Медик не понимал тогда, что для «огромного» и, как тогда казалось Матвееву, «недосягаемого» министра атомного ведомства такая просьба была совершенно естественной и обыденной. Эта разность восприятия вкупе с естественной робостью молодого врача создала забавную коллизию. Славский, с первого раза «расслышавший» телефонную просьбу Матвеева, сразу предложил тому прийти к нему домой, чтобы обсудить проблему. Но тот подумал, что приглашение относится не к нему.
Через некоторое время он вновь позвонил Славскому, чтобы напомнить про свою просьбу, – и был приглашен повторно. Но опять что-то недопонял: мол, кто я такой, чтобы секретный министр к себе домой звал… Наконец, на третий раз, он все же догадался, что зовут именно его и именно домой, – и пришел на дрожащих ногах в квартиру министра на улице Воровского. Был молча впущен, за чем последовала настоящая драматургическая и до колик смешная (со стороны) сцена. Славский усадил главврача на стул, а сам по-кавалерийски оседлал стул напротив. Опершись руками о спинку, он сперва пару минут молча в упор разглядывал его. Медик совсем стушевался. Вот как он сам описывает произошедшее:
«Ефим Павлович: Сиди не вертись, смотри мне в глаза, я должен понять, почему я тебя два раза приглашал, а ты не пришел. У меня такого еще не было.
Я и не знаю, что ему сказать.
– Говори, – требует Ефим Павлович.
– Ефим Павлович, первый раз я подумал, что это ко мне не относится, что вы кому-то говорите, кто стоит рядом с вами, а второй раз я не знаю почему.
– Сиди, не вертись. Дай мне в глаза посмотреть. Я должен понять.
И так продолжалось несколько раз.
Затем: – Ну ладно, ну не пойму, ну не было у меня такого, чтобы я приглашал и ко мне кто-то не пришел. Курчатову спортивный костюм достал. Так вы знаете, он пришел с этим костюмом. Вот здесь на лестнице этот костюм надел и им хвастался. А я тебя пригласил, а ты ко мне два раза не пришел. Сиди, не вертись, тебе говорят.
Потом, когда все это кончилось, он приносит бутылку водки, закуску и наливает полный стакан.
– Ну ладно, давай выпьем.
Я смотрю на этот полный стакан и думаю, что же мне делать…» [93. С. 296–297].
Конец у этой истории был, разумеется, счастливым: бедному непьющему медику пришлось осушить свой первый в жизни полный стакан водки, дабы не испортить все дело. Нужная аппаратура была закуплена, первоклассная больница Средмаша «не хуже, чем Кремлёвка», вступила в строй вовремя.
Без сомнения, была бы закуплена и вступила бы и без стакана, но за «обиду» с долгим манкированием личного приглашения нужно было «ответить». Таков уж был Ефим Павлович Славский!
Глава 2Метод Славского
У министра среднего машиностроения была своя и сегодня достойная изучения система руководства, которую разные люди, работавшие с ним, не сговариваясь, называли «методом Славского». В эту дефиницию входят многие аспекты – научные, организационные, психологические; наконец, просто человеческие, определявшиеся как строгим расчетом, опытом, так и природными свойствами этой необычной личности.
Взять, допустим, науку. До сих пор во многом загадочно, как человек без базового научного образования (не говоря уже о профильном – ядерно-физическом) мог почти тридцать лет успешно руководить атомным министерством, принимать стратегические решения в исключительно «деликатной» сфере ядерной безопасности, внедрять технологии завтрашнего дня, быть абсолютным авторитетом у высоколобых ядерщиков?
На эту тему есть размышления с частичными ответами самих ученых. Отметив, что Славский, не будучи физиком, поначалу плохо понимал споры на физические темы, которые вокруг него велись, Олег Казачковский размышлял: «Ефим Павлович оказался способным учеником. И он стал разговаривать с учеными на равных. Никогда не тушевался перед авторитетами, но и не подавлял никого силой своего высокого положения. Он стремился убеждать в своей правоте, рассуждая логически. Умел не только хорошо вникать в суть ставившихся задач, но и находил свои часто оригинальные подходы к их решению. Без особого труда выявлял слабые стороны в тех не всегда обоснованных идеях, с которыми иногда к нему выходили те или иные специалисты» [71. С. 236].
Лев Рябев рассказал автору этих строк, как, на его взгляд, Ефиму Павловичу, не будучи физиком, удавалось вникать в сложнейшие физические проблемы и принимать сверхответственные решения по отрасли: «У Славского были базовые технологические профили, в которых он хорошо разбирался: металлургия, добыча и переработка руд. В них есть много совпадений с урановой промышленностью. Плюс общая инженерная подготовка. А дальше он просто учился – всю жизнь. Детально вникая в каждую проблему, умел быстро схватывать саму суть ее. Он участвовал во всех НТС по разным проблемам отрасли. Внимательно слушал оппонентов, делал свои выводы. Всегда мог признаться, что он чего-то не понимает. А потом смело брал конечное решение на себя. Ефим Павлович относился к ученым, к физикам, не просто с уважением, а, можно сказать, с любовью. И они отвечали ему тем же. Того же Лейпунского Славский защищал от партийных органов, имевших к нему претензии».
Лев Дмитриевич привел пример, который, по его мнению, ярко иллюстрирует понимание министром внутренней сути разнообразных научных тем: «Мы во ВНИИЭФ еще в 1960‐х начали заниматься лазерной проблематикой, которая очень интересовала министра обороны Устинова. Связывались с Прохоровым и Басовым. Был в институте видный ученый Самуил Борисович Кормер, занимавшийся уравнениями состояний разных веществ при высоких давлениях, происходящих в атомном заряде и около него. И вот свечение на фронте ударной волны решили попробовать для накачки боевых лазеров. Славский поначалу нам не очень-то помогал, но и не препятствовал. Когда мы поняли, что энергии все же не хватает для первоначальной задумки – сбивать самолеты, ракеты и так далее, но можно по-другому эффективно воздействовать на технику противника. Пришли с этим проектом к Славскому. А он, зная про наши первые планы, едва глянул на бумаги и говорит: «Ну что: труба пониже и дым пожиже?» Самую суть ухватил…» К этому Л.Д. Рябев добавляет важную составную часть авторитета Ефима Павловича в отрасли: «Славский отдавал себя тому делу, которым занимался, – всего без остатка. Высочайшее чувство ответственности было у него. Он всегда доходил до сути возникшей проблемы – если надо сам лез в узкие шахты, щупал все узлы своими руками».
Николай Борисович Карпов и Ефим Павлович Славский на одном из строящихся объектов. 1970‐е гг.
[Центральный архив корпорации «Росатом»]
Огромный опыт позволял Славскому «разруливать» сложные ситуации и технологические споры так, что выигрывало дело и никто не остался в обиде. И это также укрепляло его авторитет. Об одном из таких случаев повествует главный конструктор ВНИИ автоматики имени Н.Л. Духова, доктор технических наук Аркадий Бриш: «Я был свидетелем, как один из заместителей Е.П. при поддержке некоторых специалистов хотел получить его согласие на разработку принципиально новой единой системы автоматики для ядерных боеприпасов взамен ранее разработанных и разрабатываемых систем. Е.П. выслушал предложение и сказал, что он как министр должен поддерживать прогрессивные предложения, если они продвигают нас вперед. Если есть альтернативное предложение, то следует сделать образцы новой системы и провести сравнительные испытания старой и новой. Менять же технику по команде без тщательных исследований и учета всех обстоятельств не следует. Так была предотвращена возможность конфликта между несколькими институтами, разрабатывающими вооружение» [39. С. 171].
О том, как относились большие «атомные ученые» к своему министру, кем они его искренне считали «поверх субординации», засвидетельствовал в одном из интервью, данном на пенсии, сам Ефим Павлович: «Зельдович, академик – он с Харитоном на пару все расчеты по атомному оружию делал. Такой изумительно эрудированный физик, такой энергичный, жизнерадостный всегда, я считал, что он меня куда там переживет. Инфаркт. Я не поверил сначала. Он мне года четыре назад принес сборник своих научных трудов, здоровая такая книга, и написал «Дорогому моему учителю на память». Я ему говорю: «Чего ты пишешь, какой я тебе, к черту, учитель, я твою книгу и прочесть-то не могу!» А он говорит: «Так вы мой учитель жизни». Я говорю: «Тогда так и пиши» [97. С. 338].
Отношения главы Минсредмаша с учеными строились на взаимном доверии. Поистине тонкая вещь там, где речь идет о выборе стратегических приоритетов, оценке опасных проектов, да и часто больших деньгах из госказны. Петр Анатольевич Александров, сын академика Анатолия Александрова, поделился с автором этих строк любопытной деталью «внутренней кухни» финансирования проектов в атомной отрасли: «Я как-то спросил отца: как он доставал деньги на свой институт. Он ответил: «Когда были нужны маленькие деньги, каждый в своем подразделении ходатайствовал в профильном главке министерства. Когда нужны средние – заместители Анатолия Петровича шли к начальникам главков и заместителям министра. Если были нужны деньги большие – сам Александров шел к Славскому и тот ему никогда не отказывал: знал, что Анатолий Петрович не попросит на ерунду. Ну, а уж если требовалась совсем большая сумма, то у отца был заместитель, который работал еще в ПГУ у Ванникова и Берии и отец его просил пробить эти деньги «по старым связям».
Опрометчиво будет считать, однако, что доверие Славского к «научному корпусу» министерства было безграничным и здесь царила полная идиллия. В духе того превратного понимания, что ученый может на государственные деньги годами заниматься разными прожектами, из которых не видно практического выхода.
В МСМ научная деятельность изначально строилась принципиально по-другому, чем в Академии наук. Вообще отраслевая наука в СССР всегда была прикладной по определению. Но с середины 1970‐х развилось научное «разнотравье и мелкотемье». Не на шутку расплодившиеся «доценты с кандидатами» активно имитировали бурную деятельность в многочисленных НИИ, метко обобщенных братьями Стругацкими в образе «НИИЧАВО». И эта имитация докатывалось волнами и до средмашевской системы: она не была все же «герметичной». Славский, как мог, боролся с подобными явлениями, стараясь, однако, не выплеснуть с водой и ребенка.