Упал я довольно удачно: подняв глаза, узрел перед собой одну из бесчисленных полочек, заставленную цветочными горшками. Подтянув колени к животу, выгибом вперед вскочил на ноги (кто бы что ни говорил, но этот выпендрежный способ сейчас оказался самым быстрым), сграбастал первый попавшийся горшок и резко развернулся, высматривая врага. Линдеманн попался на глаза сразу же – он стоял рядом с креслом босса, отделенный от меня еще одним диваном, и я не промахнулся. Мой импровизированный метательный снаряд ударил бывшего безопасника в висок, отправив его на мгновение в нокдаун, и отрикошетил на пол. Горшок не успел еще упасть, как я в отчаянном рывке, ввинчиваясь в движении в воздух, шмякнулся на спинку дивана и перекатился через нее, махнув на излете ногой. Попал удачно – хорошо разогнанная ступня выбила пистолет из руки ошеломленного Линдеманна, и оружие улетело куда-то в угол. Я же, завершив перекат, приземлился на обе ноги уже перед диваном и незамедлительно выбросил подобие сайд-кика правой, жестко вбив подошву бывшему безопаснику в живот. Тот еще не отошел от первого попадания, а потому удар пропустил, но устоял – вложиться всей массой не получилось. Следующий удар – наиклассический маваси-гери левой в голову – швырнул Линдеманна на кресло. Не давая противнику опомниться, я выполнил экс-кик в скольжении – правая нога обрушилась на Линдеманна сверху вниз, грозя проломить голову, но в этот момент он собрался с силами и успел закрыться предплечьями. Удар мало того что вышел смазанным, так я еще и угодил в захват, чем мой противник немедленно воспользовался – просто и без затей оттолкнул мою задранную ногу, и я рухнул на спину, со всего маху приложившись затылком о журнальный столик, оказавшийся позади меня. Видимо, я на несколько секунд лишился сознания, потому что следующее, что я ощутил вслед за ошеломляющим ударом и искрами из глаз, – передавивший горло ворот куртки. Чертов Линдеманн схватил меня за грудки и поставил на ноги, хоть я и походил больше на мешок картошки, чем на бойца, и вознамерился обработать по-боксерски. Что ему и удалось – очнулся я как раз вовремя, чтобы словить в челюсть сначала с левой, потом с правой. Мотая головой, я отступил на шаг, наткнулся на тот самый предательский столик и снова позорно грохнулся – на него же. Впрочем, я сразу же с него скатился, но неудачно – попал враспор между полом и диваном. Линдеманн тут же достал меня ботинком по ребрам, и пробежавшая по избитому телу волна боли неожиданно добавила мне прыти: заплетаясь в ногах, я выбрался из ловушки и обернулся как раз вовремя, чтобы успеть выбросить фронт-кик навстречу обрушивающемуся на меня многострадальному столику. Отдачей меня отшвырнуло на диван, но и Линдеманна тоже – он сидел на полу напротив и пожирал меня ненавидящим взглядом. Хотя нет, ему пришлось хуже – столик унесло к стене, и он увлек за собой бывшего безопасника, отчего тот и оказался в сидячем положении. Напоследок еще и вывернул ему из сустава левую руку (хотя это до разгоряченного дракой Линдеманна еще не дошло) и сшиб несколько полок. Сам, к моему великому удивлению, не разбился. Мысленно ухмыльнувшись – дался мне этот столик! – я медленно поднялся на ноги, не сводя взгляда с врага. Тот ответил взаимностью, зашипев от боли в поврежденной руке. Несколько секунд мы стояли друг против друга – этакая дуэль взглядов двух полубойцов (у него одна рука, а у меня они и вовсе связаны), затем вновь перешли к активным действиям. Линдеманн попытался садануть меня ногой в живот, но я в ответ заблокировал удар легким движением бедра, нырком ушел от размашистого правого хука, вбил подошву правой ноги ему в колено и, завершая разворот, вывел левую ногу на уширо-гери. Ударом в грудь Линдеманна отбросило на диван, который медленно завалился назад, возвестив о падении глухим шлепком. Даже не переводя дух, я повторил трюк с перекатом и вновь оказался лицом к лицу с врагом. Бывший безопасник уже успел подняться на ноги, но из состояния грогги еще не вышел, чем я и воспользовался, от души огрев его сцепленными в замок руками по голове. Пришлось даже подпрыгнуть, чтобы как следует вложиться, да и просто достать. Линдеманн рухнул на колени и наткнулся челюстью уже на мое колено, отчего снова отлетел назад, к стене, зацепив по пути многострадальный журнальный столик. Приключения для этого предмета мебели не прошли даром – верхняя стеклянная плита покрылась сеткой трещин, но пока еще держалась.
Раздраженно выплюнув сгусток крови – удары в челюсть не давали о себе забыть, – я дождался, пока Линдеманн поднимется, покачиваясь и хватаясь за уцелевшие полки руками, и выбросил левую ногу в высоком сайд-кике. Я знал, что этот удар последний, и вложил в него все оставшиеся силы. Получилось резко и мощно, с фиксацией конечности в крайней точке траектории. Голова Линдеманна с отчетливым хрустом запрокинулась, шея уперлась в полку, так что отступать ему было некуда – и я нажал еще сильнее, раскорячившись практически в полном шпагате. Я давил и давил, как будто под моей подошвой извивалась мерзкая гадина, а не человек, и эти секунды показались мне вечностью. Потом я согнул ногу в колене, подтянув ее к самому плечу. Из этого положения можно было повторно «выстрелить», но этого не понадобилось: Линдеманн обмяк и неохотно начал заваливаться вперед. Я проворно отскочил в сторону и запустил навстречу врагу журнальный столик, элементарно зацепив его подъемом стопы за одну из трубчатых стоек. Тот легко проехался колесиками по ковровому покрытию и оказался аккурат на пути безжизненного тела бывшего безопасника, которое с размаху обрушилось на многострадальный предмет мебели. Очередного надругательства он не выдержал – верхняя плита рассыпалась на мелкие осколки, а трубка-стойка пронзила грудь Линдеманна, показав окровавленную верхушку из его спины.
– Готов, сука… – выдохнул я, брезгливо созерцая поверженного врага.
В голове почему-то было пусто и гулко, как в колоколе. Никаких чувств не осталось, одна лишь всеобъемлющая усталость. Хотелось рухнуть на пол и забыться беспокойным сном. Да что там сном, просто бы вырубиться часа на два и, очнувшись, не обнаружить этого ада. Как в детстве, когда казалось, что стоит только зажмуриться хорошенько, и все неприятности рассосутся сами собой. У-у, как хреново-то! Вдоль позвоночника пробежала волна мурашек, расшибленный затылок погладила мягкая кошачья лапа, и я мотнул головой, прогоняя оцепенение. Ничего еще не кончилось, и нефиг расслабляться. Мысленно обругав себя тряпкой, я окинул взглядом такое еще недавно уютное помещение и страдальчески скривился: от былого комфорта остались один воспоминания. Признаться, на окружающий бардак мне было откровенно плевать, но вот остальное… Снова мучительно захотелось завыть, и было отчего. Оба линдеманновских охранника были мертвы. Атакованный Петровичем валялся поперек дальнего от меня дивана и представлял собой жуткое зрелище: мой напарник от души поработал когтями, не оставив на лице врага живого места, вроде бы даже глаза выцарапал. Но причиной смерти послужил пистолетный унитар, пробивший голову навылет – маленькое входное отверстие под левым ухом и огромная дыра на месте правого. Понятно, сам босс его и грохнул, когда он, обезумев от боли, принялся палить во все стороны – автомат-то в руках был. Скорее всего, в панике он таким оригинальным способом пытался сбить вцепившегося ему в физиономию кота, но результата достиг прямо противоположного. Между диваном и вторым журнальным столиком лежал Бесчастных, подмяв под себя бездыханного Дидье – лейтенант все-таки добрался до его головы и превратил лицо в кровавое месиво, видимо, долбил изо всех сил лбом в переносицу, пока ее не проломил. «Говорливый» умер мгновенно – осколок кости пронзил его мозг. Но и в момент смерти он продолжал сжимать в ладони бесполезный уже «дефендер». Судя по обширному кровавому пятну под сцепившимися врагами, боевику удалось минимум один раз продырявить Бесчастных. Переведя взгляд чуть вверх, я грязно выругался: Викентий с Мишей остались сидеть на диване, и очередь из «спектра» скосила обоих. С Кульманом все было ясно – не меньше трех попаданий в грудь, однозначно мертв. А вот Егоров мало того что подавал признаки жизни, так еще и в сознании был, при каждом вдохе хрипя простреленным легким. Черт-черт-черт! Только этого не хватало. И так не ясно, как пребывающую в шоковом состоянии Галю отсюда выводить, а тут еще тяжелый «трехсотый» на мою голову, а может, и не один!
Из вражеского стана относительно целым остался лишь док Исайя, но и его задело шальным унитаром. Пуля прошила мякоть левой руки – ерунда в общем-то, но и этого хватило, чтобы ввести ученого в ступор. В общем и целом док на окружающую обстановку никак не реагировал, сжавшись в комок за креслом Линдеманна. Мне на мгновение показалось, что он пытается что-то закрыть собственным телом, но времени выяснять малозначительные подробности не было – я решительно направился к пострадавшим коллегам, пытаясь скованными руками извлечь из набедренного кармана портативную аптечку, впрочем, безрезультатно. На полпути окликнул напарника:
– Петрович, вылезай, дело есть!
Кот ломаться не стал – как и всегда в боевой обстановке – и вынырнул из-за дальнего дивана. Маскироваться нужды не было, и он ярким рыжим пятном выделялся на фоне сероватой обивки, на ходу покачивая задранным хвостом и недовольно фыркая – по его мнению, все слишком быстро кончилось.
– Ну-ну, герой! – Я присел перед напарником на корточки и сунул ему в нос руки: – Грызи давай! Только без фанатизма, грабли мне не обглодай.
Петрович с пластиковой стяжкой расправился быстро и качественно, буквально в три укуса, и я принялся остервенело растирать затекшие запястья.
– Карауль дверь. – Я дернул головой в соответствующем направлении, и кот понятливо рыкнул. – И Галю успокоить надо. Сделаешь?
Напарник отозвался привычным уже мысленным касанием мягкой лапы и легко поддающимся расшифровке образом: рыжий кот, врубив урчальник, ласково трется головой о руку не менее рыжей девушки. Мол, будь спок, не подведу.