Не поверил в этот поклеп и Лаврентий Павлович, однако от греха охоту Славскому и всем другим начальникам комбината запретил, чему тот очень сокрушался. И умудрялся все же «по-тихому» охотиться, за что получил нагоняй от Берии в очередной его приезд на «Базу-10». Правда, не сильный.
«Берия относился ко мне очень хорошо, – рассказывал позже Славский Р.В. Кузнецовой. – Он даже звал меня – «Наш Орол» через «о». Меня же Бог росточком не обидел, и я на всякий случай старался рядом с Берией не стоять при встречах. Черт его знает, что ему может прийти в голову!»
Пятого марта 1953 года на комбинате, как и во всех его окрестностях, да и во всей советской стране, выдалось мрачным: после утреннего экстренного сообщения по радио со словами: «Перестало биться сердце соратника и гениального продолжателя дела Ленина, мудрого вождя и учителя Коммунистической партии и советского народа – Иосифа Виссарионовича Сталина» – наступила сперва мучительная пауза. Многие отказывались верить, что Сталин вот так просто взял да умер, как обычный человек. Потом, оправившись от первого шока, некоторые искренно рыдали, другие впадали в ступор.
Были, конечно, и тихо радовавшиеся, ожидавшие с этой смертью перемен в судьбе. Особенно из числа заключенных в лагерях и находившихся в дальних ссылках. Ведь сочинил же кто-то злую расшифровку аббревиатуры «СССР»: «Смерть Сталина спасла Россию».
Ефим Павлович весь тот день работал с тяжелым сердцем. Как уже сказано, он не был каким-то ярым почитателем вождя – тем, кого позже назвали «сталинистами». Но он хорошо понимал роль и вес умершего в судьбе страны, в одержанной победе над фашизмом, в том, чем они занимаются здесь под Кыштымом. Он никогда лично не встречался со Сталиным, если не считать тот давний будённовский парад на Красной площади. Но отраженным светом ясно видел эту колоссальную противоречивую фигуру через тех, кто многократно общался с вождем: Курчатова, Ванникова, Берию, Завенягина.
Как умный и опытный человек, Славский понимал, что вскоре наверняка грядут перемены, какие-то большие перестановки во власти, которые, возможно, затронут и его. Но как человек деловой и природный оптимист, он не страшился будущего – Атомный проект будет продолжаться и расширяться. И без него уже никак не обойдутся. Впрочем, как и он без этого нелегкого, опасного, но такого нужного дела для всей страны.
Цветная металлургия, как первая любовь, осталась в прошлом. Хотя и не совсем… В урановых рудах есть золото, ванадий, молибден – много чего. Все это надо грамотно извлекать, и тут его металлургическая грамотность пригодится. Предчувствовал он и скорое возвращение в Москву – к жене, дочерям, по которым сильно соскучился. А может, удастся и к старушке-матери заглянуть…
В тот день состоялся траурный митинг, на который вышли все работники, не занятые в сменах на заводах, отдельные митинги прошли в армейской части и лагере. Вечером узким кругом помянули Иосифа Виссарионовича полными стаканами. Говорили мало – каждый думал о своем.
Через десять дней на заводе «Б» случилось крупное ЧП, едва не закончившееся трагически: 15 марта 1953 года в каньоне отделения готовой продукции радиохимического завода произошла самопроизвольная цепная реакция при работе с раствором плутония. Сильно облучились двое работников – исполняющий обязанности начальника производства Александр Каратыгин и оператор Генриэтта Акулова. Каратыгина многократно оперировали, ампутировав в результате ноги до колен.
«Большое участие в решении судьбы Александра Александровича (Каратыгина. – А.С.) принял Славский. Он обязал построить для него коттедж в Обнинске и оформил на работу. В Обнинске он и прожил до своей кончины», – свидетельствует Брохович через 35 лет после той аварии.
У всех, кто общался тогда и позже с Ефимом Павловичем, оставались яркие впечатления. Не все из них были «благостными», но незабываемыми – однозначно. И для женщин – особенно. Представим здесь три женских взгляда для сравнения, любопытных своими оттенками.
Уже знакомая радиохимик Людмила Тихомирова дает такой краткий портрет нашего героя: «Ефим Павлович Славский был большой, громогласный, деятельный, фантастически работоспособный, с характерным донбасским говором. Он быстро находил выход из самых немыслимых ситуаций, аккумулировал все лучшие идеи. Правда, был человеком взрывным, мог позволить себе хлесткие выражения, но был незаменимым двигателем всех работ» [105].
А вот у энергетика, руководителя релейной службы комбината Нины Сараниной остались несколько иные впечатления о «Большом Ефиме»: «Собрал Славский совещание, как обычно, ночью. Мы уже все в кабинете сидели, и только директор ТЭЦ Кокин запоздал почему-то. Славский на него набросился с матом: «Убирайся, ты не нужен!» Тот попятился, попятился и вышел. Я тоже встала и ушла. Работая в «Челябэнерго» среди мужчин, я никогда плохого слова не слышала от них. А тут такая матерщина.
В приемной сидела пожилая секретарша, спрашивает: «Что случилось, Нина Васильевна?» Я сказала, что ушла – не хочу мат выслушивать. В это время Славский нажал кнопку переговорного устройства, поинтересовался, где там Саранина. Секретарша все объяснила. В ответ послышалось: «Что еще за кисейная барышня появилась, мало ли что бывает». После этого я не слышала от него ни одного плохого слова. Но несдержанность была – уж очень он болел за производство» [63. С. 3].
Последняя реплика «диалектически» если не снимает, то сугубо смягчает отрицательный нарратив всего предыдущего пассажа…
А вот и третий эскизный «портрет» – весьма яркий. Его оставила старший зоотехник Феодосия Булавина, присланная в начале 1950‐х после окончания Вологодского молочного института по путевке в совхоз № 2 в Метлино, обслуживавший «Сороковку». Она повествует о том, как двое тогда еще незнакомых ей строгих начальника – «высокий и видный» и «низенький толстый» – пришли сперва к директору совхоза, чему она оказалась свидетелем. При этом «высокий мужчина» сперва велел ей отойти на десять шагов, а потом начал непечатно за что-то ругать ее начальника. После этого они собрались лично посмотреть на ферму, взяв ее в «экскурсоводы».
«На подходе к коровникам спутник Славского (это был Ванников) спросил, кивнув головой в сторону: «Почему корова запряжена в телегу?» Славский громко засмеялся и уточнил: «Это не корова, это бык».
Грамота Президиума Верховного Совета СССР о награждении Комбината № 817 орденом Ленина. 13 февраля 1954 г.
[Из открытых источников]
Ефим Павлович все тщательно осмотрел. Особенно ему понравились автопоилки. Он постоял и понаблюдал, как животные ловко ими пользуются, как развозится корм».
После этого «хозяйка фермы» предложила атомщикам посмотреть на «роддом» для поросят. Ванников отказался, а Славский охотно согласился и опять с большим вниманием все осмотрел, профессионально интересуясь деталями.
«Удивительным человеком оказался Ефим Павлович! – заключает свой рассказ Булавина. – Все ему было интересно, все-то он хотел знать! – Мне показалось, что он остался доволен увиденным. Попрощались мы тепло. А через месяц совершенно неожиданно из министерства пришла для меня большая денежная премия» [43. С. 2].
Можно ли такие жесты тоже назвать «барством»? Может быть. Только какое-то оно…человечное, что ли…
Между тем время, отпущенное судьбой Славскому для заботы об огромном, важном, но лишь одном атомном комбинате, для ревизии местных коровников, подходило к концу. Его ждало гораздо более широкое поле работ в масштабах государства. В Москве начиналось реформирование Первого Главного управления – с трансформацией его в Министерство среднего машиностроения.
Б.Г. Музруков уже уехал в столицу, где вскоре получил должность начальника 4‐го ГУ, ведающего производством плутония и урана-235. Сильно болеющий, страдающий одышкой Ванников, собираясь в Москву, как бы между делом предупредил друга: «Ефим, начинай потихоньку паковать чемоданы – скоро будешь получать новую должность». А потом, чуть помедлив, как бы думая говорить или нет, добавил: «А с другой стороны, не спеши очень уж. И поосторожней, знаешь, со всякими разговорами: у «кремлевских» большая свара закипает – сами пока не знаем, где окажемся».
Впрочем, про осторожность Ефиму Павловичу напоминать было излишне: был он уже «тертым», хоть и не «битым», как Борис Львович. И совсем не болтлив на опасные темы. А больших «чемоданов» здесь не нажил – только то, с чем приехал. Плюс винтовка охотничья, Ванниковым подаренная. Вот и весь скарб!
Глава 8После Берии. Рождение Средмаша
Не успели отзвучать скорбные речи по «Хозяину», как между теми, кто нес на плечах его гроб к Мавзолею, развернулась – сперва подковерная, а потом и открытая – драка за власть. Будущие конкуренты поначалу сошлись в том, что нужно убрать человека, которого все они больше всего опасались, – Лаврентия Берию. Будучи формально лишь одним из нескольких первых заместителей председателя Совета Министров СССР и министром внутренних дел, он сосредоточил в своих руках огромную власть, имея преданных людей на ключевых постах в МВД и в бывшем МГБ, входящем в первое министерство. Из силовых структур ему не подчинялась только армия, и там Берию не очень жаловали.
Будущий первый секретарь ЦК КПСС Никита Хрущёв, сговорившись с предсовмина Георгием Маленковым и его первым замом, министром обороны Николаем Булганиным, при поддержке маршала Георгия Жукова и ряда генералов решили убрать опасного Лаврентия.
По официальной версии, 27 июня 1953 года на совместном заседании Президиумов ЦК КПСС, Верховного Совета СССР и Совета Министров в Кремле Маленков с трибуны обвинил опешившего Берию в попытке захвата власти и «антипартийной деятельности». Жуков, Москаленко и несколько других высокопоставленных генералов якобы наставили на него пистолеты и под дулами вывели маршала из зала заседаний, увезя в военную спецтюрьму. В Москву тем временем вошли танки.