Ефим Павлович Славский, как уже не раз говорилось в этой книге, был далеко не ангелом. В нем нет-нет да и проскакивала известная грубость, случались «взрывы», особенно когда он считал, что его отвлекают по надуманным пустякам. Но умел и «отходить». Об одном таком случае автору этой книги рассказал председатель Межрегионального общественного движения ветеранов атомной энергетики и промышленности Владимир Огнев, бывший тогда заместителем секретаря парткома МСМ: «Мой знакомый из Института стали и сплавов попросил вручить Ефиму Павловичу читательский билет № 1, открывшейся у них библиотеки. Когда я притащился с этим вопросом к Славскому в кабинет, он поначалу «вскипел»: «Да, пошли они к чертям, я у них никогда не учился, что они придумали?!» А я стоял и нудел: мол очень просили уважить, неудобно людей обижать. Ефим Павлович сдался и махнул рукой: «Ну ладно, давай – скажи им, что я теперь их первый читатель».
Владимир Александрович Огнев описал и совсем другой «по знаку» случай, когда Славский поучил его уважению к людям: «Году, этак в 1985‐м, довелось сидеть рядом с ним на «партхозактиве». Коллеги шумели, и я встал и повысил голос на них. Славский как даст мне локтем в бок: «Ты что себе позволяешь! Тебе же парторгом становиться – на людей нельзя кричать!»
Огнев добавил к этому, что на министерских коллегиях Славский, по его памяти, никогда не повышал голоса. «При этом на этаже, где сидели все его замы, была всегда какая-то особая энергетика. Большие директора из нашей и других отраслей, попадавших туда, становились прямо другими людьми: они по-другому ходили, говорили».
Величественный облик огрузневшего атомного «батыра» с пристальным взглядом из-под бровей некоторых особо робких приводил чуть ли не к заиканию. Таких Ефиму Павловичу приходилось ласково подбадривать: «Он был крупным, богатырски сложенным, склонным к полноте человеком. Однако легко двигался, обладал громким голосом, очень выразительной речью, иногда гневной, иногда шутливо-грубоватой. Люди отмечали его феноменальную память, потрясающую работоспособность, физическую силу и здоровье. Иных это пугало, других восхищало, но всех дисциплинировало» (А. Гуськова).
Владимир Александрович Огнев.
[Из открытых источников]
На совещании в Центральном институте повышения квалификации в Обнинске. Начало 1970‐х гг.
[Из открытых источников]
Разумеется, восприятие личности Славского зависело от степени близости и обстоятельств общения с ним. Первое впечатление часто было обманчивым. Физик Олег Дмитриевич Казачковский, которому посчастливилось общаться с министром не только на работе, но и в часы отдыха, дает «сборный» портрет Ефима Павловича в разных обстоятельствах:
«В жизни он не был ни угрюмым, ни суровым, как это мне вначале показалось. Наоборот, это был общительный, веселый, остроумный человек, в любом обществе привлекавший к себе внимание и интерес. Был строгим, взыскательным, но справедливым. Ругал нещадно, когда надо и было за что. Больше всего тех, кого ценил и хотел воспитывать. А вот тех, к кому он терял уважение, как мне кажется, особо не бранил. От них он просто избавлялся. Как у Высоцкого: «Если друг оказался вдруг… Ты его не брани, гони!» Ефим Павлович в компании был не прочь и хорошо выпить. И не заметно было, чтобы это на нем сказывалось. Я даже с некоторой завистью смотрел на него. Это, что называется, порода» [71. С. 268].
Что касается «породы», то есть данных от природы физических кондиций: здоровья, силы, ясного ума до глубокой старости и при этом способности без ущерба для организма регулярно и довольно крепко «накатывать», то здесь Славскому, пожалуй, не было равных во всем советском «истеблишменте».
«Выглядел Е.П. в свои 78 лет хорошо, правда, был немного грузный. В руках две пары очков: одни для близи, другие для дали, – вспоминает Борис Брохович об одном из последних визитов Славского в Озёрск. – На обратном пути в гостиницу после банкета Ефим Павлович достал бутылку коньяка и они – он, Семенов и Мешков – дернули ее. Вот здоровье в 80 лет! Там на юбилее кто-то сказал ему, что мы хотели бы поработать с вами еще лет пять. Он обиделся: «Я долгожитель, мать и другая родня жили до 115–130 лет, а отца убили. Я буду работать до 100 лет» [40. С. 53].
Надо заметить, правда, что здесь или аберрация памяти Броховича, или какая – то загадка семьи: ведь во всех своих надиктованных воспоминаниях о детстве Славский говорил, что отец его умер от воспаления легких.
Интересную подробность про «физические кондиции» Славского вспоминает профсоюзный лидер Владимир Старцев: «На XV съезде ВЦСПС ему, как и всем другим делегатам, вручили часы. Я, сидя с ним рядом, собирался помочь надеть их на руку министра. Но не тут-то было. Стандартный браслет не сходился на запястье богатырской руки… Ефим Павлович усмехнулся и сказал: «А как ты думал? Если одна лавина конников мчится на другую и вся твоя жизнь в зажатой сабле и пике, рука становится очень крепкой» [116. С. 323].
Человек недюжинной физической силы, он, будучи уже в возрасте глубоко за 70, мог на руках отнести женщину на четвертый этаж… бегом. Об этом со смехом и изумлением поведала однажды на одном из семейных обедов супруга начальника Семипалатинского полигона Алексея Ивановича Смирнова, которая испытала это на себе.
В отношении выпивки, как уже отмечалось выше, Ефим Павлович также мог «заткнуть за пояс» любого. В том смысле, что мог выпить много, оставаясь при этом в здравом уме. Николай Чесноков, горный инженер, работавший замгендиректора советско-германского акционерного общества «Висмут», а затем начальником 8-го ГУ Минсредмаша, которое координировало уранодобывающие предприятия соцстран, вспоминал о совместной со Славским и чешскими хозяевами охоте на зайцев и фазанов в ЧССР:
«Затем подводили итоги в пиварне – местном трактире. За столами сидели охотники с кружками пива, и по традиции главный егерь объявлял с юмором о том, кто как вел себя на охоте. «Судья» и «прокурор» в мантиях решали вопрос о штрафе или поощрении отдельных охотников. Оштрафовали наряду с другими и Ефима Павловича за то, что он слишком бережно относился к дичи и часто пропускал возможность поражения фазанов или зайцев. Штраф: выпить сто грамм сливовицы. Ефим Павлович встал и сказал: «Уважаемые судья и прокурор! Я признаю себя виновным, но считаю, что вы слишком мягко меня наказали, и прошу увеличить меру наказания до полного стакана – двести граммов» [126. С. 309–310].
Однажды подняв тост за своего друга— министра здравоохранения СССР академика Бориса Петровского, Славский заметил: «Он вот у меня все внутри вырезал, а я мне ничего – коньяк по-прежнему пью».
Ефим Павлович Славский и Николай Иванович Чесноков на охоте. 1970 гг.
[Центральный архив корпорации «Росатом»]
Любовь к лошадям не оставляла Ефима Павловича и в преклонные годы.
[Центральный архив корпорации «Росатом»]
Широко известной в Минсредмаше стала шутка Ефима Павловича, который, будучи уже в возрасте глубоко за восемьдесят, на очередном совещании с директорами предприятий МСМ (большинству из которых до 80 еще было далеко), выслушав их доклады и предложения, осведомился:
– Ну, и на сколько лет ваши планы рассчитаны?
– На двадцать лет, Ефим Павлович, – ответил кто-то из докладывавших.
Славский сурово оглядел весь синклит и произнес свою сакраментальную фразу:
– Это, что ж, вы все к тому времени перемрёте, а я за вас отвечай?
Конечно, годы брали свое. Ближе к девяностолетию Ефиму Павловичу уже стало трудно ходить на лыжах, оставляли другие многолетние навыки. Уже в конце 1970‐х в Навои Славскому подарили лошадь за исключительную роль в создании горно-обогательного уранового комбината с попутной добычей золота. Сын академика Александрова как-то спросил Ефима Павловича, которому уже было за восемьдесят:
– И вы что же на ней ездите?!»
Тот ответил внешне серьезно, но с явной внутренней усмешкой над собой:
– Нет, она стоит там в конюшне, но каждый раз, когда я приезжаю – пытаюсь на нее взобраться…
Всю жизнь «Большой Ефим» был азартным, «заводным». Если не на охоте и рыбалке, до которых был большой любитель, то хотя бы в домино. Ведущий научный сотрудник ИТЭФ им. А.И. Алиханова Геннадий Киселёв красочно описывает один из полетов с главой МСМ и начальником главка Александром Зверевым в город Шевченко на министерском самолете:
«Лететь до Шевченко надо было около 6 часов, поэтому вскоре после набора высоты Ефим Павлович предложил сыграть в домино. Видимо, это было любимое его занятие в полетах. Составилась команда: Славский – Зверев (видимо, это была сыгранная пара) против Короткова (начальник Главного управления капитального строительства МСМ) и меня, поскольку Ефим Павлович предложил мне принять участие в игре. Я стал отказываться, говоря, что давно не брал в руки домино и, наверное, разучился играть. Тем не менее, Ефим Павлович настоял на своем, и команды расположились за круглым столом, который находился в салоне самолета.
Первая партия окончилась не в пользу команды Славский – Зверев, на что Е.П. позволил такую реплику в мой адрес: «А говорил, что плохо играешь!» После этого он нажал на кнопку вызова экипажа, появился один из летчиков. Е.П. попросил его принести бутылку коньяка, добавив: «Для победителей».
Когда коньяк с дольками лимона появился на столе, Е.П. сказал: «Вот ваш выигрыш». В силу присущей мне скромности, я стал отказываться от коньяка, говоря, что не употребляю спиртного. На эти мои слова Е.П. ядовито высказался: «Знаем, как ты не пьешь, наверное, так же, как играешь в домино».
Деваться было некуда, хотя действительно я не был любителем алкоголя, и предложил, чтобы коньяк выпили все игроки, а не только выигравшие, с чем все согласились. После этого мы продолжили игру в домино в прежнем составе, и опять-таки команда Коротков – Киселев выиграла партию. Было видно, что Е.П. был этим раздосадован, послал нас на три известных буквы и больше в домино в оставшееся