Уральский алюминиевый завод в военное время.
[Из открытых источников]
Узбеки, таджики, казахи, туркмены, удмурты, ханты и манси – кажется, народы всего Союза собрались на этой стройке, понимая друг друга без толмачей.
А вскоре случилась трагедия. Директор УАЗа Виктор Петрович Богданчиков не выдержал дикого напряжения этих месяцев. Он почти не спал, принимая эвакуируемое оборудование, командуя монтажом, поселяя прибывавших. И 22 ноября он скончался от обширного инфаркта прямо в служебной машине, направлявшейся в Свердловск на совещание. «Износился, хоть и молодой», – сожалел позже Славский.
Временно исполняющим обязанности директора назначили главного инженера Леонида Бугарева. Тот вроде бы справлялся, но Ефим Павлович однажды не выдержал: «Я к Ломако: «Дай я сам поеду на завод и буду его достраивать». И всю войну проработал директором уже этого Уральского алюминиевого завода».
В этом сказалось «стержневое» свойство характера Ефима Павловича Славского – он умел и не боялся брать ответственность на себя. А риск был немалый: в качестве замнаркома, курировавшего Уральский алюминиевый, за срыв поставленных ГКО сроков ввода завода в строй, за невыполнение плана, за возможные аварии он рисковал строгим выговором, а то и партбилетом. В качестве же директора завода – собственной головой. Ко всему прочему, он принимал на себя вал хозяйственно-бытовых проблем. Все это Ефим Павлович понимал и тем не менее вызвался «лечь грудью на амбразуру».
Ломако, выслушав его доводы, лишь выразительно покачал головой. Но, к удивлению Славского, возражать не стал: «Поезжай, руководи, Ефим, если что – цену провалу сам знаешь».
Тем временем семья Славских воссоединилась. В конце 1941‐го Евгения Андреевна добралась до Колываньстроя и, забрав дочь Марину у сестер, приехала с ней к Ефиму Павловичу в Каменск-Уральский. А в следующем, сорок втором семья выросла: родилась еще одна дочка – Нина. Эти семейные радости, кроме известных хлопот, давали новому директору УАЗа дополнительный «тонус» в битве за алюминий, которой он взялся руководить.
Она была только в самом начале. Еще в октябре прибыли рабочие, ИТР и служащие московской строительной организации «Дворец Советов», Всесоюзного монтажного треста «Строймонтаж». А в декабре – в самый разгар битвы за Москву, когда в стране не было «лишних» бойцов, – целых 12 строительных батальонов направили на стройплощадку УАЗа и Красногорской ТЭЦ (электроцентрали), призванной обеспечить электроэнергией новый промышленный гигант. Так критически важен был он для фронта.
Всего по решению ГКО сюда мобилизовали порядка 20 тысяч рабочих. Это была именно мобилизация до конца войны: военкоматы и органы внутренних дел формировали «рабочие колонны», личному составу которых присваивался статус военнообязанных. Кроме них, на строительстве работали заключенные, а с весны 1942 года – и военнопленные.
Чета Славских. 1942 г.
[Семейный архив Славских]
Первые партии военнопленных стали поступать за Урал в конце марта сорок второго. В Каменск-Уральский прибывали немцы, венгры, румыны, итальянцы, шведы, а потом и японцы. С начала 1942 до 1956 года на территории Свердловской области сформировалась разветвленная сеть лагерей (14 ИТЛ, 11 рабочих батальонов и 2 спецгоспиталя), в которых единовременно пребывали около 100 тысяч человек. В феврале 1943 года по решению ГКО № 2821/с «О развитии сырьевой базы алюминиевой и магниевой промышленности» два новых лагерных отделения создали непосредственно в Каменске-Уральском [9].
К работам на основных производствах военнопленные и «внутренние» зэки не допускались из опасения диверсий и саботажа. Поэтому такую рабсилу использовали при возведении не основных промышленных и жилых зданий, а также в дорожном строительстве. Что интересно: хотя условия труда и быта у пленных были достаточно суровыми, но все же не столь героическими как у «вольных» строителей и рабочих УАЗа, работавших без конвоя. Это отмечали даже посещавшие стройку комиссии Международного Красного Креста.
Ефим Павлович Славский так вспоминал самоотверженный труд уазовцев: «Они работали не столько, сколько надо, а насколько хватало сил. Если упал – значит, работать больше не может».
Сестры жены Ефима Павловича Славского Евгении Андреевны Зина и Татьяна со старшей дочерью Славских Мариной.
[Семейный архив Славских. Публикуется впервые]
Также на износ работали железнодорожники станции Синарская. Кроме поездов с оборудованием и материалами для Каменска сотни составов проходили транзитом. Часто ломались пути, и ремонтники сутками не бывали дома. Вместо железнодорожников, ушедших на фронт, на станции вкалывали женщины и подростки, с пенсии вышли ветераны. Приходилось и пути расчищать в лютый мороз от снега, и лазить в горячий зольник неостывшей топки, чтобы очистить от налипшего шлака дымогарные трубы…
Уже в начале 1942‐го УАЗ дал столько металла, сколько производили его в мирное время все алюминиевые заводы страны. Перевыполнение плана определяли не в процентах, а в пересчете на боевую технику. Полтонны силумина – танковый мотор, две с половиной тонны алюминия – бомбардировщик. На один киловатт-час затраченной электроэнергии должно было выплавляться 56 граммов алюминия, но работники цеха электролиза наловчились за счет экономии электричества «выжимать» из оборудования 60–65 граммов. В результате из 17 самолетов один выходил сверх плана.
«Повоевать не пришлось, но мой металл бил врага, так мне потом уже на семидесятилетие Микоян в своем приветствии написал» – так постфактум оценил этот этап своей жизни Славский.
Ветеран Уральского алюминиевого завода Николай Голден, работавший там в войну юношей, вспоминает: «В электролизном цехе, например, зачастую приходится работать в полутора-двух метрах от огненной поверхности электролита, температура которого чуть ниже тысячи градусов. Да, впрочем, и в других основных цехах – глиноземном, кальцинации, электротермическом – тоже не замерзнешь. Металлургия!» [51. С. 44].
Уральский алюминиевый завод. Цех электролиза.
[Из открытых источников]
Стоит отметить, что сам рассказчик – наполовину американец по происхождению, человек исключительно интересный. Ему и его воспоминаниям вполне место в этой книге. Отец Николая Франк Голден был членом компартии США и в 1920‐х приехал помогать первой стране социализма в составе американской коммуны «Герольд». Принял советское гражданство, преподавал иностранные языки, а в 1941‐м ушел на фронт и погиб. Мать Николая – научная сотрудница Центральной опытной станции Всесоюзного института удобрений, агрономии, агротехники, умерла, когда сын окончил 9 классов.
Первые свои деньги юноша зарабатывал кочегаром парохода «Леонид Красин» в Сахалинском пароходстве. Отслужив в армии, после демобилизации вместе с другом отправился в Каменск-Уральский, где и застала его война. К УАЗу их приписали как мобилизованных на трудовой фронт. Попытка бегства на фронт военный для них с приятелем закончилась фиаско – с трудового фронта не отпускали, а за подобные попытки могли даже впаять «дезертирство» со всеми вытекающими.
Уральский алюминиевый завод. Битва за алюминий. 1940‐е гг.
[Из открытых источников]
Голден ярко описывает нелицеприятный разговор директора УАЗа Е.П. Славского с его компанией беглецов-«фронтовиков», которых доставили в директорский кабинет. «Вы, ребята, когда-нибудь видели Зевса-громовержца? Я видел. Его звали Ефим Павлович Славский!»
Больше бежать на фронт молодые люди уже не пытались, доблестно сражаясь на фронте трудовом. Слесарь, анодчик, электролизник, педагог, руководитель заводского музея, член Союза писателей СССР, почетный гражданин Каменск-Уральского – таков дальнейший «послужной список» Николая Франковича Голдена. Вот как он вспоминал про работу на УАЗе в сорок втором: «Никто не уходил со смены в душ мыться только потому, что рабочее время вышло. Каждый сам понимал, что к чему. В столовке иногда съешь обед и думаешь: то ли домой пойти, то ли в корпус возвратиться, заглянуть хотя бы. Что-то, прикидываешь, там борт у ванны краснел, поди, маются с ним ребята, ругают тебя на чем свет стоит. Ну, потащишься посмотреть. А там и правда сменщики твои воюют: или борт металлом и электролитом прорвало, или еще какая аварийная ситуация. Совести не хватит сторониться-то. Значит, берешь ломок и – на поддержку! Потом, глядишь, еще чуть ли не смену отвкалывал. Теперь домой подаваться – только силы напрасно терять. После работы на километре пути, бывало, три раза отдыхать присядешь: без перекура такое расстояние ни за что не осилить. Многие прямо в цехах спать оставались: и сил на дорогу не тратишь, и обувь целее будет.
Работали, конечно, не как сейчас, механизации никакой ведь не было. Про автоматику и не говорю. Весь инструмент – лом, зубило на длинной рукоятке и кувалда. Один это здоровенное зубило в корку электролита наставляет, другой кувалдой молотит… И одежонка конченная – сплошь ремки. Плещет же огнем-то! Где металлом, где электролитом обдаст – все на тебе горит. Ну, голь на выдумки хитра! Приспособились тут брезентовыми фартуками прикрываться: один спереди, второй сзади, а под ними ничего иногда и нет – в чем на свет мама родила» [51. С. 45].
В связи с нехваткой одежды, Голден рассказывает полуанекдотический и очень характерный случай, в котором главную роль играет Ефим Павлович Славский. Приведем его с сокращениями: «Бытовые условия были просто ужасные. Сюда битком народу понаехало. И все время прибывали еще и еще. (…) Для семейных приспособили под жилье подвальные помещения, чердаки, срочно построили временные утепленные бараки с комнатушками-ячейками из фанеры. Прямо пчелиные ульи! Однако большая-то часть рабсилы, в основном холостяки да мобилизованные на трудовой фронт, эти размещались в бараках казарменного типа, спали на двухъярусных нарах. Скученность страшная! На человека приходилось ровно по два квадратных метра жилой площади. Бани, вошебойки и швейные мастерские, парикмахерские работали круглосуточно, без перерывов. (…)