На следующий день новый инженер из Москвы – выбритый, в отутюженом костюме – приехал на завод знакомиться со своим новым поприщем, начальством и коллегами. Директор «Кавцинка» – армянин Ефрем Иванович Осепян – встретил его радушно, встал из-за стола, пожать руку.
Позже Славский узнал, что энергией Осепяна за несколько лет здесь все подготовлено к тому технологическому рывку, которого ждет руководство страны. Был он племянником одного из знаменитых 26 бакинских комиссаров и сам сражался с бандой Булак-Балаховича в Белоруссии, что, конечно, добавило к нему уважения Ефима. Трудно было даже предложить, в какой сложный узел завяжутся вскоре их отношения…
Комбинат и свинцовый цех, где ему предстояло проявлять свои инженерные навыки, только-только прошел техническое перевооружение. К своему ужасу, Славский понял, что некоторые цеховые агрегаты с английской маркировкой и технологические цепочки, с ними связанные, ему незнакомы. В горле пересохло, однако волнения постарался не выказать. Начальник цеха, заметивший замешательство молодого инженера, тактично и доходчиво раскрыл ему технологическую схему, показал все нюансы на чертежах и вживую, так что картина стала проясняться. Видя, что новый сотрудник схватывает на лету, обрадовался. Пригласил вечером на дружеское застолье, которое ИТР «Кавцинка» специально собрали под знакомство с новым товарищем. Вскоре жизнь вошла в нормальную колею, работа кипела, а вечерами сыпались искры кавказского веселья с вином, аракой и песнями. Ефим быстро сделался душой компании.
«Электроцинковый завод – сложнейший комбинат: свинец, цинк, золото, серебро – словом, хорошая школа! Вот почему я в бывшем своем министерстве, как давнишний специалист, организовал добычу золота. И добывал по пятьдесят тонн в год», – вспоминал позже Ефим Павлович.
Правда, именно с золотом у Славского в первый же год работы на цинковом заводе вышла досадная промашка, стоившая ему первого партийного взыскания. Сам он об этом происшествии никогда не рассказывал, но оно зафиксировано в его личном деле. А именно – выговор ЦК ВКП(б) от 13 октября 1933 года «за необеспечение руководства бригадой по переброске грузов на золотые прииски Алдана и Бодайбо».
Очевидно, что речь шла о некоем импортном оборудовании, которое пришло сперва на «Кавцинк» и после отбора нужной части должно было уйти по железной дороге дальше в Сибирь. Судя по тексту выговора, бригада с поставленной задачей справилась и без его руководства.
«Проморгал» ли Ефим эту ситуацию, или его элементарно «подставили» на новенького? Последнее предположение отнюдь не лишено оснований, судя по последующим событиям и скверным «играм», уже созревавшим в многонациональном коллективе завода.
Начало работы инженера Славского пришлось на резкий «взлет» объединения «Кавцинк». Начали вводиться агрегаты Гизельдонской ГЭС, призванной обеспечить энергией электролитный цех. Были расширены и реконструированы Садонские рудники, взято в оборот новое Буронское месторождение. Там была выстроена самая мощная в СССР и одна из лучших в мире Мизурская фабрика по обогащению полиметаллических руд, обрабатывавшая 750 тонн руды в сутки. Непрерывным потоком руда шла с рудника по шестикилометровой подвесной железной дороге. Ефим поначалу смотрел как завороженный на то, как бесшумно плывут по воздуху над горами, садами и арыками пузатые вагонетки. Это впечатляло!
Ефрем Иванович Осепян. 1922 г.
[Из открытых источников]
Мизурская обогатительная фабрика.
[Из открытых источников]
Но самое главное – 2 января 1934 года произошло долгожданное историческое событие, которое бурно отпраздновали всем коллективом завода: был произведен первый отечественный чистый электролитный цинк с содержанием металла 99,9 %. Тридцатикилограммовый брусок с заводской маркой «Кавцинк» отправили в Москву, где торжественно вручили зампреду Совнаркома СССР Валериану Куйбышеву. Тот, по воспоминаниям очевидцев, долго и недоверчиво рассматривал увесистый блестящий кирпич: уж не обманывают ли его, часом, хитрые кавказцы? Из полученного тогда чистого металла на заводе отлили несколько подарочных бюстов Ленина.
В том же тридцать четвертом вступили в строй контактный сернокислотный цех и цех окиси цинка. А кадмиевый цех из отходов цинкового производства выплавил первый советский кадмий. И тогда же «Кавцинк» переименовали в «Электроцинк».
Все эти достижения в некоторых биографических очерках стали приписывать позже конкретно Ефиму Павловичу Славскому, хотя это явный «перебор»: роль инженера и даже начальника цеха была еще слишком скромна для таких свершений. Но, безусловно, его личный вклад за эти два года работы в общую индустриальную победу трудно оспорить.
Будучи по природе человеком активным и «заводным», Славский находил время и силы на «смычку науки и производства». Многие рабочие из сел и аулов были малограмотными – под новые «высокие технологии» им нужно было учиться. Как совсем недавно ему самому. Ефим Павлович устраивал цеховые собрания, лично беседовал с каждым работником, убеждая и прямо-таки толкая их в ФЗУ при заводе. А более грамотных направляли в Горно-металлургический техникум, откуда открывалась дорога в Северо-Кавказский горно-металлургический институт.
Благодаря этим усилиям за три-четыре года «Электроцинк» стал одним из лучших предприятий страны в отношении технической грамотности работников. Еще теснее укрепилась дружба Славского с преподавателем СК ГМИ Аликом Гуриевым, подружился он и с директором ФЗУ Николаем Цириховым. Возникла веселая товарищеская компания, в которую вошел начальник хозяйственного цеха Петр Сикоев и инженер-исследователь Иван Кулиев. С последним, как и с Гуриевым, Славский особо сблизился. Ведь он так же, как и Ефим, воевал в Красной Армии и окончил МГА. А еще успел поработать забойщиком на приисках «Лензолота» и побывать народным судьей Бодайбинского района. Приятели собирались на дружеские пирушки – одни и с женами, выезжали по выходным на притоки Терека рыбачить – там славно брала форель.
Назначенный начальником цеха, Славский жил с приехавшей к нему супругой уже в отдельной квартире – в Доме специалистов на Ростовской улице, специально выстроенном для инженерно-технических работников «Электроцинка» ленинградским архитектором Павлом Шмидтом. Новое жилище, прозванное «ДОСом», было не только весьма удобно, но и оригинально. Все комнаты выходили окнами в тихий грушевый сад, а к шумной и пыльной улице были обращены хозяйственные помещения. С теневой стороны во вместительные шкафы для съестного самотеком шел прохладный воздух через специальные отверстия, заделанные решетками. В этом доме вместе со Славскими проживала семья директора завода Осепяна, а также главный энергетик «Электроцинка» Арсений Дробышев, бывший… родным внуком публициста-демократа Николая Чернышевского, автора романа «Что делать?». Впоследствии, став уже министром Средмаша, Ефим Павлович пригласил его на должность своего советника.
Известный осетинский историк и краевед Генрий Кусов в своей книге «Владикавказ знакомый и неизвестный» приводит забавный рассказ Дробышева о проказах жильцов непростого дома, свидетелем (а то и участником) которых был и Славский:
«На углу улиц Ростовской и Кирова был подвальчик с вином и хашем. Стеклянные двери и внутри разрисовал за выпивку владикавказский «Пиросмани». Тылы подвальчика выходили во двор дома. Мы сумели просверлить длинным сверлом отверстие в бочке, вставили в него трубку с краном и славно посасывали вино на халяву. Женщины, сушившие во дворе бельё, быстро вычислили наши пьяные рожи и устроили нам побоище мокрыми простынями» [87. С. 344].
Но вскоре эти веселые деньки кончились – не только для досовцев, но и для многих других сотрудников завода. Сменившись для некоторых – страхом и нервотрепкой, а для других – гораздо худшим.
Обстановка в Орджоникидзе в начале тридцатых, при внешнем спокойствии, была достаточно накаленной. Серия крестьянских восстаний против коллективизации, охвативших Северный Кавказ и часть Осетии весной 1930 года, была подавлена, но оставались стародавние глубокие швы на национальной почве между осетинами и ингушами, усугубленные Гражданской войной, в которой большинство осетин вначале оказалось «за белых», а большинство ингушей – за «красных».
В 1933‐м, когда Ефим Славский прибыл в город, вышло постановление ВЦИК о назначении бывшего Владикавказа, служившего «столицей» одновременно Северной Осетии и Ингушетии, административным центром первой из республик. Это породило настоящую бурю негативных эмоций со стороны ингушей, посчитавших себя обиженными. Бурные перепалки шли в том числе в ингушских и смешанных советских и партийных органах. Осетин обвиняли в шовинизме, желании создать (для начала внутри СССР) «Великую Осетию». За несколько лет до этого подобную реакцию вызвало закрепление завода «Кавцинк» за Северо-Осетинской республикой.
Ингушей в ответ обвиняли в нарушении принципов демократического централизма, в «мелкобуржуазном национализме». Тлеющая межнациональная рознь, соединившись с внутрипартийной борьбой, транслируемой из Москвы, дала причудливые и ядовитые побеги интриг в трудовых коллективах. Наступившая в 1936‐м, с приходом нового наркома внутренних дел, «ежовщина» сделала такие интриги смертельно опасными для всех их участников, а также случайных людей, попавших «под замах». Не миновала эта история и объединение «Электроцинк», где особая производственная ответственность влекла за собой особое внимание республиканского УНКВД.
«Петрушка» с троцкизмом, в которую уже начальник цеха Славский попал вместе со своими товарищами в тридцать шестом, был исключен из партии и мог, по обстоятельствам, лишиться головы, вышла довольно мутная. Как, впрочем, и большинство подобных дутых «разоблачений» тех лет.
Совпала она с тем, что в Северо-Осетинской республике и на комбинате «Электроцинк» проходила перерегистрация партийных документов. Каждого коммуниста, особенно на руководящих должностях, «под лупой» рассматривали на предмет чистоты «пролетарского происхождения», дореволюционных занятий, позиции в Гражданской войне, участия в разных «антипартийных группах». Хотя бы опосредованное касательство к троцкистам в прошлом сулило крупные неприятности в будущем. А у кого из старых партийцев таких касательств не было, если Троцкий был фактически вторым лицом Красной России? Поэтому инициативное обвинение кого-то в «скрытом троцкизме» стало самым удобным для сведения личных счетов и карьерного движения.