О степени «понимания» серьезности аварии эксплуатационщиками станции свидетельствовали потом первые сотрудники Минэнерго, направленные в Чернобыль три дня спустя после аварии. Перед отлетом они видели приказ тогдашнего министра энергетики СССР А.И. Майорца, по которому к 6 мая на ЧАЭС должны были запустить остановленные первый, второй и третий блоки, а к 19 мая… полностью ликвидировать последствия аварии на четвертом блоке и начать на нем вырабатывать электроэнергию!
Убийственно точной была реплика Славского, когда он позже непосредственно побывал на площадке ЧАЭС и ознакомился с выводами Госкомиссии о причинах аварии: «Дурьё на месте, дурьё в министерстве!»
При этом специалистов Минсредмаш поначалу и не думали привлекать – дескать, разберемся сами. От МСМ в первые дни присутствовал лишь один атомщик – замминистра Александр Мешков, да и того быстро выпроводили обратно в Москву. Прибывший с первой правительственной комиссией академик Легасов работал активно и самоотверженно, но он мало что мог сделать и подсказать по технологии ликвидации аварии, ибо не был, как уже сказано, специалистом. Несомненной заслугой Валерия Алексеевича, впрочем, стало то, что он настоял на полной эвакуации городка энергетиков и близлежащих поселений.
Жителей Припяти местное радио оповестило о начале эвакуации лишь через 36 часов после взрыва 4-го энергоблока. Остальные граждане СССР узнавали о произошедшем на Чернобыльской атомной станции по «частям» и в весьма завуалированной форме.
Сперва 29 апреля 1986 года программа «Время» глухо сообщила в самом конце выпуска про аварию ЧАЭС – в серии третьестепенных новостей, а газета «Правда» напечатала крохотную заметку в «подвале» второй полосы. Лишь к 14 мая начали публиковаться материалы, в которых вырисовывался истинный масштаб трагедии.
В мировые энциклопедии позже вошли сухие цифры итогов аварии на ЧАЭС. Общий объем выбросов радиоактивных веществ в окружающую среду составил 380 млн кюри (около 400 Хиросим), облучение распространилось на 200 тысяч квадратных километров. Облако радионуклидов цезия, йода и других веществ накрыло большую часть Европы, долетело до Флориды. Сильнее других пострадали Украина, Белоруссия и Россия. Было эвакуировано более 404 тысяч человек из 179 населенных пунктов. Всего же радиоактивному воздействию подверглись 8,4 млн человек, из них 2 млн детей. 30‐километровая зона отчуждения вокруг АЭС, включающая города Припять и Чернобыль, станет полностью безопасной лишь через 20 тысяч лет. «На местности» же эти цифры вылились в драмы и трагедии конкретных людей – хватанувших большие «дозы», вынужденных бросить свои дома и квартиры со всем, что в них было.
Происходившее в ближайшие после аварии дни и месяцы описано в документальных и художественных книгах, талантливых пьесах – таких как «Саркофаг» Владимира Губарева, и до сих пор поражает трагическим сгустком безмерного героизма, находчивости одних, глупости, малодушия других.
Уже 9 мая, когда масштаб катастрофы стал ясен и в Кремле и в Киеве, министр здравоохранения УССР Анатолий Романенко по радио на голубом глазу сообщил киевлянам: «Уровень радиации соответствует нормам и отечественным, и международным». Ранее, дабы пресечь поднявшуюся панику, людей вывели с детьми на первомайскую демонстрацию. В это время из проходивших через Киев поездов на перрон никого не выпускали, а составы потом долго и тщательно мыли. Народ позже откликнется на всю эту ситуацию саркастическим двустишием:
Спасибо партии родной за доброту, за ласку
За мирный атом в каждый дом, за сто рентген на Пасху.
«Для моего отца, как и для всех других главных атомщиков страны, эта авария стала личной трагедией, – говорит Петр Анатольевич Александров. – Любой здравомыслящий человек, даже не водитель знает, что на большой скорости нельзя резко поворачивать руль – машина перевернется. Так и случилось в Чернобыле. После Чернобыльской аварии туда «для объективности» прислали сперва разбираться людей, которые были как бы «в стороне» – академиков Легасова, Велихова, а от правительства – зампредсовмина Льва Воронина».
Игорь Аркадьевич Беляев, другие руководители во главе с Ефимом Павловичем Славским перед началом работ по возведению «Укрытия».
[Фото: Н.Н. Валицкий. Центральный архив корпорации «Росатом»]
Из приказа Е.П. Славского «Об организации управления строительства на Чернобыльской АЭС». (создание УС-605) 20 мая 1986 г. [Портал «История Росатома»]
Прибывшие пытались что-то организовывать, но действия и усилия были судорожными, бессистемными, некоторые – на грани фола. От гораздо более ужасной катастрофы, чем уже случилась, спас беззаветный героизм наших людей. А именно – пожарных, работавших в настоящем аду. Они остановили пожар в машинном отделении станции, не дав огню перекинуться на третий блок, чей взрыв привел бы к разрушению всей АЭС. Они и стали первыми жертвами после оператора и сотрудников дежурной смены: от облучения умерли все огнеборцы: одни – сразу же, другие – немного погодя. Хоронить героев пришлось в запаянных гробах под бетонными плитами – так «светились» их тела.
Такими же героями-смертниками оказались солдаты-срочники (впрочем, были и офицеры), сбрасывавшие лопатами обломки графита из разрушенного реактора с крыши энергоблока. А также «ангелы Чернобыля» – военные вертолетчики, засыпавшие в полыхающее жерло энергоблока тонны песка, глины, доломита и свинца. Это, правда, было совершенно бессмысленно и, более того, вредно! Но ведь средмашевцев поначалу никто не спрашивал… Тот же Валерий Легасов ориентировался на советы шведских и других иностранных «экспертов».
Лев Рябев свидетельствует: «Я приехал в Чернобыль 2 мая со второй правительственной комиссией, которую возглавлял Силаев. Прилетели Рыжков, Лигачев, Щербицкий. Был там и министр электроэнергетики Анатолий Майорец с двумя своими замами – они ходили вокруг взорвавшегося блока и не могли понять, что делать. Пытались расчистить завал, но машина их там встала, и они все это бросили.
И вот тогда вынуждены были с зубовным скрежетом привлечь Средмаш и его главу Славского. Он сходу попросил меня доложить обстановку. Сразу появилось твердое ощущение, что приехала опытная, знающая бригада во главе с министром. Он лично обошел все площадки и сказал, что берется все решить. До его приезда никто просто не знал, что делать с этим блоком, а после началась четкая организация работ по созданию укрытия. Установили норму 2–3 рентгена в сутки, наладили живую связку между проектантами, учеными, строительными и монтажными организациями, работа пошла круглосуточная – укладывали до 8 тысяч кубометров бетона в сутки!
Е. Акимов (в центре) и Т. Плохий (справа) докладывают Е.П. Славскому о состоянии ремонтных работ на первом, втором и третьем энергоблоках. Помещение штаба ГО. 1986 г.
[Из открытых источников]
Ефим Павлович почти каждую неделю приезжал туда и лично руководил этим конвейером, вникая во все детали проекта. По его распоряжению всех ликвидаторов, включая солдат, прежде чем допустить на площадку, обучали, как действовать в условиях жесткой радиации. Была сразу организована радиометрическая служба, налажено питание, отдых. Он заботился о людях!»
О действиях Ефима Павловича при ликвидации аварии на ЧАЭС вспоминает многократно цитировавшийся в этой книге строитель-ветеран атомной отрасли, доктор технических наук, «ликвидатор» и член Правительственной комиссии Игорь Беляев: «Представляешь, какой шум и злорадство будет, если мы при ликвидации аварии получим ещё вспышку эпидемии?» Так Ефим Павлович напутствовал командира Ю.М. Савинова и подполковника медицинской службы А.А. Мартынова. Своей уверенностью в решении всех вопросов он поддерживал А.Н. Усанова – председателя комиссии, каждую смену благодарил за проделанную работу и давал установку на работу заменяющей смене. На реакторе в трудные дни он давал понять, что всё будет хорошо. Лучшие кадры ИТР, строителей и монтажников прошли через это горнило на грани смерти и победили» [29. С. 10].
За монтажом из «Бункера» наблюдают Е.П. Славский, В.С. Андрианов (следующий справа), А.Н. Усанов (крайний справа).
[Фото: Н.Н. Валицкий. Центральный архив корпорации «Росатом»]
ЦК КПСС было вынуждено все работы по ликвидации аварии поручить Минсредмашу. Приказом МСМ СССР № 211 20 мая 1986 года был организован центральный штаб по ликвидации аварии на ЧАЭС и создано специальное управление строительства № 605. Тут же начались работы по проектированию «Укрытия» – системные, продуманные, как это и принято было в ведомстве Ефима Славского.
Возведенное «Укрытие» («саркофаг») над 4‐м энергоблоком ЧАЭС.
[Из открытых источников]
Свидетельствует председатель ЦК профсоюза работников атомной энергетики и промышленности Владимир Старцев: «Мне также довелось находиться в Чернобыле, когда туда прибыли руководители министерства во главе с Е.П. Славским. Видя, как он на месте организовал работу, заявляю, что, если бы не личное участие Е.П. Славского в организации ликвидации последствий аварии на ЧАЭС, если бы не его опыт, несгибаемая перед самой высокой властью воля, то последствия аварии были бы гораздо более драматическими» [116. С. 323].
Чтобы вылить воду из барбатера, неудачно спроектированного Гидропроектом в подреакторном пространстве, пришлось геройствовать трем водолазам Передвигаясь по колено в радиоактивной воде, они добрались до запорных клапанов и, сдернув их, осушили бассейн. Все трое выжили.
Также героически, ударными темпами прорыли под фундаментом энергоблока 160‐метровый тоннель шахтеры из Донбасса и Тулы, чтобы установить бетонную плиту, препятствующую проникновению ядерного топлива в грунтовые воды, а оттуда – в Днепр.
Ефим Павлович, кстати, оценивал эту последнюю работу весьма критически. В одном из последних своих интервью он высказался о ней со свойственной ему прямотой: «Академики наши из института Курчатова нарекомендовали там черт знает чего. Они боялись, что топливо сплавится и образует раскаленную каплю, которая уйдет вглубь земли, в почвенные воды. Затеяли подводить плиту под реактор. Абсурд совершеннейший! Мне надо было ставить крест на их дурацкие решения, но я не стал вмешиваться – черт с вами, копайте. Столько сил ушло, людей облучили. Если бы был в это время Курчатов с его волей, с его авторитетом!» [97. С. 338–339].