Он совсем не был похож на тех боевиков, что гоняли нас по горам в прошлый раз. Присмотрелся, остальные были ничуть не лучше. Словно какие-то ополченцы из ближайшего аула или кишлака, но никак не оппозиция правительственных войск. Партизаны.
Тем временем душман подошел ближе, смерил меня презрительным взглядом, затем плюнул в мою сторону, но попал на осла. Другие засмеялись.
Да-а, что ни говори, а за долгие годы службы, в каких только ситуациях я не оказывался… Был в окружении врага, в глубоком тылу, получал ранения… Бывали практически безвыходные ситуации, а я со своими ребятами все равно выкручивался. Нас оставляли, потому что не было возможности эвакуироваться. Но чтобы самому попасть в плен к моджахедам… Впрочем, все когда-то бывает в первый раз!
Я быстро прокрутил у себя в голове все, что запомнил относительно засады и напряженного боя у нашего грузовика до того, как меня оглушили. Сколько же нас уцелело? А сколько осталось там?
Судя по тому, что густые серые тучи уже практически рассеялись и был закат, значит, прошло где-то часа три или четыре. Все это время я был без сознания.
Ощутил, что земля местами еще влажная, но луж не было. Сухая афганская земля жадно впитывала в себя всю влагу, которая на нее выпадала.
Тащили нас, судя по всему, давно. Почему не убили? Почему не бросили там? Скорее всего, хотят продать, либо обменять… А может, взяли просто так, для развлечения? Был еще и третий вариант, оставить в рабство. Афганцам такое дело не чуждо и они часто держали при своих дворах пленных русских солдат, чтобы те выполняли грязную работу. Строили, чистили выгребные ямы, носили тяжести.
Местность вокруг была холмистая, справа и слева шли сопки, тут и там протянулись скалистые выступы. Вся дорога была усеяна камнями и уже подсохшей глиной. Скорее всего, пункт нашего назначения какой-то удаленный кишлак в горах. Советских войск в этих местах нет, вот они и идут, как на параде.
Сейчас, главное не наломать дров. Меня могут пристрелить за любую ерунду, поэтому нужно быть крайне осторожным, но и прогибаться я не собирался. Мне оставалось только наблюдать и анализировать.
Вскоре они остановились на привал. Меня отвязали от осла, толкнули к камню. Туда же бросили и Самарина, который все еще был без сознания. Но, где же остальные парни? Неужели в той мясорубке нас выжило только двое?
Жутко хотелось пить. В горле пересохло.
Облизав сухим языком потрескавшиеся губы, я кое-как сглотнул.
Конечно, до нападения у меня была алюминиевая фляга с водой, вот только сейчас на поясе ее не было. Да на мне даже ремня не было. Забрали все, что можно. Только и оставили что рваный бушлат, штаны и один сапог. Не исключено, что его забрал себе кто-то из этих дикобразов.
Ко мне подошел молодой душман, лет двадцати с лишним. У него в руках был бурдюк, судя по всему, с водой. Он жадно отхлебнул, посмотрел на меня. Потом, что-то спросил и гневно пнул мою ногу. Очевидно, что по-русски тот не понимает.
— Пить дай! — пробормотал я сухим, надтреснутым голосом. — Пить, понимаешь?
Тот ничего не сказал. Отошел к стоящему неподалеку ослу, шлепнул его по затылку.
Краем глаза я увидел, что моджахеды что-то едят. Обсуждают, смеются. Кто-то постоянно держал оружие при себе, а кто-то наоборот, приставил винтовки и автоматы к камням и благополучно забыл про них. Если бы сейчас мне удалось выбраться, я легко бы завладел автоматом и перестрелял бы этих рабовладельцев.
Вот только так не получится. Связали меня хорошо — в местах контакта с веревкой кожу обжигала едкая ноющая боль. Крепко, даже и не знаю, как освободиться.
Неожиданно Димка Самарин пришел в себя. Задергался, затрепыхался.
— Что за… Где я? — тяжко прохрипел он.
— Дима, тихо! — зашипел я. — Не шуми, а то пристрелят!
Тот сразу же замер, перепуганный и бледный. Волком смотрел то на душманов, то на меня. Видно было, что он мало что понимает и боится.
На лбу у парня крупная ссадина, на шее кровь. Бушлата не было, только китель, весь мокрый и грязный. Обуви на ногах тоже не было, лишь болтались грязные обрывки от носков.
— Макс, что за ерунда… Где мы? — тихо спросил он.
— В плену мы… В плену… — пробормотал я, задумчиво глядя по сторонам. — Даже не сомневайся, это не сон!
Наш привал длился недолго. Когда моджахеды закончили болтать, нас вновь привязали к ослам. Только теперь не тянули волоком, а заставили идти за ними.
Всего животных было четверо, все они были загружены тюками, какими-то светлыми мешками. Оружием, какими-то свертками. Неужели это караван? Нет, не похоже, какой-то он слишком маленький и охрана явно слабовата. Все-таки это просто жители из какого-то аула или кишлака. Часто бывало так, что они и друг с другом воевали. Анализируя все, что я видел, несложно было сделать простой вывод.
Скорее всего, это что-то вроде партизанского отряда. Моджахеды перевозили вдоль границы какой-то груз. Заметив одиноко движущийся грузовик, они быстро прикопали мину, а затем атаковали нас из всего, что было. Ну а потом, когда дело было сделано, они поделили награбленное и разбрелись по своим делам малыми группами.
Продолжили движение.
Дальше мы постоянно шли в гору, петляя по каким-то узким каменистым тропам. Идти было тяжело, особенно в одном-то сапоге. Димке еще хуже, он скрипел зубами, прихрамывал, но все равно шел. Идти в носках по камням — приятного мало.
В какой-то момент мы снова остановились в небольшой ложбине. Я заерзал, намереваясь стащить с себя бушлат. Конечно, связанным это было сделать очень проблематично. Ко мне тут же подскочил молодой душман и принялся ругаться, замахнулся прикладом винтовки и ударил по плечу.
Я лишь отшатнулся, затем кивком головы показал на ногу. Того совсем не впечатлило. Что-то затараторил, но я даже общего смысла не уловил.
К нему подошел заросший седой старик, что-то тихо произнес. Тот ему ответил, указывая на меня и Димку.
Старик посмотрел на меня хмурым взглядом, затем с сильным акцентом в голосе, но все же достаточно отчетливо произнес:
— Что ты хочешь делать, шурави?
Да ладно, он русский язык понимает?! Это хорошо…
— Нога болит. По камням идти больно! — ответил я, показав на ногу. У Самарина была та же проблема.
— И что с того? Терпи! — сухо произнес тот. Он не стеснялся демонстрировать безразличие и раздражение, однако этим все и ограничивалось.
— Ну, вы же не просто так нас с собой тащите… — спокойно возразил я, глядя ему в глаза. — Наверняка ты уважаемый человек, так зачем тебе рабы с больными ногами? За них много денег не дадут. А мне подыхать не хочется.
Старик посмотрел, едва заметно покивал. Видимо я угадал, нас собирались продать, а порченный товар никому не нужен.
— Хорошо. Делай, что хотел. Но без глупостей. Или Саид пулю тебе в сердце пустит! — он что-то шепнул молодому душману и тот сразу же схватился за свою винтовку.
Я кивнул.
Мне развязали руки, а потом и Самарину.
С трудом оторвал от своего кителя рукав и надев на ногу, кое-как закрепил. Все лучше, чем ничего.
— Быстрее, шурави! — поторопил старик. — Ну!
Самарин сделал тоже самое, что и я. Его китель превратился в рваную жилетку без рукавов. На все ушло не более двух минут. Удивительно, но никто из остальных душманов не противился решению старика. Они молча стояли и ждали. Значит, он был старшим и его мнение уважали и придерживались. Нужно попробовать наладить с ним контакт.
— Пить дашь? — обратился я.
— Обойдешься! — процедил он, смерив меня недовольным взглядом.
— Ну, хоть руки-то оставьте развязанными. Вы нас уже победили…
Однако так не получилось. Тот просто проигнорировал мои слова. Едва наш «караван» тронулся, старик ушел вперед и до самого кишлака больше к нам не подходил. А вот молодой то и дело что-то бормотал в наш адрес и пинал Димку, чтобы тот шел быстрее.
Если бы удалось освободиться, я бы сбежал. Тут полно укрытий, а куда бежать — неважно. Я хорошо ориентируюсь на местности, куда-нибудь да выберусь. Но вот как быть с Самариным? Ему одному здесь точно крышка! К тому же, друзей не бросают!
Пожалуй, я только сейчас задумался над тем, что такое друг. Сослуживец — да, тут все понятно. Братья по оружию. Но друзей среди солдат у меня не было. Я вообще старался не заводить друзей на войне, потому что они имели свойство умирать. И сейчас я понимал, что от моих действий зависит не только моя судьба, но и судьба друга и товарища по несчастью.
Кто для меня Самарин? Друг! Пожалуй, единственный друг.
Едва мы подошли ближе, как навьюченных ослов отвязали и куда-то отвели. Дальше мы шли сами, подгоняемые конвоирами.
Кишлак представлял из себя два десятка покосившихся строений, сложенных из камня, глины и деревянных жердей. У каждого кишлака был небольшой открытый двор, заваленный всевозможным хламом. Все они разделялись оградами, либо каменными, либо деревянными. Стекол в окнах, конечно же, не было, только грубые деревянные ставни с какими-то тряпками. Кое-где стены были обмазаны еще и глиной, а на оградах висели горшки, корзины и тряпки.
Внутри одного из дворов я увидел висящие на стенах цветные ковры.
Не секрет, что афганцы очень религиозны, для них пропустить намаз, то есть ритуальную молитву, это харам… И поэтому у каждого мусульманина при себе есть молитвенный коврик — своеобразный атрибут, к которому тот испытывает трепетное и бережное отношение.
Насколько я помнил, у мусульман подобный намаз это что-то вроде цикла и проходит он до пяти раз в день. Это можно использовать в своих целях.
Видимо я задумался и остановился, потому что молодому Саиду это не понравилось и он снова толкнул меня в спину. Однако сейчас было важно понять и принять — мы живы просто потому, что представляем для них некоторую ценность. Ценность, которую можно продать. Нас вполне могли добить и бросить там же, у горящего грузовика. Все наши права перестали соблюдаться ровно в тот момент, когда на нас надели веревки. Для них мы никто, ноль. Пустое место.