Ефим Славский. Атомный главком — страница 70 из 102

Тем временем 11 октября 1961 года на Семипалатинском полигоне состоялись исторические «ядерные испытания № 117» – впервые был отработан подземный атомный взрыв. В штольню В-1 длиной 380 метров в низкогорном массиве Дегелен на глубину 125 метров заложили ядерный заряд в 1 килотонну. Саму штольню «закупорили», а вокруг нее в скальном массиве соорудили три «участка забивки», призванные не допустить выхода продуктов распада на поверхность.

По воспоминаниям участников испытания, во время взрыва гора «как будто тяжело вздохнула», но не разрушилась. Радиоактивного выброса не произошло.

Ефим Павлович, которому немедленно доложили об успешном испытании, был очень рад: успех открывал дорогу не только безопасным военным, но и народно-хозяйственным взрывам, получившим смешную аббревиатуру МЯВ (мирные ядерные взрывы).

В это время, с 1958 года, в Кремлёве по инициативе одного из создателей водородной бомбы будущего академика Юрия Трутнева шла разработка пионерной технологии «термоядерного зажигания», в которой имплозия приближалась к идеальной симметрии. В 1962 году эта задача была решена, что сыграло важную роль и для мирных взрывов, и для создания новых перспективных боевых зарядов. В 1964–1965 годах по этой технологии саровцы изготовили первый промышленный заряд вообще без делящихся материалов в термоядерном узле. Его авторами кроме Ю.А. Трутнева стали В.С. Лебедев, В.Н. Мохов, В.С. Пинаев. Это было значительным научно-техническим достижением. Несколько испытаний подземных – уже чисто «мирных бомб» – в Семипалатинске и на Новой Земле открывали дорогу для начала промышленных взрывных работ.

Московский договор о запрещении испытаний ядерного оружия в атмосфере, под водой и в космосе, подписанный 5 августа 1963 года, «отрубил» все космические «мирноатомные» мечты советских ученых, но предельно актуализировал взрывы в единственно не запрещенной среде – под землей. Здесь настойчивость Славского и военных, которым нужны были регулярные ядерные испытания, сошлись, что называется, в одну точку. И в 1964‐м ЦК КПСС и Совмин СССР утверждает секретную программу «Ядерные взрывы для народного хозяйства», получившую кодовое название «программа № 7». К участию в ней были привлечены специалисты из почти 130 всесоюзных институтов. Руководителем программы назначили главного конструктора по разработке ядерных боеприпасов в КБ-1011 (Снежинск), лауреата Сталинской премии, дважды кавалера ордена Ленина, доктора технических наук Александра Захаренкова, ставшего позже замминистра МСМ.


Юрий Алексеевич Трутнев.

[Портал «История Росатома»]


В программу были включены направления: глубинное сейсмическое зондирование земной коры (ГСЗ) с целью поиска структур, перспективных для разведки полезных ископаемых; образование искусственных водоемов в засушливых районах; создание хранилищ в массивах каменной соли; перекрытие скважин аварийных газовых фонтанов; захоронение в глубокие геологические формации биологически опасных промстоков; захоронение жидких токсичных отходов, дробление руды, создание траншеи-выемки в аллювиальных грунтах и некоторые другие.

Для начала требовался яркий, масштабный и, само собой, успешный «взрывной проект» с «рекламным эффектом». Сейчас уже трудно установить, кто первым предложил создать искусственное озеро в Казахстане путем ядерного взрыва с выбросом породы, но Славский немедленно загорелся этой идеей.


Александр Дмитриевич Захаренков.

[Портал «История Росатома»]


Подготовка эксперимента выдалась непростой. Осенью 1964 года для его проведения была создана Госкомиссия под председательством начальника Пятого Главного управления Минсредмаша Георгия Цыркова. Научным руководителем назначили Давида Фишмана из ВНИИЭФ, за подрыв заряда отвечал начальник отделения ядерных испытаний КБ-11, лауреат Государственной премии Иван Турчин.

Министерскими «полюбовными» согласованиями дело не ограничилось. Вырабатывать общие подходы пришлось с военными и гражданскими метеорологами, а также с полигонными спецами по радиации.

Прогноз последствий кратко- и долгосрочного влияния радиационного воздействия самого взрыва и нового водоема на биоту и людей сильно разнился у специалистов разных ведомств. А повторять отрицательный опыт американцев с кратером Седан никто не хотел. Представители Института прикладной геофизики Госкомгидромета СССР, ЦНИИ 12-го Главного управления Минобороны СССР и отдела изучения радиоактивного загрязнения при ядерных испытаниях Семипалатинского полигона никак не могли прийти к общему знаменателю по допустимым границам радиационных выбросов и последующему заражению почвы вокруг будущего озера. На совещаниях доходило до крика с призывами отменить опасный эксперимент. Председательствующему Ефиму Павловичу приходилось использовать, с одной стороны, все свои дипломатические способности, а с другой – властный авторитет. Как всегда, он брал ответственность на себя, чем обезоруживал оппонентов. В итоге согласие было выработано.


Накануне взрыва, на старый Новый год 14 января 1965 года в казахскую морозную степь выехала представительная делегация, в которой кроме средмашевцев во главе с Ефимом Славским присутствовали: замминистра здравоохранения и руководитель Службы радиационной безопасности страны Аветик Бурназян, ведущий научный сотрудник Института прикладной геофизики Гидрометеослужбы СССР (будущий председатель Госкомгидромета СССР) Юрий Израэль, а также секретарь Семипалатинского обкома КПСС Михаил Карпенко со свитой помощников. Ефим Павлович пригласил и киногруппу из «Центрнаучфильма», которая сняла все этапы эксперимента, сделав документальный фильм.

Полустепь-полупустыня между Семипалатинском и Курчатовом в границах Семипалатинского ядерного полигона, именовавшаяся «урочищем Балапан», была неприютным местом: сухой и удушливо жаркой летом, холодной и ветреной зимой. Здешняя речка Чаган – приток Иртыша – в середине лета часто пересыхала: ни скот напоить, ни растения полить. Идея заключалась в создании непересыхающего большого водоема. При удаче эксперимент предполагалось масштабировать на весь Казахстан, «обводнив» сухие степи 40 новыми озерами, созданными термоядерными взрывами. Программа сегодня, прямо скажем, завиральная, если не сумасшедшая!


Взрывное устройство мощностью 170 килотонн заложили в пойме реки Чаган на глубине 178 метров. Израэль, суммировав множество природных факторов, рассчитал дату и конкретное время подрыва. Ядерный заряд был взорван 15 января 1965 года. Из-под промерзшей земли вырвалось, растопив снег и лед, облако раскаленных газов, которое поднялось на высоту пяти километров. Десять с лишним миллионов тонн грунта взлетели в небо и опали вниз. На земле образовалась воронка диаметром 430 и глубиной 100 метров.

Как вспоминал Иван Турчин, «была снежная зима, стояли сильные морозы, мы находились в степи в юртах. В одной из них собирали заряд. Опытов проведения таких работ в скважине, да еще в соленой воде, не было. Боялись коррозии корпуса заряда. Но такого красивого зрелища от ядерного взрыва, как при взрыве на выброс в урочище Балапан, я ранее не видел. Вырвался пылевой столб, покрытый паром, с прорывами яркого пламени, сияющий всеми цветами радуги. Вверх на большую высоту взлетели куски гранита весом в десятки тонн. Затем образовалось некое подобие гриба, поднимающегося вверх и сносимого ветром. Обломки скальных пород и земля перекрыли русло реки Чаган» [90. С. 35].

Расчет Израэля оказался исключительно удачен: пылевое облако разделилось на три части, которые разнесло на разных высотах в разные стороны света. Таким образом не возникло общего плотного атмосферного образования, насыщенного радиацией, которое полетело бы, выпадая на землю осадками, в одном направлении, как тот же ВУРС в Челябинске-40. То есть заражение окрестностей (вопреки «обвинительным» публикациям по этой теме, стартовавшим в «перестройку») оказалось минимальным.


Ядерный взрыв для образования озера в пойме речки Чаган. 15 января 1965 г.

[Портал «История Росатома»]


Через две недели, когда прошла первая радиация в эпицентре, образовавшуюся гигантскую воронку осмотрели и измерили по всем параметрам. Спекшаяся от взрыва почва создала «гидроизоляцию» – в кратере было сухо. Остаточное излучение оценивалось как приемлемое и «таяло» по неделям. Строители из Иртышского стройуправления на специальных бульдозерах со свинцовой защитой (переоблучен никто не был), сменяясь, начали рыть в наваленном грунте канал, по которому вода речек Чаган и Аши-Су заполнили вырытый взрывом котлован.

Американцы, зафиксировавшие взрыв, попытались было предъявить претензии Москве за вынос радиоактивных веществ за пределы Советского Союза. Но поскольку никаких доказательств не было, вопрос скоро закрылся сам собой.

В начале апреля с началом весеннего паводка речная вода мощным водопадом через канал обрушилась вниз, заполняя искусственный водоем. Так в засушливой пустыне родилось новое озеро, емкостью порядка 20 млн кубометров, – с чистой голубой, прозрачной водой. Его, как и весь эксперимент, назвали «Чаган», а казахи стали именовать «Атом-Куль» – «Атомное озеро».

В мае, когда радиация в воде и в окрестностях озера упала до фоновых значений, на Чаган приехал Ефим Павлович Славский с сопровождающими. По воспоминаниям очевидцев, он радовался как ребенок этому достижению человеческого разума. Свою радость глава Минсредмаша воплотил сколь непосредственно, столь и знаково. Погода на полигоне стояла уже жаркая. Раздевшись догола (женщин вокруг не было), он бросился в озеро и… переплыл его! В этом был весь Славский: он безмерно доверял науке, сказавшей «можно». А с другой стороны, всегда шел первым. Несколько человек тут же последовали его примеру, правда, без столь длинных заплывов. Так или иначе, «реклама» проекту была сделана.

В 1960‐х и в начале 1970‐х в возле озера Чаган активно отдыхали – с купанием и рыбалкой – работники полигона из закрытого города Курчатовск и командированные на полигон. Никто не умер и не заболел – во всяком случае, никаких данных об этом нет. Рыба ловилась отличная – крупные сазаны. Некоторые, правда, замечали, что, мол, излишне крупные.