зную идею мы, кстати, отхватили неплохую скидку…
Аппарель имела изгиб и крепкие металлические поручни. Если дирижаблю удавалось пристыковаться кормой, то можно было просто откинуть аппарель, не поднимая поручней из сложенного состояния. А если приходилось стыковаться боком, то аппарель получала дополнительную площадку, которая находилась в одной горизонтальной плоскости с поверхностью. Для устойчивости вся эта конструкция поддерживалась четырьмя укреплённым цепями.
Центром всех механизмов дирижабля был, конечно же, логос огня, выделенный нам из запасников дома Филанг. Уровень у логоса был приемлемый. И, может, он был и не самый лучший — зато дарёный. А дарёной единице пневмы радуются, как пяти своим — была здесь такая поговорка… Правда, мы радовались сэкономленным трём сотням тысяч единиц, а это всё-таки звучит солидно. Хороший был логос — почти новенький, не использовавшийся ранее…
На энергии логоса крутились семь ходовых винтов. По три с каждого борта и один на корме. Эти работали через систему передач от турбин — по местной классической схеме. Переднюю пару и кормовой винты можно было повернуть вниз, чтобы они усиливали подъёмную силу и увеличивали скорость подъёма. Ещё одна пара винтов работала на местном аналоге парового двигателя с внутренним нагревом. Двигатель был двухтактный и располагался в логос-отсеке. При запуске внутри циркулировал пар, перемещавшийся между логосом огня и дополнительной сферой охлаждения. Давление толкало поршни, шатуны крутили ось, и паровые винты вращались.
Скорость вращения, конечно, была не слишком большой — две тысячи оборотов в минуту. Однако тут сразу стоит оговориться. Во-первых, лопасти у этих винтов были просто непотребного размера — под два метра. И мощности двигателя хватало, чтобы их вращать. А ещё — и это во-вторых — не надо было менять воду. То есть, эти винты просто требовали чуть большего расхода пневмы в логосе огня, а крутить их можно было постоянно. В итоге мы могли перемещаться со скоростью более семидесяти километров в час. Ради таких скоростей нам даже сделали более частый каркас в передней части аэростата.
И ещё я прокачал «отчаянного капитана эфирного судна» до третьего уровня. Пять тысяч пневмы не пожалел… И даже если бы где-то нашёлся второй такой дирижабль, как наш, то против ветра я бы двигался на своём на 6 % быстрее. Однако я, конечно же, молчал об этом своём редком свойстве — впрочем, как и о том, что сыграл ключевую роль в битве при Руно. Прежде чем светить своими способностями, надо было вначале обрести немалый вес в обществе. А про битву — так и вообще лучше никому не рассказывать. Посохи-то, которые ТВЭЖы, видели многие — вот только что-то никто их из своего рукава движением фокусника не вытаскивал, да и в прессе бурно не обсуждал. О них будто забыли, и это явно говорило о том, что информация засекречена.
Подводя итог, строительство дирижабля обошлось нам в полтора миллиона, из которых полмиллиона заплатили бедные и несчастные мы, а один — дом Филанг. Взамен мы получили дирижабль с шестью палубами, почти тридцатью тоннами полезной нагрузки и огромной по местным меркам скоростью, вооружённый четырьмя орудиями крупного калибра и четырьмя скорострельными мелкашками, защищённый логосами щитов от воды и льда, от нагрева и огня, от воздушных воздействий, от физических атак, от кислотных и щелочных атак…
А ведь могли бы просто купить десяток причалов и без приключений получать свою ренту…
— Как назовёте свой дирижабль? — осведомился мастер, когда мы с Рубари прошлись по внутренним помещениям, пока ещё полупустым, а также всё осмотрели и проверили.
— Как? — Рубари глотнул из фляжки. — Я не знаю. Он для меня — красавчик! Жизнь! Мечта!..
— Что, и никаких идей? — удивился мастер.
— Пускай Фант называет! — Рубари ткнул в меня пальцем. — Ему потом документы заполнять на швартовку…
А я смотрел на дирижабль и думал… Мне почему-то снова вспомнилась страшная битва при Руно, сыплющий искрами ТВЭЖ и рождение маленького буревестника-мэлоннеля. Бело-голубая гондола и аэростат с золотистыми вкраплениями металлических деталей напоминали именно что мэлоннеля. Да и скорость была немаленькая… И внутренний накопитель на дирижабле стоял почти на триста тысяч единиц. Правда, заполнен он был всего на треть — и это были все наши с Рубари запасы. Если не считать моих десяти тысяч с хвостиком единиц в семечке.
— Мэлоннель! — сказал я. — Он похож…
— А и вправду похож! — кивнул мастер. — Так и запишем?
— Так и запишем, — кивнул я.
На заполнение документов, регистрацию дирижабля и прочие формальности ушло ещё два дня. А на третий день я стоял в полупустой рубке за штурвалом. И ждал, когда нагреется логос огня в машинном отделении. Крышу ангара раскрыли, чтобы не выводить нас через ворота. Наконец, по трубе из логос-отсека прилетел содержательный доклад Рубари о готовности:
— Г-тов!
Я махнул рукой швартовочной команде, дождался, когда они отвяжут канаты, включил автоматическое сматывание лебёдок и подал пневму в логосы пустоты. Не во все сразу, конечно — а по очереди, дожидаясь, когда стравит давление через специальные клапаны.
На втором логосе дирижабль дёрнулся и начал медленный подъём. Порывы ветра на скале попытались приложить нас о стенки анагара, но я компенсировал боковое смещение рулями. А когда мы удалились от земли на сотню метров, крикнул в трубку:
— Рубари! Давай на полную! Проверим, что мы можем!
Застрекотали винты, запыхтела где-то внизу паровая установка — и «Мэлоннель», набирая скорость, взял курс на запад.
Дирижабль скользил в воздухе, поднимаясь всё выше и выше. Мимо облаков, под ударами ледяного ветра, мы взбирались всё дальше и дальше — чтобы, наконец, замереть и в скорости, и в подъёме. Расстояние до земли было, наверно, километров пять. Встречный ветер практически остановил наше движение. Чтобы продолжить подъём, надо было включить четвёртый логос, но я не стал. В рубке и так стало тяжеловато дышать — всё-таки гондолы из дерева не герметичны…
Отключив один из логосов, мы начали снижение, ускоряясь всё больше и больше. Ещё час я просто не мог остановиться… В отличие от всего, что мне здесь доводилось водить в воздухе, «Мэлоннель» казался гоночным болидом: быстрым, послушным и верным. Мы то спускались к самой земле, то поднимались к облакам, меняли курс, летели против ветра, по ветру… Но всё хорошее рано или поздно заканчивается. Иногда заканчивать хорошее приходится самостоятельно — как взрослому и ответственному человеку.
Я повернул дирижабль и взял курс на Мелангу где нас ждала одна весьма непоседливая особа, которая в последнем письме сообщала, что у неё есть какие-то руины на примете. И в этих руинах можно будет много и хорошо заработать. А с учётом запасов пневмы в накопителе — пора было подумать и о хлебе насущном. К тому же, на такой дирижабль явно требовалась команда, которую ещё надо нанять и проверить в деле. В общем, забот у нас впереди предстояло ещё очень много…
Глава 62
В которой мы с Рубари прибываем на Мелангу, встречаемся с Араэле, я вступаю с девушкой в спор и чуть не выдаю свою тайну про битву при Руно, а потом мы решаем нанять команду, которая мне не нравится ровно на 3/4.
На протяжении всего полёта нам с Рубари было чем заняться. «Мэлоннель» хоть и был сделан профессиональным корабелами, которые только тем и занимались, что собирали дирижабли, но, как и в любой новой вещи, в нём хватало своих недоработок. И вот эти недоработки уже приходилось устранять мне и Рубари — начиная от плохо промасленной щели между досками обшивки и заканчивая восстановлением дорожки для передачи пневмы, которая почему-то сбилась…
В общем, все двенадцать дней полёта мы были постоянно заняты: либо проводили срочную подгонку механизмов и деталей, либо записывали, что именно сломалось, чтобы исправить недочёт уже по прилёту. Что в «Мэлоннеле» было действительно удобно — так это каюты. На удивление, это как раз и была самая дешёвая часть дирижабля, потому что в её основе были уже готовые модули. Четыре каюты класса «люкс» для пассажирских перевозок, пять кают класса «полулюкс» и десять двухместных кают «эконом». В каталоге верфи они все, конечно, как-то иначе обозначались, но я не стал запоминать — просто в голове перевёл всё в привычные земные термины.
Люксовые и полулюксовые каюты имели тесные закутки для душа и гальюна. А жителям обычных кают ещё надо было идти до общих мест помывки и отправления естественных надобностей. Зато везде были упругие кровати, мягкие матрасы, подушки — и по три комплекта постельного белья. В хозяйственном блоке был даже аналог стиральной машинки, куда подавалась нагретая логосом огня вода. В этот же блок входил тесный, но удобный камбуз, а ещё небольшая столовая и закуток с инструментами для уборки.
И не стоит удивляться, что всё было тесное или маленькое — ради экономии пространства на воздушном судне никто не делал огромные хоромы. В коридоре могли разминуться два человека (и то, повернувшись боком), на лестницах — совершенно так же. Да и гондола у нас была не настолько большой, чтобы заказывать на верфи модули попросторнее. В общем, с теснотой надо было просто смириться.
Если что в Меланге и изменилось за время нашего отсутствия, так это количество дирижаблей на причальных мачтах. В прошлый раз здесь было практически пусто, и заняты были всего два ангара — но теперь и количество мачт увеличилось до пяти, и ещё два частных причала построили. У одного причала, свеженького и явно недавно открытого, пришвартовался только один корабль дома Филанг. Судя по флажку — можно было причаливать.
Я плавно опустил «Мэлоннель» к причалу и развернулся кормой — прямо под удивлёнными взглядами швартовочной команды. Затем я перевернул два винта и медленно стал сдавать кормой назад. Вот вроде бы простая система, но почему-то никто здесь не додумался… А ведь удобно — можно в случае чего сразу отходить от скалы. Автоматические лебёдки стравили швартовы, а, когда те были закреплены на причале, я просто подтянул дирижабль на нужный уровень.