора «дегенератом от литературы» и, по легенде, порывался сперва лично найти и зарубить «писателишку», от чего его отговорил Максим Горький. В своих воспоминаниях Будённый уже как бы отстранённо (Бабель был давно расстрелян) описывает негодование конармейцев напечатанным «пасквилем».
«Вот один из документов тех лет, – пишет бывший командарм, – «Протокол № 1 общего собрания командного и политического состава l-й Особой кавалерийской бригады от 4 января 1925 г. Москва. Ходынка». «Повестка дня: «Взгляды комполитсостава l-й Особой кавбригады на рассказы гр. Бабеля, опубликованные в третьей книжке (апрель – май 1924 г.) журнала «Красная новь» из книги «Конармия».
Слушали: доклады тт. Галиева, Славского. (курсив мой. – А.С.) Выступили: тт. Черкасов, Соколов, Медведев и другие. Как докладчики, так и выступающие единодушно отмечали, что